Оле-Лукойе

Ты ведь их правда не подведёшь, Ведь правда не станешь таким. Вот тебе киндер, Маленький вундеркинд Женя Ефимова — Ну и чего ты теперь стоишь?

      Кровать в квартире Арсения была двуспальной, но все равно аномально неудобной. Выбирая жилье, он специально остановился на варианте с полноценной кроватью, а не раскладным диваном, полагая, что так избежит болей в спине и трудностей с засыпанием. Тем более что гостей он водить сюда не собирался, а потому мог позволить себе сделать единственную комнату именно спальней.       С засыпанием после переезда в Литцск у него действительно не возникало проблем — вырубался как ребенок или очень пьяный человек, зато наутро неизменно просыпался с ноющей поясницей.       На следующий день после его бестолковой поездки в «Планету мурчащих» дело обстояло даже хуже, чем обычно: не только поясница, но и весь позвоночник целиком явно были не в восторге от положения, в котором провели ночь, а мышцы затекли так, будто за все семь часов сна он ни разу не пошевелился. Арсений перевернулся на бок и подтянул колени к себе, морщась от дискомфорта в шее, и вдруг распахнул глаза. Сонливость слетела моментально, стоило в голове всплыть воспоминанию о ночном кошмаре. Строго говоря, кошмаром в полном смысле это не было, просто очень тягостное и неприятное сновидение о смерти родителей. Причем привели к ней какие-то совершенно бредовые обстоятельства, в которых он безуспешно пытался разобраться полночи… Но резко сесть в кровати Арсения заставило не это.       Долгое мгновение он не был уверен, живы ли его родители.       Совершеннейший бред, но именно настолько он привык не думать о них. Еще с первого курса он перестал пытаться хоть как-то поддерживать связь и жил так, будто их никогда не было. И свою старшую сестру, совершившую свой побег на шесть лет раньше него, поздравлял с Новым годом и днем рождения, но не более. У них всегда были прохладные отношения, других обстановка в семье не предполагала. Она ведь должна быть в курсе новостей из родительского дома?       Должна, потому что вроде бы созванивалась с ними время от времени. И даже принимала минимальное участие в их жизни. Например, примерно в момент окончания аспирантуры Марго скинула ему сообщение, что мать лежит в больнице с обострением панкреатита, и он перевел на карту по ее номеру почти все деньги, которые у него были на тот момент. Марго тогда набрала его, чтобы назвать дураком и объяснить, что ситуация вполне штатная, и они разговаривали целых две с половиной минуты, в конце которых сестра, очевидно, поняла его поступок.       Это воспоминание заставило сознание проясниться. Разумеется, с родителями все в порядке. Насколько это возможно для двух пожилых людей с тяжелыми характерами, которые в отсутствие детей наверняка принялись тиранить друг друга. И все же он потянулся за телефоном, глянул на время и отыскал в контактах номер сестры. Пару минут просто смотрел в экран, где она почему-то была записана по имени и девичьей фамилии, и, наконец раздумав звонить, перешел в мессенджер.       «Привет. Как ты?» — написал он, не придумав ничего лучше.       Сообщение так и не было прочитано, но звонок раздался едва ли спустя полминуты.       — Арс, — давно забытый голос сестры был спокойным и сосредоточенным. — Что с тобой?       — Со мной? — изумился тот, садясь ровнее.       — У тебя неприятности? Что с голосом?       Вот и все, что нужно знать об их семейных отношениях.       — Марго, я в порядке, не травмирован, не умираю, не пьян и не в долгах, — заверил он ее.       — А, — с некоторым сомнением проговорила та. — А что тогда?       И как объяснить этот внезапный порыв? Они ведь по негласной договоренности никогда не интересовались делами друг друга. Арсений даже не знал, в каком городе сейчас обитает Марго с мужем и дочерью, не знал, не появилось ли у него еще племянников… Впрочем, нет, о таком она бы сообщила. В конце концов, они не были в ссоре, просто… Оба не знали, как общаться во взрослой жизни.       В детстве все было проще — он почти не видел Марго из-за ее танцевальных кружков и собственных дополнительных занятий. У них были разные комнаты, разные ритмы жизни. А еще, теперь думал он, возможно, мать отчасти ревновала Марго к нему, а потому никогда не поощряла теплоту в отношениях, которой сама не могла или не хотела добиваться.       — Хотел узнать, как родители, — после паузы проговорил Арсений.       Марго не стала говорить чего-то вроде «ничего себе, вспомнил». За все годы она ни разу не упрекнула его в том, что он разорвал с ними общение, прекрасно понимая причины поступка.       Одним из немногих детских воспоминаний о сестре было то, как она уезжала. Как сдержанно извинилась перед ним, не слишком много понимающим подростком, что оставляет его. Арсений тогда не заметил особой разницы — сестра не становилась на его защиту, когда отец брался за ремень, как и он сам никак не реагировал на многочасовые скандалы и оскорбления от матери, недовольной успехами дочери. Это было… ну, просто не принято между ними. Только однажды, когда отец выпорол его особенно сильно, не рассчитав и вместо привычных саднящих полос оставив полноценные раны, Марго пришла к нему в комнату. Видимо, услышала сдавленные рыдания через стену. И выдержала рядом целых десять минут, а уходя даже коротко погладила по взъерошенному затылку и порекомендовала учиться так, чтобы не жить с ними ни одного лишнего дня. И пусть ждать этого дня маленькому Арсению пришлось еще много лет, при первой же возможности он последовал ее совету.       — Ничего нового, — вздохнула Марго, и где-то на фоне послышался свист чайника. — Звонили недели две назад. Ходят по стоматологам, отец затянул с какой-то проблемой. Как обычно огребла дерьма на голову за то, что не показываю им Надюшку.       — Повезло ей.       — Это им повезло, — мрачно хмыкнула сестра. — Девочка имеет о себе и своих границах здравое представление и может дать отпор, не то что мы с тобой. Думаю, la maman это бы шокировало.       Арсений тихо рассмеялся.       — Спрашивали про тебя, я сказала, что ты преподаешь в Питере. Еще там?       — Уже нет.       — Понятно, — повисло неловкое молчание. — Ты звони, если что-то понадобится.       — Ты тоже, Марго, — он сбросил звонок, оставил телефон в кровати и отправился варить кофе.       Пол неприятно холодил ступни, но тапочек у него никогда не водилось. При его появлении с кухонного стола стремительно ретировался мелкий рыжий таракан, очевидно проникший от соседа-алкаша через вентиляцию. Арсения передернуло. А прежде чем залить кофе водой, он долго и пристально всматривался в турку на случай, если там затаился его собрат.       Тараканы были одной из причин, почему уже на втором курсе он съехал из общаги, хотя на тот момент это было очень накладно. Кто бы мог подумать, что рыжие говнюки будут преследовать его спустя столько лет. Арсений дождался, когда пенка на кофе поднимется, отставил его с плиты, подождал полминуты, поджимая окоченевшие пальцы, снова вернул на газ. Переливая кофе в чашку, он внимательно наблюдал за ароматной коричневой струйкой, а закончив, испытал порыв на всякий случай процедить напиток. И так бы и сделал, но ситечка в его хозяйстве не водилось, как и второй чашки.       При всем этом Арсений не был брезглив. Такое качество нереально сохранить после подработки в общепите и нескольких лет в караоке. Там он далеко не только сидел за пультом, но и общался с очень специфическим контингентом, и подменял бармена, и временами приводил в порядок зал после драк или неумеренных возлияний… Там он разучился осуждать и принимать пиздец близко к сердцу, и, казалось бы, куда там тараканам до залитых чужой кровью скатертей, следов от кокса на раковинах, беззубой проститутки, регулярно заглядывающей к ним, чтобы пить через трубочку водку и вишневый сок и петь «От улыбки станет всем светлей…», откровенных домогательств подвыпивших женщин к нему, едва совершеннолетнему, ужратых ментов, речитативом исполняющих шансон… И все же тараканов он не выносил.       А потому на работу добирался в не самом радужном настроении. Не радовало даже зимнее солнце, периодически показывающееся из-за облаков. От самого себя было противно. Прекрасно ведь понятно, что это не с городом что-то не так, не с его домом и не с окружающими людьми. Это он сам не знал, куда себя деть — в самом глобальном смысле, а потому брюзжал — спасибо, что про себя, а не на прохожих и студентов.       Почти у самой проходной он осознал, что оставил пастилки от боли в горле на кухонном столе. Коротко выдохнув, глянул на часы, развернулся на сто восемьдесят градусов и направился к остановке автобуса, соседствующей с аптекой.       Внутри его ожидала небольшая очередь, удивительная для половины девятого утра. Впрочем, начался сезон простуд и прочих сопутствующих холоду и гололеду неприятностей… И какая-то из них, видимо, настигла Шастуна. Его двухметровая фигура маячила почти у самого окошка. Вот покупатель перед ним забрал сдачу и отошел, неловко удерживая пакет с несколькими коробка́ми и бутылкой сиропа, Антон шагнул вперед и вдруг, будто почувствовав на себе взгляд преподавателя, коротко обернулся, кивнул тому и обратился к фармацевту:       — Пластинку валидола и десять инсулиновых шприцов, — и когда девушка в форменном халате склонилась к ящикам под прилавком в поисках требуемого, снова обернулся, глянул поверх еще одного покупателя, разделявшего их с Арсением, и коротко улыбнулся его очевидному удивлению. — И еще баночку для анализов. Оплата картой.       Мужчина возвел глаза к белому потолку и сдержал улыбку. Какая же язва!       Проходя мимо него к выходу, Антон слабо дернул бровью, собирался было распихать свои покупки по карманам пуховика, но Арсений неожиданно для себя цапнул из его рук стерильную упаковку с пластиковой баночкой. Шастун не стал протестовать, только слабо хмыкнул.       — Правильно. Наркоманы ушлые ребята, нас надо контролировать. Вдруг у меня есть поставщик чистых анализов?       Арсений посерьезнел.       — Единственное, чего я жду от ваших анализов, — это что они не окажутся в моей сумке.       — Какого вы хорошего обо мне мнения, — добродушно изумился Шастун.       Стоящий перед ним мужчина отошел от окошка с пластинкой аспирина, и Арсений, всем своим видом давая понять, что разговор не закончен, озвучил фармацевту название своих пастилок.       Шастун, как ни странно, действительно не торопился уходить, дожидаясь, пока он расплатится. Из аптеки они вышли вместе, и Арсений, придержав дверь, мягко проговорил:       — Антон, ваши провокации, безусловно, остроумны.       — Не я первый начал, — беззлобно заметил тот.       Они молча перешли дорогу по переходу и плечом к плечу двинулись к проходной. Арсений с досадой признал, что Шастун прав. Иногда шприцы — это просто шприцы, и не следует реагировать так, как отреагировал он. Это ведь нихрена не помогает, когда все вокруг только и ждут, пока ты обосрешься.       — Согласен, — кивнул мужчина наконец, отправляя емкость для анализов, которую до этого автоматически сунул в карман, в урну рядом с табачным киоском.       — Как это… педагогично, — оценил Шастун.       — Ничего подобного, — поморщился Арсений.       Проходную они пересекли, погруженный каждый в свои мысли.       — Я не сторчусь, — вдруг сказал Антон так, будто речь шла о погоде. — Так что расслабьтесь, если, конечно, можете. Я ценю свою жизнь довольно сильно.       Как ни странно, его слова не казались отговоркой. Но даже если бы Шастун сам не верил в свои слова, уже одно то, что он заговорил с Арсением о своей зависимости, значило для того очень многое. Потому что вообще-то Арсению самому не помешало бы это с кем-то обсудить. Чтобы кто-то хотя бы намекнул, как ему следует действовать, потому что чувствовал он себя далеко не так уверенно, как показывал Шастуну. А его слова… Ну, они однозначно не снимали с Арсения ответственности и все же помогали не чувствовать себя полностью беспомощным.       — Хорошо, — кивнул он. — Отлично, что вы прояснили свою позицию по этому вопросу. Давайте и я свою проясню, уж потерпите, — почему-то Арсений полагал, что Шастун наверняка закатил глаза, но, когда глянул на него, наткнулся на спокойное внимание. — Я не уверен, что, если вам понадобится помощь с вашей зависимостью, я буду знать, как правильно поступить и что сказать. И все же мне бы хотелось, чтобы, если у вас возникнут трудности, вы пришли ко мне.       — Чтобы мы расстраивались вместе, — процитировал Шастун.       — Неужели вы меня слушаете? — нервно ухмыльнулся Арсений.       — Минус три и астигматизм, я сижу на последней парте. У меня очень хороший слух, — фыркнул Шастун.       Арсений нахмурился, потом вспомнил список утренних покупок своего студента и с подозрением уточнил:       — И проблемы с сердцем?       Шастун с досадой поджал губы.       — Нет, у моего друга проблемы с головой. У моей кошки диабет. А у моего… куратора… что у вас там с голосом? — он покачал головой и резюмировал: — Холерный барак.       Арсений изумленно прочистил горло. Вообще-то, его ларингофарингит уже пошел на спад. И последним, от кого он рассчитывал услышать упрек на эту тему, был Шастун.       Который глянул на огромные часы на одном из корпусов и ускорил шаг.       — Вашу позицию я тоже понял, — проговорил Антон, без малейшего трепета возвращаясь к непростой теме. — Если я захочу поговорить, вы выслушаете.       — И выслушаю не ради вашего отца, — добавил Арсений.       — Почему вас так беспокоит мой отец?       — Вас не напрягает мысль, что он контролирует вас, и мое навязчивое присутствие в вашей жизни — одно из проявлений этого контроля?       Шастун тихо рассмеялся.       — Арсений Сергеевич, я стараюсь не делать того, что мне не нравится. И вы явно переоцениваете мою кротость, если думаете, что я живу так, как живу, чтобы ему угодить. Однако… важное условие того, чтобы все оставалось как есть — уверенность папеньки, что он всех нагнул. Пусть так и будет, хорошо?       Нихрена себе информация.       — Это довольно серьезно, — вздохнул Шастун. — И я подставляюсь, рассказывая вам об этом, но было бы несправедливо заставлять вас и дальше чувствовать себя стукачом.       Этого Арсений никак не ожидал. Хотел достучаться до проблемного студента? Получается, достучался, и даже сверх того, раз Шастун решил сделать его своим сообщником по малопонятной интриге, в результате которой Шастун-старший оказался идиотом. Тогда Арсений еще не представлял масштабов, но даже это туманное замечание Антона заставило его чувствовать себя намного лучше. Не отмщенным — все же, его проблемы с собственными родителями не влияли на него так сильно — но и не навязчивым мудаком.       — Какое удивительное… благородство, Шастун. Не проще ли было оставить все как есть? Или вы опасались моей неуместной инициативы?       — Ее, возможно, тоже, — просто признался Антон, открывая дверь корпуса. — Но еще можете считать, что я впечатлился тем, как вы готовились защищать меня от пуль своим телом.       — Что? — опешил Арсений.       — Во время квеста, — спокойно объяснил Антон, расстегивая пуховик и разматывая шарф. — Знаете, обычно это я тот человек, который задвигает других себе за спину.       На этом он сунул шарф в рукав и направился к гардеробу, а оттуда, не оглядываясь, к аудиториям, оставляя своего преподавателя наедине с этим феерическим заявлением.       От кого-то другого оно бы показалось смешным и неуместно пафосным, но что-то заставляло Арсения подозревать, что его слова вполне могли оказаться не преувеличением, а просто констатацией факта. В конце концов, несмотря на знание пресловутых интимных подробностей о его жизни, по большому счету Арсений не имел о ней представления. И чем больше Шастун ему открывался, тем больше вопросов возникало.       Например, как тому удавалось сочетать безобидное, ребяческое ехидство с несвойственной людям его возраста рассудительностью? Отвратительное зрение с удивительной реакцией, которая позволяла почти не глядя ловить падающих на льду людей? Неизменное безразличие к учебе со стабильной успеваемостью и дисциплиной? Кажущуюся асоциальность и вполне приличные коммуникативные навыки? И что у них произошло с отцом, что Антон считает нынешнее положение вещей удачным, но стремится держать того в уверенности, что покорился обстоятельствам?       Арсений сдал пальто в гардероб, прошелся пальцами по волосам и вдруг поймал себя на том, что улыбается. Каким-то образом факт их короткого разговора перечеркнул неудачно начавшееся утро.

***

      Как понял Арсений, спустя несколько минут входя в преподавательскую, валидол предназначался для Позова. Тот как раз выдавливал из блистера таблетку, при этом на столе рядом с ним стояли два стаканчика кофе, пустой и наполовину полный. Возможно, относительно проблем с головой у своего друга Шастун был не так уж и неправ.       — Уверены, что это удачная идея? — поинтересовался Арсений, закрывая за собой дверь.       — Я так уже делал, — кивнул Позов, пожимая протянутую руку, положил таблетку под язык и не слишком внятно объяснил: — Надо достичь динамического равновесия стимуляторов и успокоительных. Чтобы быть активным, но не паниковать. А то вот, — он с почти обиженным видом поднял левую руку, и Арсений, присмотревшись, понял, что его пальцы слегка подрагивают.       При этом Позов не выглядел чересчур взволнованным, скорее раздосадованным.       — А валидол отлично помогает, хотя намного слабее всего, что я принимал до этого.       Кажется, на нервах тихомировского «помогатора» пробило на откровенность.       — Вам нужна какая-то помощь? — осторожно поинтересовался Арсений.       — Я в порядке, — тот помотал головой. — Точнее, я в ужасе, но это тоже нормально.       — На то есть причина или просто для разнообразия? — перенимая стиль его общения, поинтересовался мужчина.       — Патрон поручил провести лекцию вместо него, — шумно выдохнул Позов. — Точнее, предложил.       — И вы жалеете, что согласились?       — Нет, не жалею, — отмахнулся тот. — Скорее всего, все пройдет нормально, я всю ночь готовился.       Арсений поднял ладони, признавая право коллеги на любые странности.       — И я это прекрасно понимаю, — продолжил Позов, — но усилием воли успокоиться не получается. Так всегда перед важными событиями. Когда защищал диплом — чуть не подсел на фенобарбитал, — он длинно выдохнул, потом схватил воздух ртом и рассеянно улыбнулся.       Это походило на настоящую паническую атаку, хоть коллега и пытался убедить Арсения и самого себя в том, что все под контролем.       — Лекция второй парой? — уточнил он, прикидывая, хватит ли у него времени вывести Позова на улицу.       — Через шестнадцать минут, — кивнул тот, снова хватанув ртом воздух, но помимо этого оставаясь вполне невозмутимым, еще и кофе отпивая.       — А курс какой?       — Четвертый, — Позов снял очки, посмотрел через них на свет на предмет пылинок, потом вернул на место, нервно коснувшись переносицы. — Весь поток системщиков. Я только что ходил настраивать проектор. Все должно быть нормально. У двух групп я веду практики…       Арсений, не выпуская его из поля зрения, прошел к окну и, повоевав с задвижкой, дернул на себя старую деревянную раму, потом вторую, и в пропитанную запахом книг и старой мебели преподавательскую впервые с лета проник свежий холодный воздух.       В кабинет кто-то зашел, поздоровался и тут же удалился, захватив какие-то бумаги со стеллажа.       — Подойдите сюда, — позвал Арсений. — Давайте, на пару минут.       — Да мне нормально, — слабо запротестовал Позов, тем не менее делая несколько шагов и присаживаясь на ближайший стол.       Он глубоко вздохнул, на этот раз носом, и прикрыл глаза. Арсений поежился.       — И еще там Катя, — вдруг беспомощно пробормотал ассистент Тихомирова. — Откуда-то узнала про замену и отпросилась.       — Это… — нахмурился Арсений, пытаясь вспомнить коллегу с таким именем.       — Девушка из буфета. Дипломница Тихомирова с заочки, — объяснил Позов, открывая глаза.       Арсений изумленно моргнул. Все постепенно становилось на места.       — Это здорово, что она решила вас поддержать, — осторожно проговорил он.       В голове с трудом укладывалось, что в такое состояние можно прийти из-за девушки. Пусть даже Позов моложе, пусть даже все люди разные, но так трястись… Впрочем, возможно, девушка просто стала последней каплей и Позов действительно всегда подобным образом реагировал на стресс.       — Только это нихрена не поддерживает, — страдальчески скривился Позов. — Я сморожу какую-нибудь чушь.       Арсений не знал, что на это ответить.       — Вы вместе? Или еще нет?       Позов вдруг уставился на него круглыми глазами, даже дыхание от изумления перестало быть таким тяжелым. Или он в принципе забыл это делать?       — Арсений Сергеич, — как-то очень буднично проговорил он, — ну какое «еще нет»? С чего бы ей…       Мужчина едва сдержал улыбку. Он закрыл обе рамы, с трудом справился с задвижками и обернулся к коллеге. Тот стал выглядеть намного лучше и вообще, кажется, не был в критическом состоянии, а действительно притерпелся со своими чересчур яркими реакциями на стресс. И участие Арсения с минуты на минуту грозило стать неловким для них обоих.       — А это, Дима, — спокойно проговорил он, глядя прямо в темные глаза за стеклами квадратных очков, — пророчество.       С этими словами он забрал со стола сумку с ноутом и, не оглядываясь, чтобы не рассмеяться, отправился на собственную лекцию. Обычный, ничем не примечательный старший преподаватель кафедры 603, собранный снаружи, необъяснимо ликующий внутри.