Цена свободы

Как было бы хорошо, если бы наша встреча не состоялась никогда…

***

       Мужчина средних лет шумно втягивал едкий дым от тлеющего табака, что горел крохотным огоньком прогоняя горечь через фильтр дешёвых сигарет, донося и оставляя особый привкус на языке. Он выглядел слегка неотёсанным и усталым, под тёмными глазами пролегали тени, а цвет лица был давно уже не благородного оттенка. За прошедшие годы цвет стал походить на серость с примесью какой-то желтизны. Однако волосы, что были услужливо прилизаны назад, как-то выделяли его образ из толпы посетителей и серых масс, ведь седина едва коснулась чёрного каскада, пока старая рубашка мирового бреда как бы была напоминанием о прошлом и подчёркивала некую солидность присутствующего. На щеке по прежнему сиял старый загрубевший шрам, который обрамляли мелкие морщины, делая тяжёлое лицо гостя более грозным и резким, пока густые брови были сведены к переносице, выдавая острую головную боль от прошлых выходных, которые были однотипны ещё при покойном муже.       В горле стало пересыхать от воспоминаний образа светлого омеги с нерадивым дитём, которому досталось всё наследство дорогого супруга и его старого деда с грёбаной тростью и неумолимым желанием жить. Родной сын вырос не лучше отца, хотя по факту пошёл весь в мать. Тёмные волосы и скверный характер с доминирующими замашками пришли с возрастом, а вот глаза и наглый нрав с треклятым именем от матери. «Твою мать…» — без конца ругался альфа, потирая виски и ожидая пасынка, из-за которого приходилось торчать в полной глуши, пока сигарета медленно тлела и огонёк приближался ближе к фильтру. В этом месте бесило всё. Стерильные люди, что смотрели на него с презрением за курение. Раздражающие больные, которым подают всё с золотой ложечки. Неродной выродок, к которому не попасть без записи и без записи не забрать. Эта жертва несчастного сценария до сих пор симулировала страх и боль перед его сыном, закрываясь за кулисами своей собственной сцены. Ну потерял ты родителя, он всё равно не родной, чего строишь из себя недотрогу. Сам соблазнил брата, а теперь скрывается в элитном центре всей страны, прибирая к своим лживым рукам дом покойного супруга, вступая в полные права и запрещая любые посягательства на наследство. — «А ведь Кайгаку его ещё пометить хочет. Тц…» — фыркнул мужчина, прикрывая глаза и делая последнюю затяжку, пока в голове строится цепочка из предстоящих событий. Если мечта и планы сына воплотятся, тогда все права автоматически перейдут ему, как ближнему родственнику и возможному опекуну. Мысли о несбыточном или реальном прерывают громкий смех и возмущения идущих по саду ребят, среди которых замечается главный актёришка в многолетней клоунаде. — Сука, — тихо шипит альфа, наблюдая за вполне здоровым и счастливым омегой, который быстро поправлял волосы, а потом ткнул в бок высокого парня с огненными волосами, который начал хохотать пуще прежнего, ловя недовольные возгласы белёсого товарища и смущённую улыбку Камадо. Зеницу показал своё истинное лицо. Лёгкая походка, счастливая улыбка и горделивая осанка. Точная копия Куваджимы в молодости… — Это вот так мы болеем? — флегматично окликнул молодых альфа, выкидывая окурок и направляясь на встречу пасынка, который едва заметно вздрогнул, стискивая зубы и неощутимо отступая на полшага. — Дядя, вы обознались, — приветливо улыбался самый высокий парень, заслоняя собой блондина, который как-то резко притих, начиная дышать ртом, набирая побольше свежего воздуха с феромонами близких, пока мужчина выразительно не вскинул бровь, оборачиваясь к Угольку. — Да неужели… Тогда и ты Камадо здоров, и Зеницу здоров, а я смотрю на ваши знакомые лица и разговариваю сам с собой. — Господин, смените тон, вы же в госпитале, — мягко осадил невежу Ренгоку, выходя вперёд ближе к гостю, перекрывая тому вид на мальчика с жасминовым ароматом. — А тебе какое дело, — процедил сквозь зубы альфа, сжимая кулаки и поднимая опасный взгляд на товарищей. — Посторонние щенки не тявкают без хозяев. — Повторите, — рыкнул Тенген, сверкая красными глазами, пока Зеницу не схватил его толстовку, заставляя обратить на себя внимание, а мужчина не расхохотался от представшей ему сцены. Хрупкий омега стоит за спиной похоже его хахаля, пока второй как обычно тих, но также не без пары. Умора. Не госпиталь, а санаторий и бордель. — Уже лёг под него, а, Зеницу? — язвительно произнёс мужчина, пропитывая каждое слово ядом, пока Агацума упрямо молчал, сжимая кулаки и не смел хоть слово вымолвить, — Да ладно… А чего ломался так долго, сколько он тебя трахает, а?! Ты и зрячий наверняка, а то чё такой довольный, ублажать научился, а? Чего молчишь, Агацума… Весь в папу… — Рот закрыл. — утробно прорычал Узуй, чувствуя напряжение во всём теле. Кровь закипала, пока какая-то мразь порочила честь его омеги, надавливая на едва запекшиеся раны, где главным эпицентром боли была любовь к родителю, которого неизвестный имел наглость унижать. — Кто вы такой, что позволяете себе подобную выходку. — Я кто? — показал на себя мужчина, ловя гневные взгляды разгоряченных натур, отчего хотелось хохотать ещё сильнее. Настоящий цирк. Герой и шлюха. Эпизодично, не иначе, — А ты прекрасный актёр Зеницу, знай о твоих талантах твой папа, может и не умер бы столь рано, правда? — Я сказал хлебало своё закрой! — Боюсь-боюсь, — усмехнулся мужчина, доставая из заднего кармана брюк пачку сигарет, покуда молодого альфу сдерживал лишь паренёк позади него, который искал защиты, отыгрывая свой страх просто превосходно. — Может скажешь ему, Агацума? — Скажите, что вам нужно, — прошептал блондин, поднимая голову, выходя чуть ближе, но по-прежнему скрываясь за спиной разъяренного хищника с острыми клыками. Тело била мелкая дрожь, которую скрывать получалось идеально, однако дрожь в голосе не могло скрыть ничего. — Мой второй, любимый и ненаглядный сын совсем забыл семью, неужели твой отец заслуживает такого приёма? — фальшиво улыбался альфа, прикуривая всё тот же дешёвый табак, как и четыре года назад. Не хватает запаха паленного алкоголя, приправленного изысканным просекко, что мог позволить себе папа. На лице нерадивого родителя, оказывается, по сей день цветёт и благоухает маска лицемерия, сочетаемая с образом идеального отца. Тошно. — Вы мне не отец, — уверенно произнёс омега, набираясь смелости высказать всё накопившееся к тирану его жизни, однако стоило сделать ему шаг, как в нос ударил ещё один знакомый запах, от которого побежали мурашки, а ноги готовы были подкоситься. Этот аромат преследовал ночами и кажется обитал везде. — Как и я тебе не брат, — отозвались с усмешкой где-то за спиной, пока всё тело сковал животный страх, из-за которого в голове снова стали всплывать картинки, пока перед глазами был полный мрак. Снова студия, батарея, холод, боль и улица. Студия, фортепиано, запах и толчки. Унижение, обида, страх. Терпение, мольбы и папа… — Я совсем забыл упомянуть, мой первый сын решил приехать слегка пораньше, коли в записи он был указан, то и прибыть смог раньше, — как бы невзначай бросил альфа, блаженно втягивая горький дым, что оседает где-то в лёгких, но оставляет вкус на языке и губах. — Ты разве не рад видеть брата, ах да, ты же слеп… — Я вернулся, Зеницу, — хищнически улыбался темноволосый парень, облизывая пересохшие губы, которые уже так и намеревались оставить свой след на светлой коже брата. — Кайгаку, — произнёс Агацума, опасливо поворачиваясь к главному кошмару своих дней.       Три года он избегал любого контакта, даже запрещал говорить о семье в своём присутствии. Теперь же человек, забравший у него всё, вновь вернулся за своей первоначальной целью. — Я тоже скучал…

***

      Иномарка остановилась у запасного выхода великой Глицинии, однако там же заканчивались пределы персиковых деревьев, откуда выходили мужчины, что-то бурно обсуждая, пока гость не вышел им на встречу, привлекая к своей фигуре главных зрителей. — Должен ли я поинтересоваться к кому вы? — с тёплой улыбкой обращался Цугикуни, вспоминая образ неизвестного, пока самый старший из альф не перебил врача. — Птицы высокого полёта тоже садятся? — А вы всё тот же, Куваджима-сан, — улыбалась женщина, снимая очки и уважительно кланяясь Шихану. — Думала наша встреча состоится явно иначе. — Карты падают иначе, — усмехнулся альфа, поправляя свои пышные усы, — К кому пожаловала? — Надеюсь, что к тому человеку, — также хитро улыбалась леди, пока Ёриичи пытался вспомнить имя женщины, которая уже весело щебетала со старшим, пока в её глазах блистала сталь.