подарок

      Единственный день в году, когда все вдруг становятся непривычно внимательными к твоей персоне, льют слова, которые в обычной жизни не приходят в голову, дарят подарки, мысли о которых становятся бременем, каждый раз всплывая при воспоминании о близкой дате… Хакон не видел смысла в праздновании дня рождения. Что тогда, до Падения, что сейчас. Сейчас тем более.       Такие незначительные мелочи, свойственные прошлому, как будто бы даже оскорбляли. Голова не тем должна быть забита. Но этот мальчишка, запомнивший когда-то вскользь упомянутый день, не терявший рутинных радостей, потому что никогда их попросту не имел, у которого горели глаза в ожидании, пока Хакон скажет, что хочет видеть в качестве подарка — все это вызывало щемящий сердце сноп искр.       Но Хакон пересилить себя не смог. Голубые глаза в удивлении расширились, когда был дан ответ, и уголки губ неуверенно поползли вверх. Шутка, верно? Получив в лицо «старый извращенец», Хакон лишь пожал плечами, сообщил расположение запримеченного места в городе и ушел, чувствуя одновременно вину и облегчение. Он погасит огонек в глазах, загоревшийся только при мысли совершить особенный жест заботы, но и избавит от нелепого желания вернуться к этому разговору и к празднованию. Так он думал.        Мужчина хоть и знал, что Эйден упертый, но почему-то не учел этот факт. И зря. Если парень на что-то решится, то изменить ничего нельзя. Поэтому пилигрим посетил сказанный ему адрес, но не найдя там ничего, обшарил полгорода вдобавок и пораспрашивал знакомых, которых успел здесь заиметь. Его морозил изнутри дикий стыд, но он воспринял это как вызов.       Именно благодаря упертости Эйдена карие глаза сейчас так откровенно блуждали по его телу, то и дело где-то задерживаясь. Черная дешевая ткань призывно блестела в фиолетовом свете. Жаль, что уже вечер: разглядеть бы эту картину как следует, пока солнце игриво бьет в спину. Но и так хорошо различался белый передничек, рюши, маленькие смешные бантики…       Короткие рукава, готовые скрипнуть при резком движении — так плотно они натянулись на сильных руках — выглядели бы комично, если бы Хакон не почувствовал волну жара, перекатившуюся с головы до низа живота и там закрепившуюся. Ткань немного топорщилась в зоне груди. Костюм явно на женское тело. Первая реакция — шутка, но она застряла в пересохшем горле. Только глаза весьма красноречиво и жадно осматривали «подарок».       — Я чувствую себя идиотом, — Эйден нервно усмехнулся, переминаясь с ноги на ногу и ожидая хоть какой-то вербальной реакции.       Хакон тоже чувствовал себя идиотом, потерявшим голову в глухом переулке. Она явно не на плечах. И нечего ей там делать: это место для мускулистых ног, которые еле прикрывает эта дрянная короткая юбка. Эйден, теребящий ее край… Цензурной мысли по этому поводу не было.        — Что, все так плохо? — пилигрим уже начал не на шутку волноваться. Молчание не в стиле Хакона. Он Бога переживет, но последнее слово останется за ним.       Даже в своих самых смелых развязных фантазиях Хакон такого варианта не рассматривал. Он сказал это в качестве неисполнимого бреда, чтобы просто ответить хоть что-то. Но если бы он все-таки такое представил, то наверняка бы рассмеялся от нелепости увиденного. Сейчас же было совершенно не до смеха. В ушах звенело от того, как Эйден гармонично смотрелся в этом наряде.       — Малыш… — только и сумел выдавить мужчина, подходя ближе.       Руки медленно потянулись вперед, словно не решаясь дотронуться. Сначала глаза должны насытиться видом сполна и только потом пальцам будет позволено скользнуть по гладкой ткани, не способной скрыть рельеф твердых мышц. В глазах, мигом обернувшихся двумя агатами, заплясало голодное пламя.       Все возможные слова заменились низким рычанием. Нежность пыталась сдерживать вспышки нетерпеливого желания, но оно вырывалось грубыми рывками и звуками трещащей по швам ткани. Тело податливо гнулось в плавящих руках, а голубые глаза поблескивали интересом к новой роли.       Отыгрыш до конца с блядской покорностью заставил прокусить до крови губу, чтобы не кончить лишь от этого вида: Эйден на коленях, с языка тянется ниточка слюны. В глазах лихорадочный блеск, губы влажные и красные.       Хакон нарочно соскользнул членом за щеку посмотреть, как она натягивается, и пальцами обвел этот бугорок. Язык вертлял по взбухшим венам, посасывал головку, заставляя запрокидывать голову и зажмуриваться.       Зрительный контакт перехватывал и без того затрудненное дыхание, пальцы ног поджимались до судороги. Пошлые чавкающие звуки, старательные попытки расслабить горло, короткие стоны, разливающиеся вибрацией по телу — это слишком для Хакона. И этого достаточно, чтобы забыться, зарывшись рукой в волосы, больно их оттягивая, и в упоении вдалбливаться в горячий рот, пока рука не шлепнула его по бедру, прося остановиться.       Задирать юбку — особый ритуал наслаждения. Язык оставлял влажные дорожки на бархате кожи с вкраплениями неровных шрамов. Бешеный стук сердца умещался в большой мозолистой ладони, оглаживающей часто вздымавшуюся грудь, пока другая ладонь ритмично скользила по члену. Дрожащие руки парня обвивали шею, хватались за плечи, пока не были перехвачены за запястья и заведены за голову. Сладким стонам отвечал грязный шепот и покусывания.       Трахать Эйдена перед зеркалом, пока он выгибается, подставляя зад, и цепляется пальцами за матрас, скребясь ногтями, — Хакон назвал это в своей голове «изысканностью». Стоны, переходящие в жалкий скулеж, просьбы вскриками двигаться медленнее. Хакон слушался, но внутри было так горячо, так хорошо, что сдохнуть можно, и темп снова задавался безумный. Пот стекал вниз по животу, капая на спину тоже взмокшего Эйдена, и темнел на задранной юбке.       Отражение, в котором запечатывались раскрасневшиеся щеки, и громкие быстрые шлепки тела о тело лишь сильнее распаляли, выжигая все разумные мысли. Хакон пиздец как благодарил себя за то, что нашел это место. Рука тянула за мягкие отросшие волосы, мол, не отводи взгляд. Эйден выл, переходя на фальцет, а голубые глаза стыдливо опускались, тут же возвращаясь к зеркалу.       Послушность, с которой загнанно дышащий парень делал все, что скажет Хакон, убивала в нем живое. Видеть его под собой мокрого, растрепанного, в этом ебучем костюме, в своих остатках задранным до груди — невыносимо. Засосы так шли этой бледной шее, расползаясь над порванным белым воротничком, словно тонкая полоска ошейника. О да, он бы тоже отлично здесь смотрелся, заставляя крупные вены ощутимо пульсировать, если поддеть украшение пальцами и чуть потянуть. Сейчас этим занималась несильно сдавливающая горло ладонь. Эйден беззвучно открывал рот и закатывал глаза.       Спина покрывалась яркими царапинами, скользкие пальцы щипали напряженные от долгого удержания на весу предплечья. Хакон в тысячный раз слушал свое имя срывающимся голосом Эйдена и кусал выпирающие ключицы, тут же зацеловывая покрасневшую кожу. В голове смогла собраться лишь одна четкая мысль: «С днем рождения, старый извращенец, ты выпросил себе лучший подарок».