Ради тебя

      Утром следующего дня, отпустив Васю по рабочим делам, Лиза уже сомневалась в принятом вчера решении забрать выигрыш в магазинной лотерее. Ее вообще смущала эта лотерея, была она какой-то подозрительной. А после вчерашнего похода в кино с Васей, где они даже не успели до середины фильма досмотреть, ибо стали целоваться прямо в зале. Из зала переместились в машину, где продолжили начатое, а дома повторили несколько раз свое приключение, Лизе было так хорошо, что даже возможность бесплатного ужина и поездка на воздушном шаре не волновали ее.       Но она почему-то все равно пришла за выигрышем. Ей просто было любопытно. Женское любопытство, и не более. Она просто заберет билет, узнает, кто получил второй и уйдет домой. По крайней мере, так Звягинцева думала, пока не оказалась у кассы и не показала сообщение. Ей тут же выдали выигрыш, заставив прочитать целую инструкцию о правилах участия в лотерее и о том, что в связи с ее анонимностью, сотрудники не имели права разглашать имени и любой другой информации о втором победителе.       Ей пришлось принять свой проигрыш в попытке разузнать личность второго победителя и в связи с этим решиться на авантюру с ужином. Осталось только придумать какую-нибудь причину для Василия, чтобы у него не возникло лишних вопросов. Однако придумывать ничего не пришлось, он, как и всегда, опередил ее в своих решениях.       — Милая, — виноватым голосом проговорил он в телефонную трубку. Лиза тут же поняла, что он снова куда-то уезжает.       — Куда? На сколько? — она злилась, потому что он снова не исполнил своих обещаний.       — На три дня, в Минск.       Усмехнувшись, Лиза крепко сжала в руке эспандер, всегда лежавший на ее столике, чтобы разминать руки во время написания книги или чего-то для работы. Мышцы всегда должны быть в тонусе.       — Знаешь, Вась, больше никогда и ничего мне не обещай, ладно? И самому проще будет, и мне не так обидно. Уезжай хоть навсегда, честное слово. Какая разница: есть ты дома или нет тебя? Я все равно тебя не слышу и не вижу.       Сбросила звонок и принялась за работу, уже с большим интересом рассматривая выигрышный билет. Раз уж Вася уезжает, то почему она должна сидеть дома? Тоже имеет право развлечься. В конце концов, она ведь не изменять ему там собирается, а просто хорошо провести время. Решено: она точно пойдет на этот ужин.       Крючков заскочил домой всего на пару минут, чтобы забрать чемодан, всегда приготовленный на случай деловых поездок, и попрощаться с Лизой.       — Перестань упрямиться и поцелуй меня, — командовал он, чем выбешивал девушку еще больше.       — Целуйся с чемоданом, Крючков, его ты чаще видишь, чем меня, — демонстративно хлопнула дверью в ванную комнату и, включив воду, села на пол, уткнувшись лицом в колени.       — Мы еще поговорим с тобой на тему твоих участившихся истерик. Сейчас у меня нет времени, — Крючков простоял у двери еще пару минут, надеясь, что Звягинцева соизволит выйти, но она так и не вышла, поэтому он ушел.       — Я еще и истеричка теперь… И зачем я только с ним?       Вопросы прозвучали в пустоту, а ответами послужили капли воды, стекающие из крана и медленно падающие в канализационное отверстие. Туда, куда плавно утекали и их с Крючковым отношения. Он не хотел мириться с тем, что надо меньше работать, а она не желала быть для него вечно второй. И оба не хотели искать компромиссы.

***

      Так называемая взлетная полоса встретила Лизу одиноким, разноцветным воздушным шаром с плетенной корзиной. Она подошла чуть ближе, чтобы рассмотреть шар внимательнее. Остановилась совсем рядом, заглядывая внутрь. Внутри стоял небольшой специализированный столик с шампанским и бокалами. Все выглядело так, будто бы кто-то пытался устроить с ней свидание.       — Привет, — прозвучало сзади, отчего Лиза дернулась.       — Стоило бы догадаться, что нет никакой лотереи, и все это устроил ты, — мысленно она улыбалась, но это только мысленно. Реально же девушка показала самое яркое недовольство, имевшееся в ее арсенале. — Я с тобой никуда не поеду, поэтому говори мне, сколько стоило мое место, я оплачу тебе неустойку и пойду домой.       — Откажешься от осуществления давней мечты из-за того, что твоим попутчиком буду я?       Богословский поправил солнцезащитные очки, ухмыльнувшись. Он достаточно хорошо знал Лизу и понимал, как нужно было с ней говорить, чтобы она не отказала. Лиза задумалась, взвешивая все «за» и «против» такой поездки, все-таки приняв решение.       — Я поеду только потому, что давно мечтала, — даже не приняла его руку, когда они забирались внутрь. Села как можно дальше от мужчины — настолько, насколько позволяло пространство, которого здесь было катастрофически мало.       Выбирая место для встречи с Лизой, Дима перебрал множество вариантов и когда остановился на этом, только после заказа вспомнил о боязни девушкой высоты. Хорошо, что компания предусматривала такие варианты и заранее имела дополнительные условия, которые позволяли бы даже самому трусливому человеку ощущать себя на высоте без страха.       — Я не забыл о твоем страхе высоты, — произнес он, когда увидел, как девушка сжала ладони в кулаки, а коленки ее задрожали, стоило ему только отправить их в полет. Он даже прошел специальный инструктаж, чтобы самостоятельно управлять воздушным шаром. — Мы не будем далеко отлетать, и все время полета наш шар будет на привязи на специальном торсе. Он не позволит взлететь выше положенного и дальше, чем на допустимое расстояние, однако увидеть город с высоты птичьего полета выйдет.       — Спасибо, — прошептала Звягинцева, с облегчением выдохнув только тогда, когда сама рассмотрела поддерживающий их трос. — И за возможность тоже спасибо.       Дима только улыбнулся в ответ. Через пару минут они набрали нужную высоту, зависнув в воздухе. Сначала с опаской, Лиза стала вертеть головой, не веря собственным глазам. Город был как на ладони. Красивый. Статный. Величественный. Освещенный солнечными лучами Петербург был похож с высоты на Венецию, в которой ей удалось побывать в прошлом году с Васей.       — Питер такой уютный, — озвучила вслух свои мысли, вздрогнув от ощущения горячего дыхания на своей шее. — Ты слишком близко, сядь обратно.       Но он не собирался ее слушаться, и не послушался бы, если не заметил бы на шее Лизы засос. Отшатнулся. Тело обдало неприятной дрожью. Руки самопроизвольно сжались в кулаки, а дыхание участилось. Дима понимал, каким чувством вызвана такая реакция организма, и от этого злился еще больше. Он этому Крючкову язык вырвет, чтобы больше Лизы не касался.       — Когда мы были подростками, ты мечтала жить здесь. Странной ты была. Пока все мечтали перебраться в столицу, ты яро желала из нее уехать.       В голове мужчины вспыхнула картинка из прошлого, где Лиза, топая ножкой и причитая себе что-то под нос, нелицеприятно высказывалась в сторону жителей Москвы. А потом долго смотрела фотокарточки из Санкт-Петербурга, представляя себя на Аничковом мосту или на Дворцовой площади в пальто и шляпе, с зонтиком в руках, как с самым главным атрибутом всех горожан северной столицы.       — Мне не нравился пафос нашего города, — ее до сих пор бросало в неприятную дрожь при воспоминании о некоторых личностях, считавших, что Московская прописка давала им право на все. — В Питере он тоже есть, но эти улицы, архитектура и небо… Ты хоть раз замечал, какое тут небо? Оно не серое, коим его описывают люди в своих рассказах, нет, оно невероятное. Такое атмосферное и так подходит городу. Я могу часами смотреть на него с балкона своей квартиры.       — Похоже на тебя, да, — Диме было хорошо. Он вернулся домой. Рядом с ней он ощущал себя именно так: дома. — Романтичная и лиричная. В этом вся ты.       Он снял из-за спины рюкзак, открыл его и положил перед собой контейнер с бутербродами. Отложил крышку, привлекая внимание девушки. Старался показать, что все ещё помнил ее вкусы, разделял их и готов был заботиться о ней при любых обстоятельствах.       — Бутерброды с маслом и сыром? — удивление Лизы не знало границ.       Дима улыбнулся, вытаскивая один и протягивая девушке. Она с радостью приняла угощение, принявшись за его поглощение, а он любовался ей. Красивой, живой, искренней и настоящей. Той, которую он любил всегда, и той, которую желал любить до конца своих дней.       — Я помню, тебе так нравилось, — ему очень хотелось ее коснуться, ощутить тепло ее кожи на своей, но он боялся. Не знал, какой будет ее реакция, не хотел терять те крупицы доверия, которые уже смог установить.       — Обожаю такие бутерброды, сразу чувствую себя в детском саду. Маленькой и беззаботной. Это как вкус из детства, который навевает теплые воспоминания. Спасибо, — боязливо коснулась кончиками пальцев его щеки, поймав улыбку в ответ на свои действия.       — Ты все прежняя, все та же маленькая Лизка, которую я носил на руках. Я скучал по тебе, — медленно, очень осторожно его ладонь накрыла девичью, а пальцы переплелись с ее. — Ни одна другая даже мизинца твоего не стоила. Они все были фальшивыми, зато так сильно внешне похожими на тебя. Лиз, я такой дурак…       — Прошу тебя, не говори мне этого, — не дала ему закончить.       Звягинцева прекрасно понимала, что, скажи он ей, как сильно все ещё ее любит, что в других искал ее одну, что она была лучшей из всех, она позволит ему вновь войти в ее жизнь и обосноваться в ней. Потому что сама по-прежнему вспоминала их свидания и зачастую ощущала фантомные прикосновения его губ к своим.       — Потому что ты любишь его?       С трудом спросил он, молясь, чтобы она ответила отрицательно.       — Потому что… Потому что между нами не может быть больше ничего. Мы причинили друг другу много боли. Исчерпали лимит.       — Мы не кредитные карты, чтобы исчерпать лимит, Лиз. Мы люди. Мы имеем право на ошибки. Мы имеем право на второй шанс.       — Никакого второго шанса, Богословский, — выпустила руку из его. — У меня Вася. Когда-нибудь мы поженимся и заведем детей.       — Видимо, не сильно ты нужна своему Васе, раз ты сейчас тут. Были бы вы счастливы, тебя бы тут не было, — грубил он, задевая самые больные места.       Правда резала хуже кухонного ножа. Он был прав, а ей было только хуже.       — Верни меня на землю, пожалуйста, — разблокировала телефон, надеясь, что там было хотя бы одно сообщение от Василия, но там было пусто. На глазах проступили слезы, и она отвернулась, не желая показывать слабости. — Верни меня, черт возьми, на землю!       Вскочила с места, чтобы хорошенько треснуть его и заставить исполнить ее требование, но пошатнулась и, боясь, что упадет, крепко обняла Диму. Лиза начала дрожать. Перед глазами поплыли разноцветные круги, ноги стали ватными. Она так сильно испугалась того, что упадет, что не сразу заметила крепко обхватившие ее мужские руки.       — Маленькая, — шепнул, осторожно коснувшись губами мочки уха, — не бойся. Ты не упадешь, я тебя держу. Пока я рядом, можешь не думать о плохом, я сделаю все, чтобы ты была счастлива.       — Все? — подняла на него испуганные глаза, сглотнув. Ох уж эти омуты напротив. В них точно ее погибель.       Дима кивнул, крепче обнял девушку и опустил взгляд на ее губы. Манящие. Его. Какой Крючков? Она только его. Всегда была и будет его женщиной. Он сделает для этого все.       — Тогда исчезни из моей жизни, Богословский, — холодно прогремели ее слова, отозвавшись болью в груди у мужчины, — но сначала спусти шар на землю.       Звягинцева села обратно и отвернулась, ни разу больше не посмотрев в сторону Димы. Когда они спустились, она тихо вышла из кабины и быстрым шагом покинула мужчину. Он ещё долго смотрел на ее фигуру, отдаляющуюся все быстрее, так и не найдя в себе сил догнать ее. Неужели он больше никогда не сможет её вернуть?

***

      Пятый бокал маргариты явно не шел на пользу Звягинцевой, но ей было плевать. Она устала. От всех и каждого. От Василия, который любил только работу, делая вид, что ему нужна Лиза. Который отмазался перед ней вчерашним прекрасным вечером и долгим сексом, решив, что теперь мог снова работать и не думать о ней. И он не думал, и даже не звонил. Ни разу за почти двенадцать часов. Чем он таким занимался в своей рабочей поездке, что ему даже пары минут не хватило хотя бы на: «Милая, я уже в Минске. Как твои дела?». Или на короткий телефонный звонок?       Действительно она была ему так сильно не нужна, что он плевал на эти мелочи? Или у него просто не было времени? Или почему она искала ему оправдания? Чего ради? Ради собственного успокоения? Лиза не знала и знать не желала. Она просто злилась.       Устала Звягинцева и от Богословского, считавшего, что он так просто мог врываться в ее жизнь, снова устанавливать в ней свои правила и пытаться ее вернуть. Зачем? Чтобы снова сказать в самый ответственный момент «нет»? Чтобы сбежать от нее? Разрушить ей жизнь? Она ненавидела его всем сердцем, всей своей душой, но при этом все же сильно любила. Всегда. Он был лучшим мужчиной в ее жизни. Даже спустя десять лет таким оставался.       — Может, вам достаточно? — заботливо спросил бармен, когда она попросила добавки, и встретился с ее злым взглядом, решив не настаивать и не нарываться на конфликт.       Но больше всего на свете Лиза ненавидела себя за то, что, находясь в отношениях с Васей, она искренне желала Диму. Хотела его губы, руки и тело. Хотела его всего. Он был ее личным видом зависимости, у нее всегда сносило крышу от него. Ей было мало, сердце отчаянно требовало больше, и в этой зависимости она сходила с ума. Даже сейчас. Сама бросила его, не желая больше видеть, однако почему-то сидела и думала о нем, жалея, что десять лет назад они не сумели сохранить своих отношений. Так и не поговорили, потому что были оба слишком упрямы. И это не сыграло им на пользу.       Допивая шестой подряд бокал с коктейлем, Лиза не заметила, как руки сами потянулись за телефоном, а пальцы набрали знакомый номер. Она не стала исключением из правила звонка бывшему в состоянии алкогольного опьянения.       Сонный голос на том конце сильно удивился, увидев имя позвонившего:       — Лизка? Что у тебя случилось? Доносившиеся из телефона звуки говорили о том, что он начал одеваться. Видимо, был готов сорваться в любую секунду и помочь ей.       — Я… Почему? Зачем? Ненавижу… Ты ужасный… Ик, — еле различимые слова и сумбурная речь сразу выдали состояние Лизы. — Я очень пьяна.       Чуть ли не рыдала она, только сейчас осознав, что ее даже некому было отсюда забрать. Она не была одинока по статусу, но была одинока иначе. Имея ту самую вторую половинку, об отсутствии которой беспокоится большая часть вселенной, Лиза ощущала себя куда более ужаснее, чем те, кто этой половинкой не обладал.       — Где ты, горе луковое?       — Дим, забери меня отсюда. Пожалуйста. Мне очень плохо, — продолжала плакать она, стараясь говорить разборчивее, чтобы четче донести до него свои просьбы. И у нее это даже получалось.       — Сиди там и никуда не уходи. Я сейчас приеду, — знать бы ему ещё, куда ехать. — Телефон бармену дай.       Она бросила смартфон на барную стойку, только и сказав парню, наливавшему виски мужчине справа от нее, «вас хотят к телефону». Дальше она не помнила ничего. Мир постепенно отходил на второй план, а затуманенное алкоголем сознание подбрасывало слишком приятные воспоминания, причинявшие только боль.       Через полчаса Дима был в ночном клубе, адрес которого получил от бармена и, перекинув Лизу через плечо, нес ее в машину, очень сильно злясь. Вот и чего она напилась? И какого хрена ее Василий не забрал ее?       Поскольку Звягинцева вырубилась ещё на его плече, он не нашел ничего лучше, как отвезти ее к себе. Утром она обязательно устроит ему скандал, обвинит его во всех смертных грехах, но это будет стоить тех минут, что он проведет с ней.