Одинокие птицы

      — Останешься?       Одно слово, произнесенное со столь холодным спокойствием, что позавидует даже тишь «той стороны», обжигающим осколком врезалось под сердце. Раунхильд поставил на пол перед собой чашу, чтобы не расплескать отвар из-за предательской дрожи, охватившей руки, и только после поднял взгляд.       Корвус сидел напротив, привычно скрестив ноги. Смотрел пристально, невозмутимо. Неспешно водил кончиком пальца по краю пустой кружки. И лишь в уголках его губ пряталась легкая улыбка.       Хотелось рассердиться. Обвинить, что он не держит слово. Ведь обещал же не давить. Обещал не трепать и без того изодранную душу. Да только разве он сейчас давил? Раунхильд вздохнул и опустил глаза, силясь унять дрожь и совладать с разбежавшимися мыслями. Но одна, непрошеная, все же сорвалась с уст:       — Не меня ты хотел бы видеть сегодня рядом.       — Мы никогда не получаем то, что хотим, Раун, — второй осколок беспощадно пронзил грудь. — Но ты не прав.       Раунхильд взглянул на Корвуса исподлобья.       — Кому, как не тебе, я могу доверить свою последнюю ночь? — больше не таящаяся улыбка стала шире.       Нахмурившись, жрец молча забрал из рук Корвуса кружку. Наполнил ее отваром из чаши и вернул обратно.       — Честно, я не знаю, что тебе ответить на это, — признался Раунхильд.       — Все еще думаешь, что можешь навредить?       — Я сделаю все, что должен, — уверенно ответил жрец.       — Как и все мы, — Корвус осушил кружку, поморщившись от горечи отвара. — Но ничто не мешает нам скрасить последние часы.       — Это на тебя так травы действуют? — хмыкнул Раунхильд, чувствуя при этом, как по коже разливается невесомое, но колкое дыхание отчаяния.       — Да даже если, — Корвус криво ухмыльнулся. — Не вижу в этом ничего дурного. Но настаивать не буду. Только не забывай, что зачастую лучше пожалеть о том, что сделал, чем о несделанном.       — То же самое можно сказать и о моем желании огреть тебя по голове чем-нибудь увесистым и увезти отсюда как можно дальше, — выпалил Раунхильд и тут же поник, понимая, что сказал лишнего. — Прости.       Корвус лишь тихо усмехнулся, сцепил тонкие пальцы в замок и принялся ждать, когда жрец подготовит следующее снадобье, одно из многих, что ему следовало выпить перед началом боя.       Завтрашний день обещал стать невыносимо сложным с самого начала. Корвус намеревался дать полную волю тьме «той стороны», не сдерживать ни себя, ни ее. На Раунхильда же ложилась ответственность не допустить, чтобы эта тьма забрала его царя раньше времени. Только не так. Не на его руках.       Нутро жреца скрутило в тугой ледяной узел. Боги… Да где взять силы, чтобы справиться? Как сосредоточиться на деле, когда так нестерпимо больно? Когда единственное, о чем хочется молить — это позволения уйти раньше.       Раунхильд с силой тряхнул головой, будто это могло помочь отогнать тягостные раздумья. Не могло. И пока руки управлялись с заученными действиями — выуживали из сумки сухие травы, разделяли их, поджигали выбитой кресалом искрой — в этой самой голове в муке метался целый рой непрошеных мыслей, одна из которых кричала пронзительней всех: «Он же прав!» Настаивай Раунхильд на своем или сорвись — все едино. Как ни бейся, а ничего, кроме бесчисленных сожалений, у него не останется. Так чего ради он терзает себя сейчас?       Размяв оставшиеся травы в труху, Раунхильд ссыпал их в кружку, добавил туда же несколько капель вытяжки из донника и залил уже подостывшей водой. Накрыл кружку ладонью, выждал положенное время и протянул Корвусу.       — Пару глотков, не больше, — сказал он строго и встал с колен.       Корвус послушно выпил сколько велено и, отставив остатки снадобья в сторону, взглянул на своего жреца снизу вверх.       — Остальное можно уже ближе к утру, — проговорил Раунхильд и протянул ему руку, помогая подняться.       — Значит, остаешься?       Вместо ответа, Раунхильд, так и не отпустив руки, притянул его к себе, крепко обнял и уткнулся лицом в шею, вдыхая полной грудью запах его волос.       — Давай только договоримся, Раун, — вкрадчиво произнес Корвус, — если начнешь, не останавливайся.       — Не остановлюсь.       Не стоило и тогда, в Бесване. Как не стоило и вовсе все это затевать и отдаляться. На что он только надеялся? Что будет проще отпустить? Что получится смириться? Только зря извел время. Их время, и без того ограниченное волей богов.       Не размыкая тесных объятий, едва дыша, словно боясь спугнуть хрупкую уверенность, Раунхильд прижался к губам Корвуса своими. Позволяя себе забыться и перестать вслушиваться в шум роя в голове. Растворяясь в долгом и горьком от снадобий поцелуе.       — Я скучал, — тихо проговорил ему в губы Корвус, стоило на миг оторваться, чтобы перевести сбившееся дыхание.       — Будто ты можешь, — усмехнулся Раунхильд, а сам почти поверил. Сейчас он хотел верить каждому слову, хотя и знал, на что способна, а на что нет извращенная Богом-Вороном душа Корвуса. Верить в то, что нужен, и что нужен именно он. В то, что скучал, и хотя бы на крохотную долю так же, как скучал сам Раунхильд.       — У сердца и плоти разная память, мой дорогой Раун, — прохладные руки нырнули под рубаху, по-хозяйски скользнули по телу, что мигом отозвалось приятной дрожью и дурманящим желанием.       Выпустив Корвуса из объятий, Раун позволил стянуть с себя рубаху. Позволил в этот раз он и развязать тесемки на штанах. Да и сам не церемонился с его одеждой, быстро избавившись от нее да судорожно соображая, найдется ли хоть сколько-нибудь подходящая мазь в его сумке.       Нашлась. А пока Раунхильд вынужденно отвлекся, Корвус повалился на кровать, рассыпав смоляные волны волос по подушкам. Ждал, потягиваясь, будто изнеженный кот, поглядывал на своего жреца из-под полуприкрытых век. Стервец, знал же, насколько хорош, и умело этим пользовался. Пользовался моментом и Раунхильд, не торопясь опускаться рядом с ним на кровать. Любуясь. Скажи ему кто зим десять назад, что он будет вот так заглядываться на обнаженного мужика, выбил бы шутнику зубы. Что ж говорить про все остальное.       — Ты там не передумал? — хитро ухмыльнувшись, Корвус закинул руки за голову.       — Да куда уж тут.       Раззадоренный увиденным, Раун упал на кровать, подминая под себя его хрупкое тело, поцелуями и требовательными ласками сводя с него всю манерность, все ехидство, оставляя лишь томительное желание, что слышалось в каждом рваном выдохе, чувствовалось в каждом резком движении. Сгорал от вожделения и сам, но не спешил, подготавливал осторожно, терпеливо, наслаждаясь тихими, мучительно тягучими стонами.       — Ну же… — прорычал Корвус, изгибаясь под ним.       Больше себя сдерживать Раунхильд не мог. И не стал. Вошел аккуратно, все еще боясь причинить боль, но, истосковавшись по близости, почти сразу сорвался на быстрый ритм. На задворках сознания чувствовал за это вину, но ничего не мог с собой поделать. Слишком сладко стонал Корвус под ним, слишком жадно двигался бедрами навстречу. Лишь нежелание быть первым позволило Рауну замедлиться и поймать Корвуса на самом краю удовольствия, помогая раствориться в нем. А почувствовав, как острые когти впиваются в спину, услышав, с каким надрывом сорвался с тонких губ громкий стон, мигом провалился в ту же пучину и сам.       — Боги… — беззвучно выдохнул Раунхильд, изливаясь в горячем теле.       — Это утром, Раун, — сипло хохотнул Корвус, прижимая к себе обессилевшего жреца.       Поддавшись истоме, Раунхильд опустил голову ему на грудь. Так и лежал, слушал биение родного сердца, чувствуя, как тонкие пальцы Корвуса расплетают его косу. Одно из перьев, освобожденных из нее, опустилось рядом на кровать, приковав к себе взгляд жреца.       — Когда ты… — рвано выдохнул он. — Когда все закончится, я отрекусь.       — С ума сошел, — возмутился Корвус. — Даже не вздумай губить свою жизнь из-за того, что не в силах изменить.       — Я не смогу и дальше почитать его.       — Сможешь, — откинув с лица своего жреца освобожденные пряди, Корвус настойчиво потянул его за подбородок, вынуждая взглянуть себе в глаза. — Ты здесь в первую очередь по его воле, а не из-за меня.       — Ты же знаешь, что это не так.       Корвус нахмурился. Как бы не пожалел, что подпустил обратно к себе.       — Я не отказываюсь от своих слов, я выполню все, что ты просишь. Но после… — слова вновь застряли у Рауна в глотке.       — Не принимай только поспешных решений, хорошо? — как же непривычно было слышать слова поддержки из его уст. — Позволь для начала скорби отступить.       Раунхильд, судорожно сглотнув, опустил обратно голову. Стиснул разгоряченное тело что есть силы, жадно вдыхая его запах, будто мог таким образом удержать его, словно мог надышаться им на всю оставшуюся жизнь вперед.       Не мог. Но эта ночь все еще принадлежала им.       Раун наградил его грудь коротким поцелуем. А затем еще одним, ниже, с радостью вслушиваясь в его довольное урчание.       Поцелуй за поцелуем, Раун медленно спускался по его телу, заставляя Корвуса дышать все чаще, дразня и томя в предвкушении. Остановившись на самом рубеже, прекрасно помня, какие ласки Корвус любит, а какие не выносит, окинул результат удовлетворенным взглядом, оставил еще один невесомый поцелуй на внутренней стороне бедра и подтянул его к себе.       Не отрывая взгляда, Раунхильд склонился над Корвусом. Тот, запустив руки в его волосы, обхватил затылок и притянул к себе, жадно впившись поцелуем. Не размыкая губ, Раун снова пристроился меж тонких бедер, и снова с небывалой осторожностью вошел в податливое тело, сорвав сдавленный стон, что утонул в новом поцелуе.       Теперь Раунхильд двигался медленно, размеренно, растягивая удовольствие, заставляя Корвуса содрогаться в мучительной истоме под ним. Чувствуя, как тот пылает от нетерпения и вожделения. Сгорая вместе с ним.       Не удержавшись, Корвус потянулся рукой к низу своего живота, но Раун перехватил его движение и прижал руку к кровати. Корвус зашипел и оскалился, впился когтями свободной руки в плечо своего любовника. Настаивая, требуя, почти моля. И только тогда Раунхильд начал ускоряться, двигаться жестче, резче, проникать глубже. И в этот раз сумел поймать момент, чтобы одновременно с ним излиться в горячем блаженстве, вынудив Корвуса выгнуться под ним и не сдерживать громких стонов. Непривычно, но теперь позволительно. Теперь им можно было не бояться того, что их услышат, не беспокоиться о репутации культа. Ведь тех, кто завтра выживет, в последнюю очередь будет волновать то, с кем делил постель их царь.       Тяжело дыша, Раунхильд опустился рядом с ним на подушки.       — У тебя немного времени, чтобы прийти в себя, — тихо, но властно промурчал Корвус, прикрыв веки от удовольствия.       — Да, мой Государь, — усмехнулся Раунхильд, позволяя себе расслабиться и прильнуть к разомлевшему телу.       Но нега продлилась недолго.       — Раун, — вернувшийся в голос Корвуса холод заставил вздрогнуть. — Знаю, я слишком многого прошу, но…       «Пожалуйста, не надо…» — едва не взмолился Раунхильд, отстраняясь.       — Если он не справится, — Корвус повернулся, и его губы скривила ухмылка.       — Думаешь, Бог-Ворон примет, — Раун нервно сглотнул, — так?       — Узнаем, — спокойно ответил Корвус. — Ты сможешь дать мне слово?       — А я могу поступить иначе? — спросил Раунхильд, а сам всем израненным сердцем пожалел, что не выпросил смерть раньше. — Я же сказал, я сделаю все, что ты попросишь…