Depravity

Профиль

Классификация: Short Drink (Поцелуй дьявола)

Имя: Пак Чимин

Возраст: 26 лет

Род занятий: Владелец самой известной студии танца

Склонность: Пиролагния

«Short Drink — категория напитков высокой крепости, которые принято пить одним глотком. Не стоит путать данный вид напитков с шотами, потому как Short Drink представляет собой чистый алкогольный напиток без добавок (виски, джин, бренди и т.д.) в маленькой дозировке, либо же с незначительным добавлением топпинга (как правило фруктовое или ягодное пюре), в качестве усилителя вкуса основного напитка «.

Short Drink — максимально противоречивая категория напитков. Хотя бы потому, что она малоизвестная. Очень многие путают их с шотами, мол выпил и пошёл. Но шоты — это целый микромир в рюмке, в нём может быть до 10 составляющих, а то и больше, на всё фантазия бармена. А вот «короткие напитки»… С ними всё проще. Они благородные. Это небольшое количество чистого крепкого алкоголя позволит вам обострить все ваши вкусовые рецепторы в разы. Они не дадут вам слишком насладится вкусным букетом качественного бренди, нет. Но они позволят вам попробовать его, чтобы в дальнейшем решить, готовы ли вы на большее. Это своего рода «пробник» элитного напитка. А если чистый джин приправлен клубничным пюре, как в «Поцелуе дьявола», то это просто незабываемо… Таким был и Чимин. На самом деле встреча с Чимином была максимально нетипичной. Как вы наверное успели заметить, чаще всего я знакомлюсь на каких-то светских мероприятиях. Просто потому, что я на них часто бываю, но по сути никогда не ставил себе цели кого-то «подцепить», просто так выходит. Может со стороны я и кажусь заинтересованным в знакомстве, кто знает? Но вот Чимин… С ним мы познакомились на улице. И к нему я подошёл целенаправленно. Я хотел помочь. Как-то прогуливаясь по ночному городу после очередной фотосессии, я неторопливо оглядывался по сторонам, отмечая новенькие неоновые вывески, закрытые террасы кафе и просто заплутавших прохожих. Мне нравилась эта эстетика ночного города, я чувствовал себя в ней спокойно. К тому же, я был в том районе, в котором обычно не так много людей. Вот большие скопления меня слегка раздражали. Странно слышать это от модели моего уровня, не так ли? Но поверьте, мы тоже люди. Со своими тараканами, страхами и пристрастиями… И случайно мой взгляд упал на небольшой проулок, где, прислонившись к стене, сидел какой-то парень. В темноте улочки я не мог разглядеть его лица, да и в принципе разглядеть хоть что-то, но сразу закралась обычная мысль: «Бродяга». Ну или пьянчужка. В Корее таких тоже было предостаточно, поверьте моему опыту заядлого тусовщика. Я хотел было пройти мимо, не увидев в этом ничего необычного; паренёк оклемается и пойдёт своей дорогой, мне же не нужны лишние скандалы. Я очень дорожил своей репутацией. Но отчего-то моя интуиция заставила меня вновь взглянуть на него, как только я сделал несколько шагов. И вот тогда, под другим углом света, я смог разглядеть его руки… Они дрожали. Но не так, как дрожат у пьяного или наркомана, а как дрожат у человека, который обжёгся. Его руки были совершенно точно обожжены. От моей нерешительности не осталось и следа. Я сразу же ускорил шаг и подошёл к нему, опускаясь на колени, не боясь запачкать дорогие кремовые брюки из новой коллекции. Какой смысл? Я всегда могу получить новые, причём совершенно бесплатно. — С Вами всё в порядке? Глупый вопрос, учитывая состояние этого юноши. Однако на его лице была улыбка. Вымученная, почти страдальческая, но всё же улыбка, и, когда он поднял на меня глаза, я едва не отшатнулся. В них было столько отчаянья… — Вы бы шли, куда шли, Господин Ким. Не за чем Вам склоняться перед таким как я, да ещё и в этом грязном переулке. Не нужно пачкать об меня свой новый костюм, идите. Я не стал даже скрывать удивления на своём лице. Не то чтобы в Корее было мало Кимов, но всё же он обращался ко мне так осмысленно, что я был уверен: он знает меня. Мои щёки на мгновение стали красными. Я почувствовал стыд. Почему я не помню его? На мои потуги вытащить из закромов дряхлой памяти хоть одно упоминание о таинственном незнакомце он лишь улыбнулся снова, уже более тепло. — Мы не знакомы лично. Не переживайте. Просто… У меня дома лежит журнал с Вами на обложке. Люблю следить за модой, а Вы её часть, поэтому не удивительно что я знаю Вас, а Вы меня — нет. Я занимаюсь танцами, а ещё немного затворник, так что… Мы не могли пересечься. Задумчиво кивнув, я решил отложить этот вопрос до лучших времён: всё же сейчас моя известность была не самой важной частью беседы. Взгляд невольно снова упал на чужие руки, и я едва не потянулся к ним. Я хотел помочь, но мои касания скорее всего принесли бы моему новому знакомому боль. А этого я хотел меньше всего. Ведь этому парню и так знатно досталось. — Что с Вашими руками? Вы…. Вы… Я не мог найти подходящих слов. Что могло вызвать ожоги? Огонь? Да, вполне, но где бы он нашёл его здесь? Пожара нигде не было. Кислота? Кто-то вполне мог решится на такое зверство… Но поблизости не было следов жидкости, да и ожоги бы наверняка выглядели по-другому, более ужасающе. Я мог бы долго размышлять над вариантами случившегося —я частенько уходил далеко в свои мысли, не замечая ничего вокруг — но Пак, заметив мою отстранённость, сам поспешил прекратить мои мысленные метания. — Горячая вода. Ничего серьёзного, пройдёт. Неудачно… выпил чай с одним знакомым. Он говорил это так спокойно, что по моей спине пробежал холодок. Случайно вылить на руки чай, а потом сидеть с обожжёнными руками на улице? Что-то тут явно было нечисто. Но мы не были близко знакомы, и я понимал, что не имею права устраивать ему допрос. — Вам нужно обработать раны. Хотите, я отвезу Вас домой? Или вызову Вам такси? Давайте я хотя бы помогу встать… Я уже было собирался взять его под локти и поднять, но Чимин первым схватил меня за запястье, да с такой силой, что я вообще сомневался, что от ожогов ему было хоть чуточку больно. — Осторожнее, господин Ким, вдруг я воспользуюсь Вашей добротой, м? Шли бы Вы, как я и говорил. Тон его голоса стал стальным. На мгновение я испытал какой-то страх, но, заметив на дне его глаз искорку агонии, я перехватил его руку и сам сжал её. — Пользуйтесь, я для этого и подошёл. Так что? Мне вызывать такси или Вас подвезти? Я не любил находиться за рулём, чаще я пользовался услугами личного водителя, но сегодня тот взял отгул и мне волей-неволей пришлось самому вести автомобиль. До парковки мы с Чимином дошли без происшествий, в полной тишине. С одной стороны, так обоим было комфортнее, а с другой… Как-то угнетающе. Я всегда предпочитал вести хотя бы короткие диалоги, но как заговорить с Паком после того, что я увидел и услышал, понятия не имел. Я практически смирился с тем, что мы так и будем молчать (встреча с Тэхёном научила меня и этому), но, как только я завёл мотор и пристегнулся, услышал со стороны пассажирского сидения сначала какую-то возню, а потом и тихий, будто бы провинившийся, голос. — Сокджин, могу я быть с Вами на ты? Я не слишком люблю все эти формальности, но Вы старше и вроде как предложили помощь, но всё же… Этот вопрос был настолько странным в данной ситуации, что я даже не сразу ответил. Этот парень явно был не от мира сего. У него обожжены руки, а он переживает о степени вежливости в обращении? Странный… — Да, конечно. Можешь звать просто Джин. Так, какой у тебя адрес? Куда тебя отвезти? Я старательно избегал острых углов в нашем разговоре, чтобы не расстроить Чимина ещё больше, но кажется он делал это за меня, потому что адрес он старательно не называл. Может он не хочет ехать домой? — Ты, наверное, тоже считаешь меня странным. Не отрицай, я вижу это по твоим глазам, по твоему молчанию. Все так считают. Поэтому мои руки сейчас такие. Но я не виноват, что мне просто нравится… А впрочем, не важно. Я лучше сам дойду. И снова эта пустота, смешанная с отчаянием застыла на его лице. И мне стало не просто жалко его, мне стало стыдно. Стыдно за собственные мысли, ведь я, пусть и в своей голове, отнёсся к нему так же пренебрежительно, как и остальные. Почему, спросите вы? Да потому что я тоже посчитал его странным, потому что позволил ему заметить это, потому что… Он был беззащитен предо мной, а я не оказал должного сочувствия. Кто-то, возможно, осудил бы его: такой взрослый мужчина и так низко пал, так по-детски расклеился от чужого мнения, тряпка. А кто-то осудил бы меня: слишком добрый, должен был пройти мимо, а не сопли с ним разводить, не должен был корить себя за мысли, ведь это только он сам виноват, что его считают странным, а не люди вокруг. Но никто из двух сторон не будет прав. Мужчина имеет право быть слабым, он имеет право плакать и страдать. Да, он защитник, да, он должен оберегать то, что ему дорого, быть опорой для любимого человека, но и он такой же, как все. Он тоже имеет право на чувства. На грусть и страх, на отчаяние и обиду. На всё это. Имеет абсолютное право сочувствовать другим, ошибаться. Не торопитесь критиковать, если не знаете достаточно. Вообще никогда не стоит критиковать кого-то, кроме себя. Когда Чимин почти вышел из машины, я схватил его за запястье, чтобы не травмировать ладонь, и втянул обратно в салон, слегка грубовато усадив на сиденье. Меньше всего я сейчас хотел, чтобы он ушёл. В таком состоянии людям свойственно делать глупости. И дело тут было совсем не в обожжённых руках. — Прости. Я совсем не хотел, чтобы ты чувствовал себя некомфортно. Я просто не знаю, чем помочь. Я не знаю, что у тебя там произошло, но чтобы это ни было, оно уже в прошлом. Если ты не хочешь ехать домой, то ладно. Скажи, куда ты хочешь, и я отвезу. Или можем просто покататься по городу. Меня это успокаивает. Музыкальное сопровождение полностью в твоём распоряжении. Только обещай не включать оперу. Меня от неё в сон клонит. Я постарался разбавить эту серую массу печали чем-то более-менее весёлым и, судя по чужому, пусть и сдавленному, смеху, мне это удалось. Хоть на каплю. — Ты ещё более странный, чем я. Подобрал на улице неизвестного парня, затащил в свою дорогущую тачку и хочешь, чтобы я ставил тут свою музыку, катаясь с тобой по городу. Все модели такие? Хотя, не отвечай. Я знаю, что не все. Предыдущая жертва моды облила мои руки кипятком. И снова молчание. Чимин погрузился в свои мысли, а потом вдруг затряс головой, будто прогоняя какое-то наваждение. И я уже был готов снова хватать его за руку, что, видимо, и сделал по инерции, боясь, что он опять попытается ускользнуть из авто. На его пухлых губах расцвела тёплая и немного игривая, дьявольская ухмылка. — Я ценю твою тактильность, но мне немного больно. И не бойся, я лишь хотел достать телефон. Ты ведь сам предложил включить музыку. Что касается нашего сегодняшнего маршрута… Если твой вечер и правда свободен, давай заедем в одно место? Хочу тебя накормить. Мы ехали не очень долго. Я предлагал воспользоваться навигатором, но Чимин отказался, решив показать дорогу самостоятельно. «Куда лучше ощущать местность вокруг и вспоминать, как ты был там, ходил по этим улицам, какие ориентиры использовал, чем бездумно следовать механическим указаниям навигатора», — со знанием дела добавил он. Чимин жил настоящим. В том самом настоящем, реальном мире, от которого многие так старательно огораживались. Он почти с детским восторгом смотрел на знакомые улочки, что мелькали в окне моего авто, жадно цеплялся за новые вывески, удивляясь, почему не видел их раньше. А потом вдруг прикрывал глаза и наслаждался переливами музыки, играющей в салоне. Мы слушали подборку его любимых композиций Ludovico Einaudi, и я никогда бы не подумал, что инструментальная музыка так сильно мне понравится. А может, дело было в Чимине? Он словно парил, вслушиваясь в очередные звуки фортепиано, водил пальцами по пассажирской двери и стеклу, отстукивал ритм. Негромко, лишь касанием подушечек пальцев. А я так замечтался, что едва не проехал на красный. Резкое торможение ничуть не смутило его. Казалось, он даже ничего не заметил, чему я был очень рад. Но Пак вдруг открыл глаза и так мягко одарил меня своим взглядом, что мои руки похолодели и задрожали. Я был взволнован. Крайне взволнован. — Когда я накормлю тебя, покажу ещё кое-что. Такого ты никогда и нигде больше не увидишь. Поэтому обещай больше не тормозить так резко, меня начинает мутить. Мне вновь стало стыдно за своё поведение, и я лишь смущённо кивнул, стараясь начать движение максимально плавно, чтобы загладить вину. А Чимин тем временем снова закрыл глаза. И было в этом его спокойствии что-то очень притягательное… Место, где он захотел меня покормить, оказалось самой обычной забегаловкой с уличной едой, где мы заказали большой набор кисло-сладкой курочки на двоих и латте со льдом. Я был уверен, что он повезёт меня в ресторан (не судите меня строго, я привык к таким вещам), но это было чем-то действительно новым. Это навевало воспоминания о моём трудном пути к олимпу. Тогда о такой курочке я мог только мечтать. Мы ели в машине. Сидя на заднем сидении, с открытыми окнами, мы кушали и смотрели на ночной город. И всё это… Было каким-то невероятным. То, с каким удовольствием Пак ел, а потом довольно улыбался, когда последний кусочек курочки был нещадно съеден…. То, как я вспоминал прошлое и не чувствовал при этом себя плохо… И его руки… Благодаря заживляющей мази и перчаткам они уже выглядели не так плохо. И, по словам их хозяина, ещё и не болели. — Знаешь, я так давно хотел поесть чего-то вредного. Я уже не танцую, я лишь владелец студии и иногда туда заглядываю, смотрю за процессом. Но вот привычка соблюдать диету как-то осталась… Когда я учился в балетной академии, там с этим было строго. Ничего, помимо меню из столовой, есть было нельзя. И я всегда думал, как же везёт тем, кто может вот так просто купить кисло-сладкой курочки и поесть, не боясь ничего… Однажды ребята хотели угостить меня. Они купили тайком. Но я отказался, я хотел стать лучшим и не мог позволить себе поблажек. А потом я плакал в туалете. Мне в пуанты сыпали стекло, а я плакал из-за того что не мог поесть курочки. Такой глупый… Чимин сделал глоток кофе и, протерев салфеткой свои невероятные губы, вдруг посмотрел на меня. — Поедем, покажу кое-что. Мы снова двинулись в путь, как только я пересел на водительское сиденье. Наверное, вы посчитаете меня чёрствым, ведь на все его рассказы я просто молчал по большей части. Но это не так. Я видел его боль, понимал её даже, но для того, чтобы комментировать его слова, я искал более подходящий момент. И, когда мы оказались в его пентхаусе, я понял, что момент настал. — Ты многого натерпелся. Это было первым, что я сказал, едва мы вошли внутрь. Не вопрос, а голый, интимный факт, ведь я знал, что это действительно было именно так. Пояснения были бы излишни. Я преследовал другую цель, и он догадался об этом. — Ну, в итоге всё оказалось напрасным. Всё с той же улыбкой Чимин прошёл вглубь коридора и позвал меня за собой. Но не в гостиную или кухню, нет. Он отвёл меня в танцевальный зал. Планировка его квартиры была довольно простой. Не было каких-то замысловатых коридоров-лабиринтов или тысячи комнат. Всё было в свободном пространстве, за исключением студии, которая скрывалась за массивной дверью, словно нечто запретное. Когда я оказался внутри, я увидел множество зеркал почти по всему периметру, а когда Чимин вдруг сел на пол, я услышал музыку, которая раздавалась словно из ниоткуда. Парень, заметив моё удивление, лишь шире улыбнулся, указав на стены. — Аудиосистема встроена в стены, удобно. Управлять можно с телефона. Можешь присесть тоже, ты ведь у нас не боишься замарать дорогие шмотки. Чимин начал раздеваться, и любой на моём месте бы начал возбуждаться или смущаться, но не я. Я перешёл к вопросу, который бы точно дал мне все ответы о загадочном Пак Чимине. — Как именно это произошло? Чимин непонимающе вздёрнул брови, уже оставаясь в одном белье и методично складывая свои вещи на кушетку, одиноко стоящую в стороне. — О чём ты? Если ты про одежду, то мне в ней неудобно и я… — Кто заставил тебя перестать танцевать? Мой новый вопрос перебил его и заставил вздрогнуть. Я ведь не зря сделал акцент на слове "кто" — я понимал, что здесь замешан кто-то посторонний. Такие люди не уходят от любимого дела сами, нет. Кто-то помогает им в этом. Я точно знаю. Фигура Чимина мгновенно приземлилась обратно на пол, и он с какой-то особой болью провёл рукой по шрамам на запястье. Но это были не обычные порезы, столь распространённые среди творческих или депрессивных людей. Это были ожоги, круглые и глубокие, болезненные. Ожоги от сигарет. — Я любил его. Всей душой и телом. Любил его в своих танцах, в постели, на сцене. Я отдавал ему всего себя, боготворил. Он был моим партнёром. Мы танцевали в одном мюзикле. Там был какой-то замысловатый сюжет, минимум яркости, максимум чувственности. Мне казалось, я мог быть уверен в нём на все 200 процентов. Мы были больше, чем партнёры. Я думал так… Но потом представитель Лондонской академии пригласил меня дать у них мастер-класс, показать ученикам, как по-настоящему любить танец; я был так рад!.. Они обещали оплатить все расходы, а если бы я придумал программу, то и устроить гастроли. Мои сольные гастроли! Он услышал это… услышал и стал отговаривать меня, говорить, что это лишь насмешки, ведь такого не может быть, ведь я не сольник. Я не хотел злить его, не понимал и его злости в принципе. Но не мог отказаться от шанса, позвал его с собой, чтобы он мог смотреть, каких высот я добился, и радоваться вместе со мной… Чимин замолчал на какое-то время. Я не торопил его, пока он потирал свои шрамы и смотрел в одну точку. Музыка вокруг стихла. — Он уронил меня на выходе из поддержки. Точнее, не поймал. Не захотел ловить. Я повредил колено и, пока все бегали, пытаясь позвать врача, он подошёл и наступил на меня. Наступил на выбитое колено и сказал, что я никогда не смогу быть на вершине. Что я лишь отголосок его тени. И всегда им буду. Вытянув ногу, он показал мне шрам, оставшийся, вероятно, после операции. Я не смел ни подойти ближе, ни даже отвести взгляд. — Он раздавил тогда всего меня. И я больше не смог оправиться. Я ушёл из танцев. Начал преподавать, чтобы хоть как-то прокормить себя, но сам… Я никогда больше не танцевал. Лишь здесь, в своей скромной обители. И первым делом, когда я вышел из больницы, я наелся курочки. Вот так глупо наелся, что аж тошнило потом... Представляешь? Он смеялся в конце, но этот смех не был весёлым: он был наполнен болью и страданиями прошлого Чимина, раздавленного, сломленного. Я подошёл к нему, взял за запястье и поцеловал маленькие, круглые шрамы. Он молчал, а я, словно впитывая его боль, сам не заметил, как слёзы потекли по моим щекам. — Садись. Там в сторонке. Я покажу тебе, каким я был раньше… Я послушно сел у стены, не отводя взгляда от его стройного, но сильного тела, отражённого сотни раз. Чимин нажал что-то в телефоне, и зал наполнился звуками музыки. Энергичной, грустной и такой красивой… Я заворожённо смотрел, как он буквально парил по паркету, я видел десятки его отражений в зеркалах и поражался, каким великолепным он был. И только передо мной. Он был раскрыт, свободен, окрылен, и видеть эту невероятную картину было позволено лишь одному человеку — мне. Такой утончённый, такой пластичный, такой невероятный... Когда он поставил в танце финальную точку, я не сдержался. Подлетел к нему и стал осыпать поцелуями. Я буквально не давал ему нормально перевести дух. Это было жестоко с моей стороны, эгоистично, но я хотел его. Этого неземного мужчину я желал всем телом, всей душой. И Чимин жаждал этого в ответ. Я чувствовал это по учащённому дыханию, по горячим рукам на моей спине, по резким движениям, с которыми он срывал мою одежду. И, когда мы наконец были наравне, оба обнажёны друг перед другом и этими зеркалами, я почувствовал себя безумным: стал спускать ниже, любовно оглаживал его красивое тело и целовал его шрамы, зализывал… Он стонал, но кажется не мог до конца возбудиться. Что-то мешало ему, что-то мешало… — Стой, пожалуйста, Джин, остановись, мне нужно кое-что тебе сказать. Я почти не слушал его, но остатки рассудка говорили притормозить. И я лишь одним усилием воли и остатками чести сделал это. Чимин выглядел встревоженным. Его глаза метались по комнате, а ладони потели. И нет, это было не возбуждение, это был страх. Он боялся. Но я не мог понять, боится он меня или чего-то ещё. — Не нужно. Я не смогу дать тебе то, что ты хочешь... По крайней мере, вот так. Прости меня… Прости. Он накрыл лицо руками, и я почти взвыл от бессилия. Кажется, всё-таки это из-за меня… — Если ты хочешь, чтобы я сделал всё сам, это не проблема. Ради тебя я готов взять всё на себя. Я не привык, но я согласен. Возможно, я не так опытен в роли актива, но не отказывайся так сразу. Я же вижу что ты хочешь, я могу помочь, я… Я совсем не ожидал, что после своих слов мой несостоявшийся любовник подойдёт ближе, жарко коснётся губами моей шеи, оставит влажный, огненный след, освобождая от белья. Одному Богу известно, что я чувствовал при этом... — Ты не так меня понял, милый. Мне не нужно, чтобы ты строил из себя доминанта, я отлично справлюсь с этой ролью сам. Неужели ты думал, что я позволю тебе трахнуть меня, м? Я мог бы подарить тебе лучшее наслаждение в твоей жизни, я мог бы заставить тебя кричать и просить ещё, но я не могу… Мои руки не переживут ещё один кипяток. Да и это меня совсем не возбуждает. Я оглянулся и посмотрел на него с искренним любопытством. С чего он взял, что я сделаю ему больно? С чего он решил, что я оболью его руки кипятком, когда сам так трепетно их обрабатывал? Ответ прозвучал сам собой. — Ты испугаешься, как и все они, если я скажу. Я говорил, что будет безопасно, что это не причинит вреда, но всегда одно и то же. "Огонь пугает меня, Чимин!", "Ты извращенец, Чимин!", "Ты психопат!", "Нравятся острые ощущения, так получай!". Я всё это слышал уже несколько раз. Но ты так понравился мне... Ты такой чувственный, ты чувствуешь меня, видишь мою боль и не призираешь. Я не хочу видеть в твоих глазах осуждение, мой милый. Я не смогу вынести это ещё и от тебя. Мы были знакомы всего ничего, но я видел как сложно ему было, как сложно ему и сейчас. Я не знал, чем помочь. Огонь… пугал ли он меня? Да. Доверял ли я Чимину? Да. Его запястья были в ожогах, которые он сам нанёс себе, я знал это. И он бы не причинил мне боли. И я ему не причиню. — Тебя… Возбуждает пламя? Почему? Пак смотрел на меня, как на ребёнка, и нежно поглаживал мой пресс, думая о чём-то своём прежде, чем ответить. — Оно завораживает. В огне заключено столько силы… Я люблю смотреть на пламя, я черпаю из него энергию и вдохновение. На тебе бы отлично смотрелся воск, а на твоих пальцах язычки костра, эти маленькие чертята... Если бы ты только согласился попробовать... В моей спальне есть камин, красивый, яркий, во всю стену. Я бы мог показать тебе всю его красоту, но я не хочу пугать тебя, не хочу быть в твоих глазах сумасшедшим маньяком. Я ничего не ответил. Я лишь взял его за руку и повёл наугад по коридору. Он тоже молчал. Словно и не понимал, что я ищу. Когда же мы оказались в спальне, я был поражён её простором, большим ковром из шкуры какого-то животного, кроватью с балдахином и большим камином… Действительно большим. — Это невероятно… Слова сорвались с моих губ непроизвольно, но я не пытался их скрыть. Это всё… Действительно вызывало во мне восхищение. А вот Чимин как-то совсем сконфуженно вошёл внутрь, будто бы спальня была совсем не его. От былой страсти не осталось и следа. Я хотел вернуть ему уверенность, подарить ему возможность быть желанным, нормальным... Я хотел дать ему насладиться всем спектром удовольствия, которого он хотел, но никогда не получал. — Джини, давай ты просто пойдёшь домой? Я совсем не тот, кто тебе нужен. Я раненый, душевно больной извращенец, с фетишем на огонь. Я в любой момент могу попросить тебя о чём-то неприятном. Поэтому давай я просто вызову тебе такси, и ты… Дальнейшие слова застряли у него в горле. Я сам запустил этот механизм, сам шагнул в его лапы и позволил раскрыть свои пороки. И я знал, на что иду. Я был уверен, он рассматривает меня и прикидывает свои шансы сделать шаг навстречу, когда моё полностью обнажённое тело стояло, прижавшись к стеклу, закрывающему пламя от внешнего мира. Я чувствовал огненный жар даже так, но не отходил. Проводя руками по стеклу, наслаждался этим теплом, прикрывая глаза от удовольствия. Я почти перестал обращать внимание на окружающий мир, когда вдруг понял, что на моей талии оказались чужие руки, обжигающие меня сильнее, чем пламя за этим чёртовым стеклом. — Порочный мальчик, порочный... Ты так красив в свете этого пламени. Я хочу смотреть на него, но не могу. Смотрю на тебя, касаюсь тебя и, кажется, схожу с ума. Хочешь, я покажу тебе фокус, милый? Тебе понравится. Только не бойся, не бойся... Когда я открыл глаза, Чимин уже держал в руках небольшой шарик и зажигалку. Я немного напрягся, думаю, как и любой нормальный человек. Но Пак поспешил успокоить меня, мягко улыбаясь и прижимаясь ко мне вплотную. И поверьте, жар его тела, волновал меня сейчас гораздо больше... — Это не больно. Совсем. И не опасно. Верь мне, милый. Дай мне свою руку... Я протянул ему ладонь, и он вложил в неё шарик, не торопясь пользоваться зажигалкой. Что у него были за фокусы, я не знал, но теперь к возбуждению добавился ещё и совсем юношеский интерес. — Что это? — Холодный огонь. Используется в фокусах и прочей лабуде. Совсем не опасен. Сам по себе он не горит, только выделяемые пары. Это очень красиво и совсем не больно. Он действует всего пару секунд, пока горят пары. Будет красивое зелёное пламя. Надо только сжать шарик, дать содержимому выйти и пожечь. Но это только на мгновение. Держи шарик, милый. Обещай, что используешь его в нужный момент. Чимин резко развернул меня лицом к камину и буквально впечатал меня в стекло. Я горел. Я сгорал изнутри, когда он с каждым разом всё сильнее втрахивал меня в эту стеклянную стену. В то единственное, что отделяло меня от неминуемой гибели. Я чувствовал как его член разрывает меня, как мои ноги подкашиваются от этого контраста температур. Мне казалось, моё лицо горит жарче, чем стекло, а мой анус буквально разрывало от всего этого адского действа. В какой-то момент вместе с членом в меня стало проникать что-то невероятно горячее. Я заёрзал, желая отстранится, но сила, с которой Чимин сжимал меня, не позволяла сделать даже поползновений к спасению. — Не дёргайся, милый. Это всего лишь вибратор с возможностью изменения температуры. Я хочу накалить тебя до предела. Хочу поджечь тебя, собой, понимаешь?.. Я кричал. Безуспешно царапал стекло и кричал, потому что это было горячо во всех смыслах, это было слишком много. Я был не готов. Но я хотел большего, хотел ещё… — Чимин, пожалуйста, глубже, умоляю глубже! Так горячо, так горячо, мх… Никто и никогда не трахал меня так нежно и так разрывающе в одном, как он. Никто не воспламенял меня собой вот так. Это удовольствие было воистину адским, и Чимин был моим личным Люцифером, моим дьяволом воплоти. — Кончай, милый. Ну же… Кончи для меня. Ты так красив рядом с этим огнём, так красив и так горяч… Я знал, что балансирую на грани, а вот Чимину, как в танце, не хватало финальной точки. Как в Джине не хватало клубничного пюре, чтобы раскрыться. И я подался бёдрами ему навстречу, позволил войти в себя максимально глубоко, а после… После поджёг у себя в руке шарик. Пары превратились в зелёное пламя, и Чимин с протяжным криком кончил в меня. Я чувствовал, как его горячая сперма наполняет меня, словно жидкая лава. Она разливалась внутри, и, когда он вышел, стала бесстыдно стекать по моим ногам. А он жадно проводил по ним языком. Порочно, развратно слизывал свою сперму с моих ног, а после жарким языком вычистил меня, заставив кончить ещё раз, и ещё… Я никогда больше не играл с огнём во время секса. Но тот раз... Он остался в моей памяти ярчайшим обжигающим пятном. Таким же обжигающим, как глоток «Поцелуя Дьявола».