Панацея

За следующие несколько дней место на одной из главных улиц Ватер 7 — ряд скамеек на открытом участке между домами с видом на Гранд Лайн — стало негласным местом встречи Крокодайла и Илии. Оба, не сговариваясь, приходили туда вечером, когда в городе уже начинало темнеть, и до самой ночи болтали обо всем на свете либо там же, сидя на скамейке, либо в местном трактире. Чье-то общество Крокодайлу не сильно требовалось, — сказывалось в том числе и его недоверие ко всем вокруг — но к общению с Илией он более-менее привык еще на ее корабле, и оно ему в какой-то степени нравилось. Другой компании на время пребывания в Ватер 7 у него пока что не было: Даз все толокся в кабаке со своими старыми приятелями, случайно встреченными им в городе, и Крокодайл, скуки ради сходив туда вместе с ним, остался недоволен и предпочел оставить бывшего подчиненного в покое. Народ это оказался своеобразный и Крокодайлу совсем не по душе: двое охотников за головами, один из которых разговаривал с жутким акцентом и, судя по всему, был родом откуда-то из страны Вано, а второй происходил из Ист Блю и бранился как заправский пират. Общество Илии Крокодайла устраивало куда больше, да и она сама была не против проводить с ним остаток дня, перед этим успевая и побыть на своем корабле, и проведать плотников и нескольких своих накама в первом доке, и заглянуть к страдающему от бумажной работы Айсбергу. В один из дней двое пиратов случайно пересеклись в городе около полудня: Крокодайл шел с верфи компании «Галлей-Ла», а Илия бегала за очередной пачкой сигарет. — В доке сказали, чуть ли не месяц ждать надо, пока корабль будет готов. — Проговорил Крокодайл, когда они направились вверх по улице. Интонация у него была равнодушная, хотя он вроде как пытался пожаловаться, но Илия и до этого полагала, что с выражением каких-либо эмоций у Крокодайла имелись определенные проблемы. Она отметила, что он, кажется, не соврал, когда говорил, что в Ватер 7 он направляется, чтобы купить здесь судно. — Месяц? Почему так долго? Мугиварам новый корабль за несколько дней построили. — Отозвалась Илия. — Древесина, которую я хочу, возится из Вест Блю, и новая поставка у них будет примерно через три недели. Прибавь время на постройку корабля, вот и получится около месяца. — Пояснил Крокодайл, провожая безразличным взглядом проплывающих по каналу булей и невольно подмечая: у Шляпы, оказывается, новое судно. — Вест Блю… Моя родина. — Тепло и неожиданно искренне улыбнулась Илия, и Крокодайл вдруг осознал, что даже от нечего делать никогда не задумывался над тем, откуда она может быть родом. — Кстати, а ты откуда? Не из Саут Блю случайно? Крокодайл сжал зубами кончик сигары: всем бы была хороша собеседница, если бы не лезла с расспросами, бередя его взращенную за долгие годы паранойю, превращавшую самый безобидный вопрос о чем-то, что касалось самого Крокодайла, в попытку пробраться в самую глубь его души, вывернуть ее наизнанку, втереться в доверие, чтобы потом было проще обмануть, использовать, предать. Крокодайл никому не открывался, ни с кем не делился чем-то личным, и это было нелегко — не позволять себе банально рассказывать другому человеку о том, что тебя тревожит и о чем ты думаешь. Держать в себе все проблемы и переживания, наедине с которыми Крокодайл остался в холодной камере Импел Дауна, порой становилось невыносимо, а после Арабасты — особенно. Несмотря на осознание им необходимости избавиться от всех оков, которые он старательно надевал сам на себя вот уже около двадцати лет, и вернуть прежнего себя, это давалось дьявольски трудно. Хотелось вновь нацепить маску расчетливого, жестокого пирата без прошлого и без малейшего намека на человеческие чувства — она так хорошо помогала прятать ненужные эмоции и убегать от сближения с кем-либо, но поддаваться этому желанию было категорически нельзя, иначе как тогда получится наконец спасти самого себя? И сейчас, когда этот, казалось бы, совершенно обычный вопрос о том, откуда Крокодайл был родом, вызвал едва ли поддающиеся описанию чувства — страх, подозрение, тревога с примесью агрессии, он кое-как пересилил себя и заставил ответить, давя весь этот ворох больных, совершенно ненормальных реакций. Тем более что с Саут Блю эта женщина, морской дьявол бы ее побрал, угадала. — Да. Саут Блю. Как ты это поняла? — Крокодайл повернул голову к Илии и наткнулся на ее изучающий, немного ехидный взгляд. — У тебя и моего старпома очень схожая манера речи, а он как раз оттуда. — Пояснила женщина. — Предвосхищая твой вопрос о том, насколько сильно это слышится, скажу, что у тебя почти чистый выговор, как у большинства, но у Фабера когда-то этот акцент был очень явным, поэтому я теперь его могу распознать у кого-то другого. Крокодайл неопределенно хмыкнул. Он и до этого считал, что тот плотник-старпом действительно происходил оттуда же, откуда и он: во-первых, чувствовал земляка, а во-вторых, Фабер был такой же эмоциональный, как и значительное количество южан, — Крокодайл часть этих эмоций в свое время растерял, а часть вытравил сам — но, пожалуй, гораздо спокойнее, чем другие известные пираты-выходцы из Саут Блю. Взять тех же Кида и Бонни из Худшего Поколения — по мнению Крокодайла, дикари и придурки почище Мугивары, а Фабер хоть головой думать мог и умел что-то помимо разбоя: благодаря ему корабль у команды Илии был, надо сказать, в весьма хорошем состоянии. Когда Крокодайл и Илия завернули за угол, чтобы направиться к центру города, он тут же заподозрил неладное: приближалась опасность. Чутье не подвело, и Воля Наблюдения выцепила из проулков стремительно приближающиеся отряды дозорных. Морской Дозор не появлялся в Ватер 7 для захвата двоих беглых заключенных и одной пиратской команды сравнительно долго, потому что, очевидно, других проблем на Гранд Лайне у них было хоть отбавляй. — Дозор. — Бросил Крокодайл, даже не глянув на Илию. — Вижу. — Отозвалась та, и мужчина удивился: видит? Он предполагал, что она и Волей-то не владеет, и до сих пор ей удавалось каким-то чудом выезжать на способностях своего относительно поганого фрукта — другого впечатления при взгляде на нее у Крокодайла упорно не складывалось, но, как оказалось, Илия была хотя бы способна видеть противников на расстоянии. Двое пиратов остановились посреди улицы, поджидая Дозор, и совсем скоро оказались в плотном кольце из рядовых с ружьями и мечами наперевес. Почти сразу же в одном из участков оцепление расступилось, и вперед вышел дозорный в замызганном белом плаще: видать, еще до Ватер 7 где-то преступников гонял. — Бывший шичибукай Крокодайл и капитан Пиратов Красного Галстука Илия! — Громогласно объявил он со всей присущей дозорным спесью. — Не выше контр-адмирала, думаю. — Произнесла Илия, окинув офицера равнодушным взглядом. — Согласен. — Ответил Крокодайл с едва уловимой ноткой разочарования в голосе: бой будет не таким интересным, каким мог бы стать, распинайся сейчас тут вместо этого плюгавого типа какой-нибудь вице-адмирал. — Тебе, Крокодайл, положено находиться в Импел Дауне, и я тебя туда верну! — Бросался чересчур уж громкими и не соответствующими его маловнушительному внешнему виду заявлениями дозорный. — А тебе, Галстук, там тоже самое место! Погром Эниес Лобби, участие в войне при Маринфорде — достаточно для того, чтобы ты света белого больше не увидела! Илия в ответ на столь красноречивое обещание лишь полезла в карман за ден-ден муши: позвонить на корабль, чтобы убедиться в том, что дозорные туда не добрались. Однако сделать это ей не удалось. — Кончай болтать! — Крокодайл вдруг бросился на офицера, посылая в него несколько песочных лезвий, и вокруг тотчас засвистели пули, зазвенели клинки и застучали по тротуару форменные сапоги рядовых. — Да твою ж!.. — В сердцах воскликнула Илия и махнула ден-ден муши в сторону Крокодайла, в следующую секунду уклоняясь от меча и проделывая во лбу его владельца дыру выпущенной из трансформировавшихся пальцев пулей. Крокодайл, взяв на себя говорливого командира, отмахивался от остальных дозорных, как от назойливых мух, и теснил своего противника прочь с основного поля битвы, чтобы никто не путался под ногами. Пират мельком посмотрел на Илию, которую он таким образом, кажется, оставил на растерзание целому взводу дозорных, но тут же стало ясно, что еще неизвестно, кому кого оставили: Илия, лихо уворачиваясь от чужих атак (Воля Наблюдения, не иначе), стремительно сокращала количество боеспособных дозорных очередями из целого ряда пистолетных дул, появившихся на тыльной стороне ее тощих рук-плетей, которые, наверное, дергались бы от каждого выстрела, если бы пиратка не использовала Волю Вооружения. А она ее совершенно точно использовала: в следующую секунду один из наиболее лихих рядовых улетел прочь, сбивая на землю товарищей, от такого удара ноги, который без Хаки попросту не получился бы у человека с такой никудышной физической силой, как у Илии. Крокодайл ее явно недооценил — как чертового Мугивару тогда — и с неким облегчением подумал, что она как минимум не подохнет от рук этой толпы. Мысль о том, почему его вдруг волнует, что будет с этой женщиной, резко оказалась прервана свистом клинка над ухом Крокодайла: позорно пропустил элементарную атаку, засмотревшись на Илию, — чтоб ее! — и едва успел уклониться в самый последний момент. Лезвие полоснуло по правой руке чуть ниже плеча — не отшатнись Крокодайл в сторону, прошло бы до кости, а так остался лишь не очень глубокий порез. Офицер, к которому несколькими мгновениями ранее кто-то из подчиненных обратился как к капитану Джету, торжествующе улыбнулся и тут же чудом не схлопотал по корпусу очередным песчаным лезвием, которое иссушило бы его и превратило в кучку пыли. Совсем скоро от рядовых осталась только невнятная наполовину мертвая, а наполовину стонущая от ран куча, а капитан, порядком побитый, уже без прежнего энтузиазма махал клинком, отбиваясь от атак Крокодайла. Когда офицер заметил, что от горы его подчиненных в его сторону идет Илия, он с помощью весьма сомнительного Сору оказался в нескольких метрах от пиратов и крикнул: — Отступаем! Часть рядовых зашевелилась, кое-как поднимаясь на ноги и подхватывая товарищей, а Крокодайл и Илия скрылись в ближайшем переулке. — Стой, мне позвонить надо. — Проговорила женщина, доставая ден-ден муши. Крокодайл тем временем осматривал свою рану на руке, до сих пор злясь на себя за то, что умудрился профукать такой ерундовый выпад — по его самолюбию пришелся нехилый удар. Выяснив, что в дальний порт, где со спущенным флагом стоял корабль команды, дозорные не заявлялись, Илия переключилась на Крокодайла, с недовольным лицом изучавшего кровоточащий порез. — Крокодайл, дай посмотрю. — Сказала она, сделав манящий жест рукой. Мужчина с недоверием глянул на нее. — Я немного разбираюсь. — Убедила его Илия, и Крокодайл все же наклонился к ней. Ранение было несерьезное, но без перевязки обойтись было нельзя во избежание осложнений. Илия подумала, что если Крокодайл сейчас заявится в ближайший медпункт и бесцеремонно потребует обработать ему рану, — а она не сомневалась, что именно так он и сделает — то вызовет лишнюю панику, народ переполошится, кто-нибудь побежит к Айсбергу, который и так мучался с ненавистной ему бумажной волокитой и был занят делами «Галлей-Ла», и ничего хорошего, словом, не выйдет. Самостоятельно Крокодайл перевязать себе ранение вряд ли смог бы: оно находилось чуть пониже плеча правой руки, на крайне неудобном для человека с крюком вместо левой кисти месте. Может быть, с помощью фрукта он как-нибудь бы и выкрутился, но ему в любом случае нужно было бы где-то достать бинты и антисептик, которыми он — Илия была уверена — не располагал, а это значило, что в какой-нибудь аптеке непременно поднялся бы шум. Единственный возможный вариант, как справиться с этой свалившейся на ее капитанскую голову бедой, Илия придумала почти сразу же. — Пойдем ко мне на корабль. — Сказала она. — Зачем? — С подозрением посмотрел на нее Крокодайл. — Рану тебе перевяжу. Я не врач, но с таким справиться могу. Пошли, пошли, чтоб ты людей лишний раз в городе не пугал. — Мотнула Илия головой в сторону. Крокодайл задумался: с одной стороны, чересчур уж доверчиво и как-то подозрительно пиратка зовет его на свое судно, а с другой — чего он там не видел и что ему стоит в случае, если она что-то замышляет, расправиться с ней? Мысль о том, что причинять ей вред совсем не хотелось, затерялась где-то на задворках сознания. — Как думаешь, твоя команда будет сильно рада меня видеть? — Усмехнулся Крокодайл, уже решив согласиться пойти. — Сейчас на корабле всего несколько человек, все остальные ушли в город. Ты там будь потише, чтобы никого не перепугать, ладно? — Попросила Илия, на что мужчина слабо кивнул. — И рану пока что зажми чем-нибудь. Ой, а как ты зажмешь, у тебя же… — Спохватилась она, кинув взгляд на крюк. Крокодайл вздохнул, достал из кармана носовой платок и весьма ловко прижал его к порезу основанием крюка; Илия дернула уголком губ. — Пойдем, здесь недалеко. — Указала она в сторону выхода на более широкую улицу.

***

— Превратись-ка в песок. — Сказала Илия, когда они подходили к судну. Оно стояло в темном порту в окружении старых, поломанных кораблей и, хоть паруса и флаг с Веселым Роджером были опущены, все равно бросалось в глаза своим большим черным шипом на носу и такого же цвета отделкой борта. Крокодайл послушался, рассыпался песком и заскользил совсем близко к земле, изредка обвиваясь вокруг ног женщины. — Иди… То есть лети к моей каюте. Осторожно только. — Произнесла она, глядя на стоявшего спиной к ним матроса, который охранял корабль. По другую сторону борта Илия выставила еще одного человека, а на корме двое ребят успешно отлынивали от охраны судна, играя в карты. Вихрь песка неслышно метнулся по палубе к капитанской каюте, минуя дежурного, и проник внутрь через щель под дверью. Крокодайл материализовался посреди помещения и сел на краешек койки ждать Илию. Вообще разрешения самовольно пробираться в ее каюту она не давала, но его это не сильно заботило, да и тем более это место было ему безразлично. Илия, разогнав картежников по отведенным им местам, пришла в каюту и тут же прижала палец к губам, глядя на Крокодайла. — Здесь звукоизоляция нормальная, но не шуми. — Полушепотом объяснила она. — Садись сюда и снимай рукав. — Указала женщина на один из стульев, стоявших около стола, и достала из шкафчика на стене небольшую металлическую коробку. Крокодайл нехотя расстегнул несколько пуговиц на рубашке и высвободил из нее правую руку, кинув беспокойный взгляд на плечо, будто что-то нежелательное скрывалось там. Затем он оперся локтем о столешницу и потянулся к зажатой в зубах сигаре, но Илия, вздохнув, сунула ему под нос пепельницу со стола. Крокодайл недовольно нахмурился, однако все же затушил сигару и оставил в пепельнице: неудобно, должно быть, Илии будет колдовать над его раной, если рука будет двигаться. Женщина открыла коробку и извлекла оттуда перекись водорода, йод, вату и бинты. Она засучила рукава, чтобы было удобнее, и наконец переключилась на рану Крокодайла. — А… — Только и сумела выдавить Илия, когда увидела прямо над порезом старую, выцветшую татуировку: Веселый Роджер, на фоне которого было изображено что-то, напоминающее вихрь песка. Крокодайл поджал губы и отвернулся: сама того не желая, она залезла ему в душу, прикоснулась к частичке его прошлого, и осознание того, что кто-то вот так просто это сделал, вызывало целый шторм эмоций, сдерживать которые было почти невыносимо. Чуть ли не полжизни тщательно скрывать любую информацию о былом, шифровать свою личность, чтобы потом другой человек случайно взял да сорвал один из замков, висевших на сердце Крокодайла. Он прекрасно знал, что раз уж он принял решение избавиться от всех страхов и сбросить маски, то подобное рано или поздно произойдет, но никак не мог предположить, что это будет именно с ней. Да и ситуация была объективно пустяковая, — подумаешь, человек увидел старую татуировку с флагом команды, о былом существовании которой он, скорее всего, даже не догадывался — но реакция на нее оказалась очень острой. Острее, чем Крокодайл предполагал, когда Илия вообще предложила пойти к ней на корабль и он понял, что она так или иначе увидит это тату, обрабатывая его рану. — Извини… Можно, спрошу? — Осторожно проговорила Илия и из весьма глупого любопытства едва ощутимо дотронулась до татуировки, узреть которую она никак не ожидала. Крокодайл дернулся от неожиданного прикосновения, и Илия моментально пожалела и об этом, и о том, что попросила разрешения задать вопрос об этом чертовом тату: Крокодайл выглядел настолько встревоженным и потерянным, что ей на мгновение стало его даже жалко. Очевидно, с этой татуировкой, а значит, и с этой пиратской командой, было связано нечто, что сильно терзало его. Для многих пиратов команда была куда важнее многих других ценностей, а для кого-то становилась настоящей семьей, поэтому любой разлад в команде порой воспринимался ими очень остро. Илия предположила, что, может быть, Крокодайл сам ушел из этой команды из-за какого-то конфликта, его предали накама или он сам это сделал. Вполне возможно, дело было как раз в этом, вероятнее всего, травмирующем событии, вследствие которого Крокодайл и сделался таким бесчеловечным и жестоким, каким предстал перед всем миром после Арабасты. Илия по себе знала, как тяжелые эпизоды могут менять людей, ломать их, уничтожать их прежние версии, и сейчас, когда она догадалась, что Крокодайл, возможно, был такой же, как она, то прониклась к нему искренним сочувствием. Илия прекрасно понимала, каково это, когда кто-то бередит старые раны и без спроса пытается заглянуть в душу, и резко нахлынувшее чувство стыда заставило ее извиниться. — Крокодайл… Прости, пожалуйста, я… — Начала было она, но оказалась прервана. — Хотела спросить — спрашивай. — Бросил Крокодайл. Он с трудом подавил вспышку агрессии и кое-как решился на то, чтобы позволить Илии разузнать что-то о нем самом. Захотел избавиться от того панциря бессердечия и холода, в который сам себя когда-то заковал, научиться вновь доверять людям — так вот он, шанс открыться другому человеку, предстать перед ним слабым. Ведь именно то, когда ты позволяешь кому-то ворошить свою душу, и называется доверием, верно? — Это… Флаг твоей прежней команды? — Неуверенно спросила Илия, заглядывая в янтарные глаза Крокодайла. Как же она его сейчас понимала, понимала это чувство, когда кто-то пытается помочь, просит рассказать о том, что тревожит, но этим будто бы делает еще хуже, заставляя все глубже уходить в себя из опасения перед тем, чтобы довериться другому человеку — искореженный разум кричит, мол, никому нельзя верить, все ведь предатели, лжецы и ублюдки, и напрочь отказывается принимать факт того, что это совсем не так. — Да. — Едва слышно отозвался Крокодайл и встретился взором с Илией, в чьих глазах он неожиданно для себя увидел понимание с примесью сочувствия. Неужели действительно прониклась к нему, действительно неравнодушна? Параноидальные вопросы о том, зачем он ей нужен, с какой целью она втирается к нему в доверие и как планирует его использовать, медленно затухали под влиянием не только искренности, которую Крокодайл считывал с лица женщины, но и желания выговориться, постепенно пришедшего на смену стремлению привычно закрыться в себе, отгородиться от мира ледяной стеной. К твердому осознанию нужды прекращать поддаваться этому порыву прибавилось еще и то, что Крокодайл сейчас, в общем-то, уже отчасти вышел из зоны своего нездорового комфорта, сидя в каюте чужого корабля и позволяя чужому человеку обрабатывать свою рану и спокойно смотреть на то, что неразрывно связывало Крокодайла с прошлым: татуировку Веселого Роджера на его правом плече. — Илия… — Хрипло выдохнул он, когда женщина стала осторожно промывать его ранение перекисью, но не из-за неприятных болезненных ощущений, а из-за переизбытка эмоций. Илия мельком посмотрела на него, не отвлекаясь от раны. Ее руки оказались прохладными и на удивление нежными. Они едва ощутимо скользили по коже Крокодайла, периодически будто бы нарочно поглаживая ее самыми кончиками пальцев. Ему показалось, что это была попытка хоть как-то его успокоить, и она вышла удачной: буря внутри медленно затихала. — Илия. Выслушаешь? — Сиплым голосом спросил мужчина через пару минут молчания, в течение которых Илия бережно обрабатывала его ранение, а он сам кое-как собирался с мыслями, чтобы наконец осмелиться хоть немного открыться ей. — Конечно. Я вижу, что тебе это нужно. — Ответила она, поднимая взгляд на Крокодайла. Женщина действительно захотела помочь ему, увидев в нем зеркальное отражение самой себя. — Я тебя понимаю, мы кое в чем очень похожи. Ты знаешь… Если тебя что-то тяготит, что-то серьезное, то самое сложное — это осмелиться кому-то высказаться. Потом, когда поделишься этим чем-то, чувствуешь, будто гора с плеч свалилась. Гораздо легче становится, я по себе знаю. — Илия замолчала и вздохнула. — Ты можешь мне довериться. Все останется между нами. Я слишком хорошо тебя понимаю, чтобы… — Она вновь затихла и не стала продолжать фразу, вернувшись к перебинтовыванию раны. Крокодайл растерялся хлеще прежнего от такого отношения к себе и никак не мог начать говорить. Голова чуть ли не плыла от переполняющих ее мыслей и жгучего месива чувств, отравляющего душу. Нужные слова никак не шли на ум, но выговориться было не просто нужно, а катастрофически необходимо. — Тебя предавали когда-нибудь? — Наконец выдал он. Нелепый вопрос, нелепое начало его повествования, но это было уже хоть что-то. — Да. — Весьма спокойно отозвалась Илия, и Крокодайл отчего-то сразу решил: не врет. — И меня. Тоже предали. Вот кто. — Острие крюка коснулось татуировки. — Ты… Был капитаном? — Спросила Илия, на пару секунд отвлекаясь от ранения. — Да. А знаешь, как моя команда называлась? Пираты Золотого Песка. Красиво звучит, не находишь? Всем нравилось. — Крокодайл замолчал, чувствуя, что глаза вдруг начало предательски щипать. — Говорили, мы, капитан, за тобой хоть на край света… На Рафтель, к Ван Пису. Мы, говорили, на все готовы ради команды, поддержим любое твое решение, всегда будем на твоей стороне… А в итоге знаешь, что сделали? Бросили меня умирать посреди океана. Мы тогда сражались с другими пиратами, нас разбили, да еще так жестоко… Многие погибли, а та часть, которая выжила, спаслась на шлюпке. А меня оставила. Просто оставила на обломках корабля. Меня и еще пару человек, тоже сильно раненых. Среди тех, кто на той лодке уплывал, был судовой врач. Сказал, с тяжело ранеными им трудно в море придется, самим в первую очередь ноги уносить надо, а мы, мол, как-нибудь… Первые слова дались сложно, но затем говорить стало полегче, пусть предложения и выходили короткими и рваными. Илия слушала, не перебивая, и продолжала накладывать бинты на рану Крокодайла. Он прокашлялся и продолжил. — Даже не знаю, доплыли они тогда до суши или сгинули где-нибудь в шторме… Из тех, кто остался на корабле, я один в итоге не погиб. Меня успели спасти. — Кто? — Ответа не последовало: Крокодайл молча мотнул головой. — Вот это… — Он приподнял руку с крюком. — И этот шрам — это тогда все было. Мне сказали, я столько крови потерял, что еще бы немного, и тоже преставился бы. И я об этом жалел. Жалел, что не умер. Не хотел, чтобы меня спасали. А зачем мне было жить, скажи? Меня спасли незнакомые мне люди, а не мои накама. Те меня предали. Мы друг другу доверяли больше, чем себе, сражались бок о бок, и смеялись, и плакали вместе… А в самый последний момент… Все вот так обернулось. Точно знаю: был бы я на той шлюпке, я бы спас кого мог. А они так не сделали. — Крокодайл прервался и тяжело вздохнул. Илия, закончившая обрабатывать его ранение, начала было подбирать слова, но он заговорил вновь. — Те, кому верил больше всего, кого, можно сказать, семьей своей считал, оказались предателями. Разве можно после этого вообще кому-то верить? — Еще раз скажу: я тебя понимаю. Меня когда-то предал любимый человек. Я любила его больше жизни, и он был тем, от кого я меньше всего ожидала чего-то подобного. Думаю, не надо объяснять, как я с тех пор воспринимаю любовь и отношения. — Проговорила Илия, и ее алые губы сложились в кривую, вымученную улыбку — защитную реакцию на стресс. Свою историю она не рассказывала почти никому и почти никогда, даже вкратце, но когда между ней и Крокодайлом внезапно будто бы рухнула невидимая стена, отделяющая их души друг от друга, она решила: можно. Сейчас — можно. В ответ Крокодайл вдруг рассмеялся, пугающе нервно, почти истерично, и смех его отчасти походил на рыдания. Илия не проронила ни слова: все эти нездоровые реакции были ей понятны и, к сожалению, близки. — Знаешь, что самое интересное? — Обратил Крокодайл к ней свое искаженное гримасой безумного отчаяния лицо. — На той лодке… Была еще моя невеста. И она тоже бросила меня и тех, кто со мной там подыхал. Илия оперлась руками о столешницу, толком не зная, что теперь говорить, и Крокодайл вдруг полуосознанно схватил ее ладонь и сжал в своей — еще бы немного, и запросто сумел бы сломать ее маленькую, хрупкую руку. Он держал ее ладонь так, как будто она была единственным, что поддерживало его связь с реальностью, цеплялся за нее, как утопающий за соломинку, и никак не мог прийти в себя от этого только что случившегося подобия срыва. Илия молча ждала, пока Крокодайл хоть немного успокоится, и осторожно поглаживала внутреннюю сторону его руки. Его кожа была сухая и горячая, так явственно контрастирующая с ее прохладными ладонями, одну из которых держала его собственная, большая и крепкая. Мужчина сидел перед ней в полурасстегнутой рубашке, с оголенной мускулистой рукой, и в другой обстановке Илию это, может быть, смутило бы, — однако лишь в том случае, если бы она не сумела проконтролировать свои ненужные чувства и запрятать их подальше — но не сейчас, когда Крокодайл изливал ей душу, доверяя бинтовать свою рану. Он предстал перед Илией совершенно в другом свете, показался гораздо более человечным и живым, чем ранее, и ей отчасти стали понятны причины его ледяного, закрытого характера и порой абсолютно дикого поведения. Таких бессердечных ублюдков, как Крокодайл (по крайней мере, именно такой образ он себе создавал), Илия повидала немало. У значительной части пиратов понятия морали были весьма размыты, а у иных и вообще напрочь отсутствовали, и причины на это были самые разные. Кто-то действительно родился непонятно кем, а кто-то сделался жестоким из-за тяжелого детства или пережитых травмирующих событий уже в осознанном возрасте. Крокодайл был лишь одним из многих, — брошенных, обозлившихся и поломанных — и до жути напоминал Илии ее саму. — А ты была права, Илия… Мы с тобой похожи. — Вдруг хрипло проговорил Крокодайл со страдальческой улыбкой, совсем не схожей с тем оскалом, которым он обычно уродовал свое лицо, и опустился лбом на сжимающие нежную женскую ладонь пальцы согнутой в локте руки. Илия вскинула брови: она чувствовала себя слегка неловко от того, как Крокодайл держал ее руку, но раз на данный момент ему это было необходимо, то она готова была смириться, тем более что хватку мужчина ослабил — поначалу руке было даже больно. Вообще выслушать его и тем самым хоть как-то помочь ему, как и кому-нибудь другому, Илии было несложно. В отличие от Крокодайла, она не избегала доверительных отношений с людьми, но лишь тогда, когда дело не касалось романтических чувств с любой из сторон либо же ее самой, а точнее, ее прошлого и его отдельных событий. — Крокодайл. — Позвала женщина, осторожно кладя свободную руку на чужое запястье. В ответ раздалось одно лишь «м?», и Илия решилась заговорить, чувствуя, что Крокодайл более или менее успокоился. — У нас с тобой одна проблема на двоих, но у тебя ситуация… Похуже, к сожалению. Может быть, это странно прозвучит, но веру в людей могут вернуть сами люди. Всегда трудно принять тот факт, что, если предал один — это не означает, что предаст и другой. Если будешь замыкаться в себе, то станет хуже, я по себе знаю. Но для того чтобы снова с кем-то сблизиться, надо переступать через себя, перебарывать свои страхи, а это самое сложное, согласись? — Крокодайл закивал. — Мне когда-то сказали такую фразу, она, должно быть, глуповато звучит, но смысл в ней есть. «Человеку нужен человек». Мы — существа социальные, нам одним никак. Можно, конечно, но это тяжело, кто-то должен быть рядом. Семья, команда, неважно. Не все люди так плохи, как ты о них, должно быть, думаешь. Рано или поздно найдутся те, кто будет верен тебе и кому будешь верен ты, но на пустом месте ведь эта связь не возьмется. Ее нужно выстроить, а для этого необходимо как-то найти в себе силы на то, чтобы вновь кому-то поверить. Крокодайл слушал и невольно соглашался со всем, что говорила Илия. Одному, без близких людей, и правда было порой просто невыносимо, и самое интересное было то, что это не он не был никому нужен, а наоборот: он сам убедил себя в том, что не нуждается ни в ком, что верить можно только себе, а если предавать, то первым. Эмоции постепенно стихли, и остался только разум, который, однако, не мешал проникаться этим разговором и таким будто бы иррациональным чувством спокойствия, словно штиль после буйного шторма. И глупо было бы отрицать, что этому не способствовали чужие ласковые ладони, одна из которых мягко гладила запястье Крокодайла, а вторую он продолжал держать в собственной руке. Он открылся другому человеку, пускай рассказанная им история и была на самом деле неполной (полную знали, пожалуй, только те, кто его тогда спас), и сначала, когда Крокодайл пытался заставить себя заговорить, было стыдно и перед самим собой, и перед Илией за эту слабость, за брешь в его абсолютной защите, но затем все это почему-то стало казаться таким правильным, и так оно действительно и было: он кое-как, но все же ступил на путь, который теперь должен привести его к давно утраченной, живой версии самого себя. Илия тоже немного поделилась чем-то личным, и от этого Крокодайлу было полегче: не один он выговорился. — Ты любила после того, как тебя бросили? — Спросил Крокодайл, поднимая голову и опираясь подбородком о руку. — Любила. И меня любили в ответ. Но… Я отвергла этого человека. Просто потому, что боялась, что меня в конечном счете снова предадут. — Отозвалась Илия, опуская взгляд. — Разбила сердце и себе, и ему. А все из-за того, что не сумела себя перебороть и довериться человеку. И ничего не изменилось, дыра в груди не затянулась, а расползлась еще дальше. — Она горько усмехнулась придуманной метафоре. — Это я к тому, что если ничего не делать, а прятаться где-то в себе, то лучше не станет. Нужно работать над собой, но это тяжелый труд. Порой слишком тяжелый. Крокодайл вздохнул, задумчиво рассматривая лицо женщины. Он был ей искренне благодарен, и это было очередное непривычное чувство, испытанное за последнее время, которое хотелось по обыкновению где-то запрятать, но это было бы неуважительно по отношению к Илии. Она этого не заслуживала. — Илия. — Позвал Крокодайл. На него уставились печальные серо-голубые глаза, а чужая рука едва ощутимо сжала запястье. — Спасибо. Правда. — Он настолько отвык благодарить кого-то, что даже эти несчастные семь букв дались с трудом. Илия слабо улыбнулась. — Лучше стало? — Спросила она. — Думаю, да. — Произнес Крокодайл, и женщина осторожно высвободила из его ладони свою, и ее — как же было трудно это признать — совсем не хотелось отпускать. Илия сложила перевязочные материалы назад в коробку и убрала ее в шкафчик, а затем опустила засученные рукава и, глядя в зеркало на двери, поправила галстук, цвет которого Крокодайла уже почти перестал раздражать. Натянув прорезанный мечом дозорного рукав и застегнув рубашку, он поднялся со стула и уже хотел было открыть дверь, но Илия тут же зашипела: — Ты чего? Назад — так же, как пришли. Крокодайл напрочь забыл об этой ерунде, но тем не менее послушался и скользнул под дверью облаком песка. Когда через некоторое время двое пиратов пришли в один из местных кабаков пообедать, Крокодайла вновь одолела тревога и нехорошие размышления. Начало казаться, что не следовало никому открываться и давать слабину, вклинивались мысли о том, что все это может быть использовано против него, и самым противоречивым было осознание того, что Илия стала ему ближе. Хотелось сбежать, укрыться и от нее, и от себя, но в то же время — остаться, сохранив эту едва уловимую, хрупкую связь, и от этого непривычного чувства было сложно избавиться. Илия с сигаретой в зубах сидела напротив Крокодайла, пока они ждали свой обед, и его бесцельно блуждающий по заведению взгляд то и дело останавливался на ней, и это, черт побери, раздражало. И тот факт, что в памяти периодически всплывали ласковые прикосновения ее рук, тоже. Чтобы один человек, одна женщина вызывала у Крокодайла столько эмоций, притом частично положительных… Что-то из ряда вон выходящее. — Все хорошо? — Наклонилась Илия через стол, видя, что Крокодайл до сих пор чем-то обеспокоен. — Да. Не жалей меня, хватит. — Отозвался Крокодайл. Для него подобное отношение к себе было в новинку и воспринималось неправильно — просто потому, что за последние двадцать лет он никого к себе не подпускал так близко, как Илию. — Я не жалею, я помочь хочу. — Проговорила женщина, слегка улыбнувшись. — Илия… Все это только между нами, ты же понимаешь? — На всякий случай спросил Крокодайл. Вопрос был глупее некуда, но он все вертелся на языке и не давал покоя. — Разумеется. — Подтвердила Илия, и ее кровавые губы немного искривились. Вопрос и правда прозвучал максимально по-идиотски, но она все понимала и даже не стала шутить по этому поводу. Ее радовало, что Крокодайлу — она это видела и чувствовала еще на корабле — действительно было легче и что она сумела этому поспособствовать. Доверия между ними стало гораздо больше, но Илия не знала, как ей реагировать на это обстоятельство. Она даже не понимала, кто они друг для друга: приятели, друзья или нечто среднее, но, по ощущениям, не только у нее, а у кого угодно любые взаимоотношения с Крокодайлом были бы запутанными ввиду его неумения доверять людям, хотя сейчас, кажется, он постепенно от этого отходил. Общаться и проводить с ним время Илии нравилось: человек он был далеко не глупый, пускай и с целым взводом тараканов в голове, да и чувством юмора обделен не был. Как компания для временного пребывания в чужом городе — вполне себе. Илия была уверена, что и Крокодайл насчет нее думал примерно в таком же ключе. Характер у него был, по правде говоря, отвратительный, — как выяснилось, причины на это все же имелись — и если ему кто-то не нравился, то это было и видно, и слышно (из его уст), поэтому в том случае, если бы Илия угодила к нему в немилость, он не то что контактировать с ней не стал бы, она бы до Ватер 7-то живой не добралась. Обедали они почти молча, лишь изредка перебрасываясь шутками в адрес занявшей несколько соседних столов пиратской команды, которая на всю забегаловку обсуждала свои недавние похождения и горланила пьяные песни. Затем Илии позвонили накама с корабля: те закупили оружие и звали капитана, чтобы она отдала распоряжения, куда что складывать. Илия попрощалась с Крокодайлом — он никак не мог понять, хочется ли ему, чтобы она осталась или чтобы и правда ушла — и зашагала к порту. Крокодайл стоял у двери кабака и смотрел ей вслед, отравляя воздух дымом от сигары. Он в очередной раз вздохнул: не день, а чертовщина.