Панацея

Половинчатый обрезок луны в дымке облаков одиноко болтался над океаном. Соленый ветер ледяными порывами распахивал плащ Илии, стоявшей у фальшборта и докуривавшей сигарету. Вроде бы третью или четвертую за вечер — она не считала. Было как-то не до этого. В могильную черноту воды полетел окурок, и Илия, вымученно вздохнув, потерла глаза холодными пальцами. С того самого момента, когда больше двух недель назад, посреди ночи, ей позвонил Иванков и сообщил о том, что нашелся Кристофер, в ее душе царил раздрай. Такой, который выматывал почище любого сражения — с дозорными, с пиратами, да хоть с Сайфер Полом. Илии даже есть толком не хотелось: так, с трудом пихала в себя что-то, лишь бы не свалиться кому-нибудь под ноги от бессилия. За эти дни в ее голове успели сотни раз прокрутиться события последних десяти, уже почти одиннадцати, лет жизни: предательство мужа, команда Шанкса, затем ее собственная, и все это — в бесконечных, порой бессмысленных поисках, в попытках выспросить хоть что-то, хоть где-то, хоть у кого-то. Только лишь потом — старая газета с коротенькой статейкой про Нико Робин, где всего несколько слов оказалось о Кристофере. Ватер 7, Эниес Лобби, сумасбродная команда Мугивар, Маринфорд, Иванков, Крокодайл… И вот уже этим утром выкраденный у шайки бандитов небольшой побитый штормами корабль должен был причалить у берегов Балтиго. Эмпорио велел не привлекать внимания, приплыть на малозаметном судне, взять с собой максимум пару надежных человек, и Драгон, так уж и быть, даст добро на встречу с Кристофером. Встречу, которую Илия ждала столько времени и которую ей внезапно захотелось отсрочить. Потому что желание узнать истинные причины главной трагедии ее жизни перекрывалось страхом того же самого. Сзади противно заскрипели полугнилые доски: Венни прошел от штурвала к камбузу. Щелкнул выключателем, вроде как зашагал к плите — Илия не смотрела, только вслушивалась в приглушенные шумом плещущихся у борта волн звуки. Она постояла еще немного и направилась к канониру: знала, что чем дольше будет оставаться одна, тем паршивее ей станет. На камбузе было довольно тепло, свистел чайник, и казалось, что в этих сероватых облезлых стенах вдруг появился какой-никакой уют. Может, дело было еще и в Венни. Илия доверяла ему примерно так же, как и Фаберу, которого она оставила вместо себя с командой. Взяла Венни, а не его, во-первых, потому что Фабер все-таки являлся старпомом, а во-вторых, из-за того, что было между ними в прошлом. Ему просто не стоило принимать участие в этом мероприятии, видеть все, в том числе саму Илию и Крокодайла. Она знала: Фабер до сих пор еще ничего не отпустил. Поставив в вазу на столе подаренные Крокодайлом розы, Илия с упоением вдохнула их тонкий аромат, на несколько секунд пропала в воспоминании о его нежных прощальных объятиях и вышла на палубу покурить. Потонувший в синих вечерних сумерках порт притих, будто готовясь ко сну, и только редкие компашки пьяных матросов нарушали относительную тишину своими возгласами. Она оперлась о фальшборт рядом с Фабером, который вроде как о чем-то размышлял, и чиркнула зажигалкой. — Ты поосторожнее будь… с Крокодайлом. Илия чуть было не подавилась сигаретным дымом. — О чем ты? — Повернулась она к старпому, чувствуя, как под рубашкой бешено забилось сердце. — Ты знаешь, о чем. Он просто-напросто опасен. Опаснее, чем многие другие пираты на этом долбаном Гранд Лайне. И знаешь, я невольно волнуюсь за тебя как за своего капитана. — Он врал просто из рук вон плохо: настолько, что Илия безо всяких стараний считала с его лица ничем не прикрытую боль напополам с тоской, горькой и будто бы пугающей. — Ты… ревнуешь? Во взгляде Фабера что-то надломилось. Его рука метнулась вверх и сдернула очки. Он болезненно зажмурился, словно силился прогнать нечто назойливое, мешающее прочь из головы, и лишь через несколько секунд, показавшихся для Илии бесконечностью, вновь заговорил. — Да, черт побери. — Его голос прозвучал тише и печальнее обычного. Пальцы Илии переломили сигарету. — Но… Это только моя, не твоя проблема, и я не должен был ничего говорить, я… Илия, прости меня, я идиот. Забудь, что я сказал. Фабер резко развернулся и хотел было уйти, но его поймали за рукав две хрупкие ладони. — Я не сержусь, Фабер, не нужно извиняться. Все нормально. — Проговорила Илия, сжимая чужое предплечье чуть сильнее, чем следовало. Мужчина остановился, прислонился к фальшборту, не смея поднять взора на нее, и кое-как нацепил очки обратно. Илия отпустила его руку и тревожно вгляделась в искаженное эмоцией слепящего отчаяния лицо. В висках застучало, отдаваясь одной-единственной полуоформленной мыслью: неужели он и вправду до сих пор?.. — Если я сам начал это все, то сам и продолжу. — Фабер нервно скользил пальцами по отполированной древесине, и одного только этого было более чем достаточно для того, чтобы понять, насколько мощный шторм бушует у него внутри. — Я все еще люблю тебя, Илия. А ты, если и любила, то давно уже перестала, я вижу и чувствую. Особенно сейчас, когда ты с ним. Ты ожила, ты больше улыбаешься, но… — Он прервался, хрипло выругался и, повернувшись, опустил руки на перила. Его голова дернулась вниз, как если бы принадлежала марионетке на хлипких ниточках, а не человеку. — Я не стану спрашивать, как и почему, не имею права лезть в это, только скажи одно, пожалуйста. Ты соврала мне тогда? Илия судорожно выдохнула, немного расслабляя тугой узел галстука. Не понадобилось и доли секунды, чтобы понять, какое «тогда» он имел в виду. Как же ей не хотелось вспоминать все это, бередить старую, поджившую рану и снова погружаться в те моменты, когда она в очередной раз сделала больно: себе и другому. Однако раз Фабер хочет услышать ее ответ, то он его получит. — Нет. Я не врала тебе, Фабер. — В резко пересохшем горле неприятно запершило. — Я не сказала ни одного лживого слова. Я действительно тебя любила и действительно отказала из-за того, что боялась любви и отношений. И мне было так же больно, как тебе. Сейчас глупо извиняться, да и тогда, когда я пробовала извиниться, тоже было не очень разумно, это плохо помогало и помогает, я знаю… Но все равно, прости, если сможешь. — Я простил тебя еще в тот день, когда ты отвергла меня. — Фабер смело смотрел Илии прямо в глаза и теперь уже совершенно точно не лгал. — А сейчас я виню только себя. За то, что не смог избавиться от этих чувств, будь они прокляты… Илия, не в силах выдержать его пронзающего насквозь взгляда, склонила голову в сторону, снова ощущая эту чертову боль в сердце, которая, кажется, поселилась в нем навечно. — Фабер… Ты спросил, не врала ли я, потому что думал, что я просто не хотела говорить о невзаимности и соврала, что не могу с тобой быть из-за того, что меня когда-то предали? — Сложились в единое целое кусочки пазла. — Да. — Спустя несколько секунд отозвался Фабер. — И когда я догадался, что ты начала отношения с Крокодайлом, то стал верить в эту версию больше, чем до этого. — Фабер… — Только и сумела вымолвить Илия, но не успела она даже попробовать стащить в одну кучу обрывочные мысли, как мужчина вновь принялся говорить. — На самом деле я в последнее время не знал, что и думать: либо что все сказанное тобой было неправдой, либо что ты не врала и тебе просто стало проще со всем этим, как-то так… — Он сбавил тон: в паре метров от них с Илией появилась пара накама. Попытка принять спокойный, расслабленный вид удалась лишь на какую-то жалкую долю. — Второй вариант. — Ответила Илия. — Я то ли банально устала, то ли мне действительно стало легче и я смогла довериться ему… Но ты знаешь, у него была та же проблема, что и у меня, даже хуже. Может, это нас сблизило еще сильнее. — Она запнулась: не привыкла рассказывать кому-либо о своих отношениях, однако сейчас делать это было не просто можно, но и, пожалуй, нужно. — И по поводу того, что ты сказал ранее… Я прекрасно осознаю, какой он человек, и я не закрываю глаза на все, что он сделал. Я это принимаю. То, насколько хорошо я его знаю, позволяет это сделать. Фабер кивнул — больше, кажется, для приличия, нежели чем в знак понимания. Веселящиеся пираты уже куда-то убрались, и он ответил уже в полный голос: — Если так, то хорошо. Главное, чтобы ты была счастлива. — Его губы вытянулись в грустную, но теплую улыбку, и от нее Илии не стало лучше; скорее наоборот. — Фабер, послушай. — Начала она, еле подбирая слова. — Я понимаю тебя, но… Думаю, ты и сам осознаешь, что тебе нужно все отпустить. Эти чувства отчасти связывают тебя с прошлым, а прошлым жить нельзя. Наверное, не мне об этом говорить, но все же… Тем более ты ведь достоин любви и можешь встретить кого-то, с кем сумеешь ее обрести. Постарайся ради своего же блага, пожалуйста. Я знаю, это сложно, но иногда просто необходимо. — Спасибо… — Почти что прошептал Фабер. — И прости меня еще раз. Все это было тебе ни к чему. Мне не стоило впутывать тебя в свои личные проблемы. — Ничего страшного, Фабер. Ты ведь услышал от меня то, что тебе было важно, так? — Мужчина кивнул. — Ну вот. Илия постаралась улыбнуться как можно более непринужденно — Фабер в ответ лишь слегка приподнял уголки губ. Он смотрел так, словно видел Илию в последний раз и пытался перенести ее образ к себе в сознание: так, чтобы отпечатался навсегда. И от этого взора у нее что-то неумолимо, жестоко обрывалось глубоко внутри. — Плащ запахни, а то холодно… капитан. — И в этот момент рвануло окончательно. Фабер не сумел даже глянуть ей в глаза и быстро зашагал прочь, минуя болтающих и смеющихся накама, а Илия чуть было не опустилась прямо на палубу, не чувствуя в себе абсолютно никаких сил. Подрагивающие пальцы нащупали пачку сигарет и зажигалку, и давно ставшая привычной отрава наполнила собой легкие. Илия поправила наброшенный на плечи плащ — было и впрямь прохладно — и прикрыла глаза, откидывая голову назад. По сути она не могла сделать ровным счетом ничего, кроме того, что произнести какие-то бессмысленные извинения да осознать, как плохо себя ощущал тот, которого она когда-то любила. Объективно — не по ее вине, нет, она отказала, объяснилась и впредь не давала никаких веских поводов усомниться в своих словах, однако… Ее все равно душили иррациональные, плохо поддающиеся разумному объяснению тревоги: она-то разлюбила, да, ее больше не гложет это горе, а вот Фабер — нет. Он знает, что сердце ее отдано вовсе не ему, смотрит, как она расцветает и начинает дышать полной грудью рядом с другим, и сам же себя гробит этими не увядшими вовремя чувствами. Но Илия не хотела ничего менять в их своем прошлом — ее устраивало настоящее настолько, насколько это было возможно в ее ситуации. Желала только лишь, чтобы Фабер не страдал от этой чертовой любви, придушил бы ее, как это когда-то через слезы и страдания сделала она — ради своего же блага. Он заслуживал быть любимым, заслуживал хороших счастливых отношений, но явно не того, чтобы томиться чувствами к ней, чье сердце и чья душа были отданы другому. — Будешь чай? — Спросил Венни с чайником в руках. Илия слабо кивнула, не села — упала на стул, и перед ней оказалась дымящаяся кружка. Венни подсунул ей захваченное с их корабля печенье — видимо, хотел, чтобы она поела хоть что-то, поскольку за ужином глотнула кое-как два куска и больше не смогла. Мужчина прикрыл дверь, чтобы с палубы не тянуло вечерним, уже почти ночным морским холодом, и сел рядом. — В десять утра прибываем. — Проговорил он, сделав глоток чая. Илия ничего не ответила, неохотно взяв печенье из пачки и откусив совсем немного. — А Крокодайл что? Тоже на Балтиго будет или Драгон согласия не дал? Илия так и застыла, а затем медленно подняла взор на Венни. — При чем здесь Крокодайл? — Как можно более невозмутимо спросила она, однако ужасное моральное состояние убило ее и без того почти что отсутствующие навыки лжи, и реплика прозвучала максимально неестественно. — Я все давно понял, капитан. — Ответил накама. Взор из-под темных очков опустился на Илию. — Это было несложно. — А… — Прохрипела та, качая отвратительно тяжелой головой и чуть ли не роняя ее себе в ладонь. — Настолько плохо шифруемся, да? — Попыталась перевести неловкий диалог в шутку она. — По-моему, вы и не пытаетесь. — Венни поправил висевший на шее серебряный крест. — Вы вот вроде как оставляете корабли по разным концам порта, но они же узнаваемы, да и люди тоже. Сложно что-то не заподозрить, когда, где бы мы ни остановились, неподалеку находится постоянно один и тот же фрегат под одним и тем же флагом. — Ты прав, особенно не пытаемся. — Махнула рукой женщина. — А по поводу этого… Крокодайл должен приплыть завтра вечером. Драгон сначала вообще не хотел пускать никого постороннего, но там Иванков подсуетился, так что он кое-как разрешил. — Следит за безопасностью, его недоверие можно понять. — Прокомментировал Венни, потянувшись за печеньем. Илия покивала для вида: дело-то было не только в нежелании главы Армии пускать лишний народ на секретную базу, но и в его давних счетах с Крокодайлом. Впрочем, Венни об этом знать вовсе не стоило. Она в полузадумчивости-полурассеянности проследила за тощими руками в перчатках, рассмотрела спокойные, расслабленные глаза под стеклами очков, и все же решилась поделиться своими переживаниями, которыми изначально не хотела грузить друга. — Ты знаешь… — Его взор даже не двинулся, однако Илия была более чем уверена, что Венни внимательно слушает. — Я даже толком и не понимаю, что сейчас чувствую. У меня двоякое отношение к тому, что мне предстоит, и от этого хуже всего. Как между двух огней… Хочется спрятаться, убежать, но в то же время я очень жду этого дня. Венни был знаком с ее историей, пусть и только в общих чертах, так что говорить об этом с ним Илия могла. К тому же знала: он, если и не даст никакого дельного совета, то как минимум выслушает и поймет. — Это неудивительно. — Отозвался мужчина после того, как дожевал кусок. — Твое волнение играет против тебя, и побороть его вряд ли получится, но вот не поддаться ему — вполне. Ты ведь сама все это время приближала эту встречу, и предпосылки к ней — это результат твоей воли. Я имею в виду знакомство с Иванковым, ты понимаешь. Тебя не просто взяли и бросили в гущу событий, ты сама туда шагнула, так что у тебя есть определенный контроль над ситуацией. Ты знаешь, что и когда будет, во всем есть доля твоего участия, а значит, находится уже меньше объективных поводов беспокоиться. Илия, в общем-то, и без его слов понимала все это, однако одно дело — туманные мысли, которые плавают где-то в воспаленном, затравленном страхами сознании, а совсем другое — трезвые выводы, являющиеся плодом чужого холодного рассудка. — Да и, помимо этого, ты не одна будешь. Рядом с кем-то всегда проще. — Добавил Венни, поворачиваясь к ней и отставляя в сторону недопитый чай. Качнув головой в знак согласия, Илия чуть было не рухнула к его плечу, хотя очень хотелось. Сил не было совершенно. Тщетные попытки сообразить, что ответить, оказались прерваны чужим голосом после того, как его обладатель оглядел утомленную женщину. — Иди-ка спать, капитан. — Надо бы… Во сколько мне тебя сменить? — Спросила Илия, поднимаясь из-за стола и опираясь на него обеими руками. Изначально они условились подежурить каждый по полночи. — Сменять не надо. — Венни уже уткнулся в толстый сборник то ли кроссвордов, то ли сканвордов, купленный перед отплытием в портовом ларьке с журналами. — Подожди, как не надо?.. — Сдвинула брови Илия и наклонилась к мужчине. — Ты что, всю ночь сидеть собрался? — Да. Иди спи, я сам до утра подежурю. — Ровным будничным тоном отозвался он, не отвлекаясь от своего занятия. — Спасибо, Венни… Большое спасибо. — Измотанно, криво улыбнулась Илия, выпрямилась, однако не сумела уйти сразу после этих слов. — Если устанешь, то разбуди меня, ладно? И спасибо тебе еще раз. Венни молча приподнял ладонь вместо ответа, и капитан, с трудом распахнув сдерживаемую сильным ветром дверь, по полутемной палубе побрела к своей каюте. Рука неосознанно вела по холодной древесине перекрытий, ловила грубые сплетения канатов, наконец повернула металлическую ручку и скинула плащ на койку. Илия завалилась на него, откапывая в кармане ден-ден муши, и набрала несколько цифр, чей порядок давно уже запомнила наизусть. — Слушаю. — Раздался родной голос, и уголки губ женщины дернулись вверх. — Привет. — Негромко произнесла она, сбрасывая обувь и ложась поудобнее. — Здравствуй, родная. Почему не спишь? Уже половина первого. — Спросил Крокодайл, и удивленная Илия мельком глянула на часы-будильник, стоявшие на столе. Оказалось, что она совсем потеряла счет времени. — Я не заметила… Если ты спал, то прости меня, пожалуйста. — Отозвалась Илия и вздохнула: мало того, что сама себя изводит, еще и покой других нарушает. — Не спал, не переживай. — Заверил ее мужчина, и от сердца отлегло. — Я не отвлекаю? Просто хотела тебя услышать. — Она подобралась на койке, почти сворачиваясь клубком. — Нет. Мы со Жнецом в карты играем. — На заднем плане хлопнула дверь — видимо, Крокодайл вышел откуда-то из каюты или с камбуза. — Он нашел на корабле какую-то старую колоду. Выглядят так, будто в них еще Золотой Роджер во времена своей молодости играл, но в остальном неплохо. Илия фыркнула в подушку: даже такая ерунда, которую Крокодайл в эти дни рассказывал ей специально, чтобы заставить если не расслабиться, то хотя бы улыбнуться, немного поднимала настроение. Как минимум на время разговора с ним. — Как ты? С ужина так ничего и не ела? — Поинтересовался он. — Если кусок печенья считается, тогда ела… А так — ничего, аппетита по-прежнему нет. И слабость из-за того, что в желудке практически пусто. — Честно ответила женщина, хотя думала приврать, чисто чтобы Крокодайл лишний раз не беспокоился. — Поговори со мной чуть-чуть, милый. Пожалуйста. Тем вечером они уже созванивались, долго беседовали, Крокодайл старался поддержать ее, говорил ей искренние нежности, от которых у нее трепетало в груди, и все, чего она желала — так это чтобы их разговор не заканчивался как можно дольше. Крокодайла просто дьявольски не хватало: его надежных объятий, которые дарили ни с чем не сравнимое ощущение безопасности и спокойствия, его поцелуев, исполненного любви взгляда, улыбки, да в целом его самого. И сейчас, когда Илия не удержалась и снова набрала номер любимого, чувствуя себя в некоторой степени неловко из-за того, что, вероятно, может помешать, то едва ли не плакала от этой пустоты внутри. Глупая улитка желала ей спокойной ночи его голосом — Илия нервно поджимала губы, сдавливала подушку до белых костяшек, оттого что он был не рядом. Не обнимал ее крепко, но осторожно, не шептал эти слова ей на ухо, целуя затем ласково в лоб, нет. Вместо этого он стоял в тот момент где-то на палубе корабля, далеко от нее, и, должно быть, тоже горько жалел, что находится не с ней. Спать едва ли хотелось: голова гудела от не дающих покоя переживаний, крутившихся в своем бесконечном, изнуряющем хороводе, и даже снотворное подействовало не сразу. Илия знала, что не стоит им злоупотреблять, — да и Крокодайл просил ее не травиться без крайней необходимости — однако вот уже несколько ночей подряд обойтись без таблетки она была просто-напросто не в состоянии. Может, если бы лежала сейчас в родных руках, то уснула бы и так. Но единственным, что хоть как-то позволяло почувствовать мнимую близость Крокодайла, была отданная им рубашка, которую Илия криво перешила во что-то наподобие ночнушки. Уткнувшись носом в воротник, она дышала его слегка терпким запахом и погружалась в неестественно глубокий из-за химии сон.

***

Крокодайл, попрощавшись с Илией, вернулся на камбуз, где они со Жнецом играли в карты. Тот уже успел задремать, подперев лицо ладонью, и встрепенулся подобно птице, когда капитан хлопнул дверью. — Кэп, ты, конечно, не обижайся, но у тебя видок такой, как будто умер кто-то. — Заявил Жнец, рассмотрев севшего напротив Крокодайла. Последний поднял на него тяжелый, уставший взгляд. С того самого момента, как их команда помогала революционерам близ Дресс Розы, Жнец юлой вертелся вокруг Крокодайла в надежде, что тот посвятит его во всю эту историю или в принципе скажет хотя бы что-то помимо «не хочу рассказывать». И когда Крокодайл, оставив со всеми остальными Даза как старпома, взял Жнеца и поплыл не абы куда, а на тайную базу Революционной Армии, скрывать подробности стало уже как-то не то чтобы неприлично, а до абсурда глупо. Тем более что Жнецу Крокодайл мог довериться. Пока что, пару дней назад, он сказал лишь, что это плавание связано с важным для него человеком, однако сейчас, будучи угнетенным и подавленным состоянием, в котором пребывала его любимая женщина и от которого он не мог ее избавить, Крокодайлу показалось, что выговориться и заодно тем самым объяснить, в чем вообще дело — не такой уж и плохой вариант. — Тебе, может, выпить налить? — Предложил Жнец. Крокодайл махнул рукой, мол, давай, а потом вдруг широко распахнул глаза и воскликнул: — Ты что, выпивку сюда протащил? Я же тебе говорил не брать! — Да не кипятись ты, кэп, пригодилась же. — Невозмутимо отозвался Мелвин и полез в настенный шкаф за заныканной подальше бутылкой рома. Два стакана с алкоголем звякнули о стол, Жнец устроился на своем месте и приготовился слушать. Крокодайл в очередной раз невольно подметил его горящее любопытство до чужих тайн и — тоже уже не впервые — подумал, что про самого Жнеца ни ему, ни кому-либо из накама не известно практически ничего. Так, самые общие факты: родом с западных окраин Гранд Лайна, когда-то был женат шут знает на ком, до вступления в команду занимался заказными убийствами. А имя его вообще, похоже, знал один только капитан, который общался с ним больше всех остальных. Все дело было в том, что Жнец болтал о ком угодно, но только не о себе, и обсуждать предпочитал тоже не свою жизнь, а чью-нибудь еще. Крокодайл сделал глоток рома. Обжигающее тепло заволокло горло, медленно скатываясь дальше. Он отставил в сторону стакан, закурил и наконец принялся говорить. — Тот… важный человек, про которого я говорил — это моя женщина. — Произнес он, и светлые брови Жнеца незамедлительно поползли вверх. — Так у тебя че, женщина есть? И че, прям любишь или так?.. — Заинтересовался тот. — Люблю. — Так странно было делиться подобным, рассказывать о чувствах к Илии кому-то, кроме нее самой — пусть и без подробностей. Казалось, словно Крокодайл впускал Жнеца в чуть ли не самую сокровенную часть своей души, однако не ощущал некогда привычной тревоги и паники от того, что любое слово, любая информация может быть рано или поздно использована против него. — А я думал, тебе ваще все это по боку. Ну, отношения и прочее. — Проговорил Мелвин и взял стакан с ромом. — А кто она, чем занимается? Тоже пиратка, нет? — Тоже пиратка. — Крокодайл постучал кончиком сигары о край пепельницы и вновь затянулся. — И че, известная? Как зовут, может, я ее знаю? — Спросил Жнец и хлебнул алкоголя. — Илия. — Жнец деловито покивал, а затем вдруг поперхнулся и чуть было не выронил стакан. — Это которая?.. — Прокашлявшись, он поводил рукой у шеи, изображая в воздухе нечто, отдаленно напоминающее галстук. Крокодайл подтвердил его догадку кивком головы, и тот вытаращил глаза еще сильнее. — Ну ты даешь, кэп, ну дае-ешь… Я ее помню, мы ж как-то выпивали вместе с ее командой, но че-то ваще не думал, что вы это самое… Умеешь ты удивлять, конечно, ничего не скажешь. Крокодайл ничего не ответил, подождал, пока Жнец отпустит еще пару похожих комментариев, и только после его вопроса о том, что они с ним, собственно, забыли на Балтиго и при чем тут Илия, продолжил. — У нее здесь дела. Хотя, скорее, некоторые проблемы, а не дела. В детали вдаваться не буду, это ее личная жизнь, не моя, но скажу, что я ей сейчас нужен. Без меня ей будет тяжелее со всем справиться. — Пояснил он. — Поэтому вот пришлось договариваться с верхушкой Армии, умасливать, чтоб хоть пустили… И то с грехом пополам вышло. — Недовольно цокнул языком. На словах про Армию Мелвин ухмыльнулся, и Крокодайл едва удержался, чтобы не закатить глаза. Буквально вчера, когда Иванков позвонил ему с целью в очередной раз в красках расписать, что с ним сделают, если он приведет за собой на остров хвост, раскроет конспирацию революционеров или сотворит что-то подобное, Жнец от души смеялся над теми прозвищами, которыми любезно награждал капитана окама. Злой как черт Крокодайл, выслушивая угрозы сдать его Дозору и отправить в Импел Даун, сверлил испепеляющим взором медленно сползающего по стенке и задыхающегося от хохота Жнеца, который принимался ржать еще сильнее с каждым новым «Кроко-бой» или «Малыш Кроко». Пробовать назвать так капитана он, конечно, потом не рискнул, понимая, что в следующую же секунду вылетит за борт, но, очевидно, вспоминал эти клички при каждом удобном случае — таком, как сейчас. — Не, ну это прям уважаемо, знаешь. Не все ради женщины стали бы вот так вот… Стелиться перед кем-то, чтобы с ней рядом побыть. — С серьезным выражением лица выдал Жнец и моментально пожалел об этом. — Это кто стелился?! — Взвился Крокодайл, чуть не выплюнув сигару. — Просить по-людски и стелиться — это вещи разные. Тоже мне… — Он недовольно нахмурился и отвернулся. Одной из проблем Жнеца было то, что он сначала говорил и только потом — думал, ввиду чего частенько озвучивал свои рассуждения не в том виде, в котором следовало. Сказанул вот невесть что, а ведь имел-то в виду вполне себе хорошую мысль. Мелвин с виноватым видом допил ром и через полминуты бормотнул что-то наподобие извинений, однако капитан только отмахнулся: он, в общем-то, уже привык и не особенно сердился, лишь в первые секунды не мог сдержаться и парировал чем-нибудь эдаким. Каждый раз обижаться на реплики Жнеца никаких нервов не хватит, а уж тем более Крокодайловых. За новой игрой в карты они опять разговорились, — скорее всего, повлиял алкоголь, хотя его и было совсем немного — и Крокодайл вкратце, но все же поведал Жнецу историю того, как они с Илией познакомились и как сблизились. Никакой романтики: умытый кровью Маринфорд, взаимное недоверие, потом общение с целью развеять скуку, и только позже — понимание, что-то похожее на поддержку и упорно отрицаемые чувства, от которых поначалу хотелось банально удрать. Мелвин отнесся к его рассказу на удивление осознанно, шуток не шутил и лишних вопросов не задавал: видимо, оценил такое откровение со стороны обычно замкнутого друга. А ему, в свою очередь, стало как-то полегче и поспокойнее, в первую очередь благодаря тому, что его внимательно выслушали и дали возможность немного излить душу. И как бы все предшествующие двадцать лет Крокодайл не открещивался от всего человеческого, от близости, от любви, от дружбы, сейчас он уже вряд ли смог бы вернуться к прежней жизни, больше напоминающей бессмысленное паразитическое существование.

***

Время близилось к вечеру, когда на горизонте показалось чье-то судно, медленно приближающееся к Балтиго. Венни опустил бинокль и принялся ждать, пока оно подойдет на расстояние, достаточное для того, чтобы получше его рассмотреть. С высоты вороньего гнезда, на чьи хлипкие перила он небрежно закинул ноги в черных сапогах, хорошо просматривался весь порт. Он был полон старых, чуть ли не полусгнивших кораблей, которые некогда бороздили бескрайние просторы Гранд Лайна. Здесь плескались и легкие рыбацкие шхуны, и мелкие яхты, и величественные фрегаты; затесалось даже списанное военное судно дозорных, порядком побитое и едва ли пригодное для плавания. Корабль, свистнутый для этого путешествия, вполне себе вписывался в антураж: они с Илией по просьбе Иванкова выискали максимально неприглядный, потрепанный и обветшалый бриг, — капитан любовно окрестила его корытом — который, если на борту никого не было, выглядел не более чем как рухлядь. Это кладбище кораблей у революционеров служило чем-то вроде прикрытия, чтобы создать видимость того, что остров давно брошен. Свои же судна они оставляли в каком-то дальнем, спрятанном от посторонних глаз порту, куда чужаков, разумеется, пускать не хотели. Подходящий к Балтиго корабль мало чем отличался от всех тех, что болтались на волнах рядом с посудиной Илии и Венни. Последний, разглядев на его палубе двоих людей, спустился из вороньего гнезда вниз и приготовился встречать вновь прибывших. Крокодайл ворочал штурвал, присматривая удобное для остановки место, сверху где-то на мачте колдовал с парусами его накама. Венни толком и не помнил, как его звали: когда команды Илии и Крокодайла встретились на острове Анвори в Новом Мире несколько месяцев назад и весь вечер выпивали вместе, этот тип, конечно, представлялся, однако его то ли имя, то ли прозвище уже давно вылетело из головы за ненадобностью. — Жнец, якорь! — Гаркнул Крокодайл, и пират плюхнул в воду видавший виды и облепленный ракушками да водорослями кусок металла. Капитан кивнул сидящему на фальшборте Венни, а затем, превратив часть тела в песок, взлетел и перебрался к нему. Пожал руку для приличия, скользнул по палубе цепким изучающим взором и наконец спросил: — Где Илия? — Ушла куда-то вдоль берега, сказала, что хочет побыть одна. И что ты при желании сумеешь ее найти. Крокодайл выпустил в воздух дым от сигары, осмотрел свое судно, проверяя, нормально ли оно встало среди всего этого деревянного хлама, и потом зашагал прочь — очевидно, к Илии. Венни проводил взглядом его фигуру в наброшенной на плечи шубе и чуть заметно качнул головой. Чем был обусловлен такой выбор его капитана, он искренне не понимал, однако в чужую личную жизнь лезть не только не смел, но и не имел никакого желания. Тем более Илия в последнее время стала заметно радостнее и улыбчивее, словно засветилась изнутри; а Крокодайл вон приплыл сюда, чтобы, вероятнее всего, побыть с ней в трудную минуту — почему-то слабо верилось, что у него с революционерами могли быть какие-то дела. В конце концов, Илию Венни считал вовсе не глупой женщиной, — скорее, наоборот — так что она уж точно могла сама безо всяких советов и подсказок решить, с кем ей быть и кому верить. Жнец, закинув косу на плечо, сиганул на пристань с невысокого борта и поднялся по трапу к Венни. — Здоро́во! — Бодро произнес он, протягивая ладонь для рукопожатия, и канонир с ужасом вспомнил, как во время того вечера Жнец болтал без умолку минимум за пятерых. «Придется терпеть.» — Пронеслось в мыслях у вздохнувшего Венни, когда тот уже принялся с воодушевлением рассказывать ему какую-то историю из их с Крокодайлом плавания.

***

Крокодайл шагнул на усыпанный острой галькой берег и огляделся вокруг. База Революционной Армии казалась неприветливой и безжизненной. На сухой земле нельзя было найти ни единого дерева — вместо этого кое-где торчали крючковатые некрасивые ветви пожухлых кустов. Вдали виднелись уродливые, полуестественные нагромождения белесых, местами сероватых скал, среди которых, думалось, и скрывались революционеры: может, в каких-нибудь более или менее обустроенных пещерах, может, в возведенных постройках — кто знает. Остров располагал лишь к тому, чтобы поскорее убраться от него как можно дальше, однако Крокодайл даже не имел понятия, когда им четверым это удастся. Или пятерым. Если Алфи, который, по словам Иванкова, должен был завтра прибыть на Балтиго из Саут Блю вместе с некоторыми другими членами Армии, решит остаться с матерью — тогда пятерым. Этот нелюдимый канонир из команды Илии передал ее слова о том, что Крокодайл, мол, сумеет ее найти. Помимо Хаки, ему могла помочь еще и библикарта Илии, которую он всегда держал в левом нагрудном кармане: рядом с сердцем. Глупо, сентиментально — сказал бы он какое-то время назад, но сейчас это казалось ему вполне нормальным и словно самим собой разумеющимся. Бумажка на его ладони поползла вперед, указывая направление вдоль берега, — как и доложился Венни — и Крокодайл направился туда. Через несколько минут окружающих его унылых пейзажей Воля Наблюдения все четче стала распознавать очертания маленькой фигурки, которая, кажется, где-то сидела. Он знал, что обычно в периоды плохого морального состояния Илия старалась находиться рядом с кем-либо и не оставаться одной, однако сейчас то, что она вот так сбежала куда-то прочь от порта, его не удивило. Впереди ее ждало то, о чем действительно стоило поразмыслить без посторонних, наедине с собой. И если она скажет уйти — он уйдет, не станет мешать ей своим присутствием. Только вот этого не последовало. Крокодайл подошел ближе к Илии, сидящей на покосившейся лавке недалеко от воды, окликнул ее, и она, резко обернувшись, бросилась затем ему в объятия. Он прижимал ее к себе так крепко, что лишал возможности двигаться; на эмоциях целовал ее то в лоб, то в губы, то в щеки, чувствуя соленый привкус мокрых дорожек от слез. Илия держалась за его шею, ничего не говоря, и вместо этого слушала его периодичный сбивчивый шепот: Крокодайл называл ее своей родной, любимой, убеждал, что все обязательно наладится, клялся быть рядом. И с каждым поцелуем, с каждым ласковым словом он ощущал, как ее тело постепенно покидает сковывающее напряжение. Он присел на лавку, позволяя Илии поудобнее устроиться у себя на коленях. Она забилась ему под шубу — не потому, что мерзла, а потому, что просто хотела очутиться как можно ближе — и, взяв горячую ладонь, притихла. — Я бы не смогла без тебя, Крокодайл. — Произнесла Илия, негромко и хрипло. Мужчина едва ли мог вспомнить, когда в последний раз она звала его полным именем, и волнения от этого почему-то прибавилось. — Поэтому я здесь. — Склонил он голову к ней, целуя затем русую макушку и подмечая, что ее прическа выглядит менее опрятно, чем обычно. Да и помады на губах не было, а еще галстук, кажется, Илия завязала как-то неаккуратно. Хрупкие слабые пальцы сжали руку Крокодайла, и он с трудом смог разобрать еле слышное «спасибо». Илия казалась такой разбитой, обессиленной, что сердце его болезненно дрожало и ныло в груди — прямо там, куда она прижалась щекой. Она заметно осунулась, — в основном из-за того, что стресс глушил ее аппетит — под глазами залегли круги еще темнее, чем были, а лицо приобрело неживой, близкий к землистому оттенок, который придавал ей схожести с фарфоровой куклой, но никак не с человеком. — Ты знаешь… Мне от одного факта, что он сейчас здесь, на этом острове, уже дышать труднее становится. — Сказала женщина. Кристофер, как узнал Крокодайл от все того же Иванкова, со вчерашнего дня находился на Балтиго. — Представляю, каково тебе, я бы так же себя ощущал. Но по возможности об этом не стоит думать. — Проговорил он как можно более мягко, поглаживая ее ладонь. — Сейчас эти мысли излишни, они сделают только хуже. Не мучай себя, родная. Постарайся абстрагироваться. Илия кивнула, приникла еще ближе, подставляясь под поцелуи сухих губ, которые вместе с крепкими объятиями действовали на нее получше любого успокоительного. Она провела в необходимом для нее одиночестве как минимум пару часов, стараясь адекватно оценить ситуацию и морально подготовиться к встрече с Кристофером — уже окончательно, но сейчас, когда с ней рядом оказался Крокодайл, все эти размышления и самокопания сгинули без следа. Илия сидела, будучи не в силах даже ответить на ласки Крокодайла, — только лишь водила подушечками пальцев по выступающим венам на его руке — и не просила, а молила про себя, чтобы все его слова с обещаниями нормального, как можно менее нервного исхода оказались правдой.

***

Вернувшись в порт немногим позже, Илия взялась готовить на всех ужин. Крокодайл пытался было убедить ее отдохнуть и доверить это дело им троим, однако она сказала, что тем самым хочет просто отвлечься хотя бы на что-то. Он предлагал помощь — Илия сказала ему только почистить картошку, а со всем остальным возилась сама. Нарезала мясо, шинковала овощи, старательно делая вид, что стираемые рукавом слезы у нее от лука, изо всех сил стремилась сосредоточиться на готовке. Иванков сказал еще пару дней назад, когда стало известно, кто в какое время прибывает на Балтиго: приходить этим вечером, спросить сначала его, а уже потом он проведет ее к мужу. Он подробно объяснил, куда идти от порта, как отыскать нужное место между скал, где располагалась непосредственная база членов Армии, и Илия планировала поначалу даже попросить Крокодайла дойти с ней, чтобы было не так тревожно, но потом передумала. Лучше уж она сама. До этого как-то вытерпела все, что было — значит, и сейчас сумеет. По крайней мере, должна суметь. Илия не стала есть ничего, кроме принесенных с корабля Крокодайла фруктов, которые он купил для нее на одном из островов, где они со Жнецом останавливались по пути. Она давила неискреннюю улыбку, когда все хвалили ее еду, стеклянными глазами смотрела куда-то в пространство, машинально придвигалась ближе к своему мужчине, сидевшему рядом, и даже не слушала, о чем говорили за столом. В реальность ее вернуло осторожное касание ладони Крокодайла, который притянул ее к себе, посидел еще буквально полминуты и, сказав, кажется, что они пойдут, повел к двери. На Балтиго уже стемнело, и заброшенный порт, не освещенный ни единым фонарем, — размещать их на палубе запретили революционеры, чтобы не привлекать внимание с моря — мог бы, наверное, здорово напугать кого-нибудь чернеющими в синьке неба жуткими скелетами кораблей. Крокодайл поднял Илию на руки и, когда она вяло указала на нос судна, сразу понял ее и понес к фальшборту, бережно усаживая на него. Она и сама не знала, почему всегда так любила это место. Знала лишь, что сейчас точно рухнула бы в воду, если бы ее не держал Крокодайл. В ее собственном теле не было практически никаких сил. Крокодайл закурил, продолжая прижимать Илию к себе левой рукой, и воздух наполнился привычным запахом его табака. Женщина, даже не думая толком, почти рефлекторно достала сигарету из своей пачки и вместо того, чтобы искать зажигалку, положила ладонь на щеку Крокодайла, приглашая наклониться, и дотронулась кончиком сигареты до тлеющей сигары. Она прикрыла глаза, как в поцелуе, затем отстраняясь и выдыхая дым в сторону. Где-то на уровне исковерканных чувств Илия неистово желала остаться с Крокодайлом: просто ли сидеть и греться его теплом, травиться ли вместе с ним этим проклятым никотином — неважно, только бы не лишать себя ощущения безопасности и какого-никакого спокойствия, не идти туда, где ее, скорее всего, снова разобьют. Крокодайл щекотал ей кожу жарким дыханием, касаясь губами, периодически отвлекался на курево, что-то негромко говорил — и с каждой секундой Илии становилось все сложнее его покинуть. Усилием воли она вынудила себя спуститься на палубу, крепко поцеловав его напоследок и позволив поправить сползший с плеч плащ, выбросила докуренную сигарету за борт и на негнущихся ногах зашагала вниз по трапу.