Оле-Лукойе

      Предрассветный прием пищи — то ли ранний завтрак, то ли поздний ужин — заканчивали в тишине. Только доносились из комнаты негромкие испуганные диалоги и какие-то инфернальные звуки — оставленный Позовым фильм. В коридоре промелькнуло серое пятно — кошка торопливо перебежала в ванную. Видимо, к тому самому лотку, около которого предлагалось спать Диме.       Тот, кажется, начинал засыпать — пару раз душераздирающе зевнул, потом убрал грязную тарелку в мойку, вернулся на свое место и принялся откровенно клевать носом.       — Вы не думайте, что я только пьяный пообещал что-то решить со своими нервами, — вдруг проговорил он, открыв один глаз и глянув на коллегу. — Я попробую. Даже если стану из-за этого очень тупить. В конце концов, у Шаста есть вы.       — Постараюсь вас не подвести, — почти без улыбки ответил Арсений, поднимаясь со стула.       Вымыв обе грязные тарелки, он вдруг услышал из-за спины негромкий, проникновенный голос Шастуна:       — Поз! Позов, просыпайся, свадьбу проспишь. Я тебя накормил, пришел час расплаты.       — Все вопросы к Арсению Сергеевичу, — сонно пробормотал Дима, и, обернувшись, тот увидел, что коллега растекся по столу, уложив голову на согнутую руку. — Ты его тоже кормил.       — Ага, а его самого ты спросил? — не отставал Шастун, глядя на него сверху вниз и улыбаясь одними глазами.       — Сам и спрашивай, — капитулировал Позов, широко зевая.       — А как же, — хмыкнул Антон.       — Арсений Сергеевич, соглашайтесь, он только со мной такой говнюк. И действительно вкусно готовит, — Дима не без труда принял классическое сидячее положение и с сонным интересом уставился на коллегу.       Арсений, вытирая руки, глянул на Шастуна, чуть приподняв бровь. Тот закатил глаза, потом вдруг улыбнулся и стянул с пальца одно из колец.       Под немигающим взглядом округлившихся глаз Позова опустился на левое колено, глянул в глаза своего куратора и вопросительно наклонил голову.       — Да ну вас в баню, — простонал Позов, наблюдая, как Арсений под тихий смех Шастуна надевает протянутое кольцо на безымянный палец.       Простое, серебряное, действительно похожее на обручальное, оно оказалось как раз впору. А изумленно приоткрытый рот Димы явно того стоил.       — Не хочу этого видеть, — замахал он руками и поднялся со стула, тем не менее не выпуская их из поля зрения. — Ломают нежную психику с утра пораньше. Спать, срочно спать. До свидания, Арсений Сергеевич. А могли бы и не поддаваться порочному влиянию, что ж вы так… — с этими словами он попятился, едва не запнулся и, качая головой, скрылся за поворотом коридора.       Проводив его взглядом, они переглянулись и бесшумно рассмеялись. Арсений покачал головой и почти снял кольцо, чтобы вернуть, но Антон предложил:       — Оставьте до понедельника, если хотите. Мне кажется, он слишком легко отделался, — он потянулся к забытой чашке с чаем. — Задолбал, честное слово.       — А вы все равно продолжаете его кормить, — заметил Арсений.       — Жалко его, убогого, — Шастун глянул в коридор, будто рассчитывал на возмущение подслушивающего друга, и добавил: — Шучу, конечно. Не этим задолбал, мне не сложно, а виснуть на мне. Сто раз просил. Очевидно, это изначально провальная тактика. Одна надежда, что он теперь на Катю переключится. Со своей, — он сделал глоток, — тактильной депривацией, прости господи. И про женитьбу эту запомнил, придурок. Я ляпнул еще с год назад, наверное.       — Кого вы цитировали? — спросил Арсений, просто чтобы поддержать разговор.       — А это та самая грустная история, — Антон слабо улыбнулся. — Так та девчонка говорила, с которой мы решили назваться Оле-Лукойе. Так и не успели узнать, приведет ли такая тактика к замужеству или, наоборот, исключит все социальные контакты… Да не хмурьтесь вы так, все нормально, — Шастун глубоко вздохнул, сделал еще один глоток, посмотрел на своего куратора и, дернув плечом, принялся рассказывать: — Это давно было. Ее отец рассказал ей о парне, который в его молодости проворачивал историю с кассетами. Она пересказала все мне, и мы загорелись привлечь внимание этого человека, если он все еще жив. Ну, это, наверное, было как предлог… А может, и правда этого хотели. Еще в школе дело было, классе в девятом. Развлекались понемногу, в основном с друзьями. Потом я ушел в технарь, она осталась в десятом, но мы продолжали, создали «Два зонта», управляли им под одним псевдонимом. Собственно, анонимность соблюдали в основном потому, что мало кому понравится идея выполнять задания школьников. Конечно, до теперешнего масштаба было далеко, но получалось все равно неплохо. Даже несколько коммерческих заказов выполнили, помнится, и страшно собой гордились. Правда, ее отец помог, у нас тогда даже прав не было. Потом я ушел служить, и почти все перенеслось в онлайн и слегка подзавязло, у нее отношения появились, а у меня чаще всего были силы только доползти до кровати… — Шастун замолчал, о чем-то задумавшись.       — То есть она не была вашей девушкой? — не понял Арсений.       — Люба? Нет конечно, — Антон сказал об этом с таким изумлением, будто это было самой противоестественной идеей на свете, и вдруг грустно улыбнулся: — Если бы она была жива, то обязательно сказала бы: «Фу!» Она была соратником, боевым товарищем. Мы росли вместе, какая девушка? — он еще немного помолчал и стал рассказывать дальше: — Когда я вернулся, мы продолжили в намного большем масштабе. Это стало приносить деньги, мы могли реализовать крутые идеи, на которые раньше не хватало средств. С Кальмарычем сошлись, немного разобрались в юридических аспектах, стали работать со спецэффектами. Учились параллельно, ну, все примерно как сейчас. Пару раз серьезно влипли, потому что были самоуверенными идиотами, но как-то выбирались. А потом… — Антон помрачнел, и Арсений решил, что сейчас пойдет речь о наркотиках, но ошибся. — Я дурак. И не понимаю намеков судьбы. У меня всегда были сложные отношения с автомобилями, но я забивал, разве что страховку вовремя оплачивал, и катался дальше. Ну и докатался, — он вздохнул, делаясь не печальным, а привычно отстраненным. — Если бы я был за рулем, мы бы разминулись. Но тот парень запаниковал.       Антон замолчал, бросил короткий, очень спокойный взгляд на куратора и покачал головой.       — Простите, Арсений Сергеевич. Я не хотел… расстраивать.       Тот понял, что в какой-то момент не уследил за выражением лица и на нем отразилась вся испытываемая им горечь.       Он не стал заверять, что с ним все в порядке. Он не был в порядке, но это были мелочи.       Почему-то он был уверен, что Антону стоит выговориться, и поэтому осторожно спросил:       — Люба погибла?       — Да, — Шастун поджал губы. — Она сидела рядом с водителем, это… самое опасное место в машине, — он вздохнул, посмотрел в глаза Арсению и вдруг совсем другим, доверительным и будничным тоном проговорил: — Я тогда понял, что нас конкретно распидорасило и, скорее всего, умру, как и ребята. И подумал, что это не худший вариант. Собственно, я и сейчас так думаю. Лучше бы тогда, быстро и небольно, чем больницы, и вся эта грязь с судами, и вообще… — он прерывисто вдохнул, но в глазах его не было ни капли слез. — В общем, все было не очень хорошо. Потом я приехал сюда. Надо было что-то делать, и я решил вернуться к Оле-Лукойе. Кроме Любы и ее отца, никто не знал, чем мы занимались, разве что Кальмарыч, но он в Москве… Поэтому я в какой-то момент рассказал Позову. Ну, когда понял, что он может это оценить. Он меня вообще-то страшно бесил поначалу, это потом мы как-то притерпелись. Вот, собственно, уже второй год все как-то идет. Я раздал долги… Не то чтобы от меня этого ждали, но это правильно. Кошку из приюта взял. Вроде… живу. Конечно, как раньше уже не будет, — Антон хмыкнул. — Очень помогает представить, каким бы матом покрыла меня Люба, если бы узнала, что я с собой едва не сотворил за тот год после аварии. — И добавил, не меняя интонации: — Арсений Сергеевич, вы, конечно, одним своим присутствием развязываете язык, но я скорее себе его отрежу, чтобы не болтать в следующий раз, если вы будете так реагировать. Все в порядке.       Арсений несколько мгновений помедлил, не уверенный в твердости своего голоса. Его поразила не столько сама история, безусловно трагическая, сколько то, как она была рассказана. С какой глубоко затаенной болью и бессильным сожалением.       — Антон, но нихрена же не в порядке, — растерянно проговорил он, глядя в спокойное лицо студента.       — В порядке, — повторил тот с легким нажимом. — Дерьмо случается. Люди косячат, иногда смертельно. Но нужно продолжать быть. Каждый с чем-то борется. И стоит попытаться, ну… не закапывать себя и друг друга намеренно. Делать что-то прикольное, если получается. Тогда иногда будет казаться, что все не плохо и не зря. Даже с кучей нюансов и оговорок.       Они помолчали. Антон, спокойно и немного досадливо рассматривающий своего куратора, и Арсений, придавленный чувством такой беспомощности, какой не ощущал уже очень давно. Он ничего не мог исправить. Не мог поддержать этого бедного парня, потому что тот уже справился, как умел, с пугающей эффективностью. Твердо придерживался выработанной стратегии выживания, очень своеобразной, местами жестокой к себе интерпретации тех событий.       А Арсений сейчас оказался в роли того же Позова, которого после взгляда на шрамы Антона тому еще и пришлось успокаивать. Нужно было собраться, что-то сказать, но единственное, чего сейчас хотелось Арсению, — это прижать Шастуна к себе в безуспешной, запоздалой попытке оградить от этого опыта.       Тот, конечно, был прав. Каждый с чем-то борется. Но есть такая категория личных демонов, с существованием которых Арсений был горячо не согласен. Не с его студентами. Не с этим парнем, который не только был уверен в том, что смерть подруги — его вина, но и научился с этой уверенностью жить.       Заполнял свои дни бурной деятельностью, которая должна была беспрестанно напоминать о Любе, бесконечно иронизировал и был совершенно непробиваемым. Даже сейчас, пересказывая свою историю, он оставался отстраненным. И наверняка жалел, что открылся, потому что его преподаватель не был способен принять эту информацию так же спокойно. Ни через время, никогда.       В груди было тяжело и горько. Шастун смотрел с сожалением, но не пытался больше торопить Арсения. Понял, что такая правда остается ужасной вне зависимости от подачи и иронией не сгладить ее эффект.       Пожалуй, так она произвела даже более тягостное впечатление, поскольку была не только пересказом событий, но и давала представление, через что пришлось пройти, чтобы сформировать такое отношение к своему прошлому. Это было так чертовски несправедливо…       А Антон находил в себе силы продолжать. И делать крутые вещи, и заводить новые знакомства. Одно из которых явно оказалось менее эмоционально устойчивым, чем тот от него ожидал.       — Арсений Сергеевич, — тихо позвал Антон и поймал взгляд преподавателя, — все не так страшно. Со временем стало намного легче. Честное слово. Я не такой великий герой, чтобы справляться с чем-то действительно невыносимым. Просто понемногу отпускает, надо только себе помочь. И я… не хотел расстраивать или давить на жалость. Мне просто временами бывает досадно, что вы считаете меня сынком богатого папочки, который начал торчать от безделья. При этом вы не осуждаете, и это просто невероятно, но мне все равно… Ну, наверное, хочется быть чуть лучше в ваших глазах.       И это все, что его беспокоит? Арсений медленно вздохнул и на мгновение зажмурился. Он ведь сможет… не принять это так, как принял Антон, тут без вариантов, но хотя бы перенять манеру общения, чтобы тот не чувствовал себя так неловко? Потому что, кажется, настолько преуспел в том, чтобы разделить себя и свое прошлое, что теперь действительно мог испытывать только неловкость.       — Я уже говорил, что мое отношение к вам не стало хуже, когда ваш отец рассказал мне про зависимость, — напомнил Арсений и чуть улыбнулся. — Кажется, вы тогда еще ответили что-то вроде «как будто я боюсь вас расстроить».       — Соврал, — согласился Антон с явным облегчением от того, что его куратор вроде бы взял себя в руки. — Получается, боюсь.       Арсений улыбнулся этому признанию и мягко проговорил, облекая свои недавние переживания в социально приемлемую форму:       — Я бы хотел однажды вам помочь. Не потому, что испытываю жалость. Просто… было бы здорово хоть немного исправить этот мир. В данной конкретной точке. Может же от меня быть какая-то еще польза, помимо стихийного создания новых ячеек общества в непосредственной близости?       Шастун фыркнул от неожиданности и заверил:       — Вы уже помогаете. Не недооценивайте значение своевременного подначивания.       — Вот так треть жизни работаешь над тем, чтобы стать неплохим преподавателем, а в итоге оказывается, что ценят тебя совсем за другое.       — Не обязательно ценить за что-то, можно и просто так, — пожал плечами Антон. — Или вообще вопреки. Посмотрите вон на Позова.       Они синхронно рассмеялись, а когда затихли, Арсений глянул на часы на холодильнике и с сожалением проговорил:       — Наверное, мне пора домой. Почти пять утра.       — Я могу отвезти вас, — кивнул Антон. — Не думайте, эту машину моя поганая карма игнорирует. К тому же, чтобы всерьез навредить ЗИЛу, нужен как минимум ракетный удар.       — Я вызову такси, — мягко возразил Арсений. — Не надо беспокоиться. Ложитесь лучше спать, уже утро.       — Мой режим уже ничего не спасет, — вздохнул Антон, но не стал настаивать. — К тому же, Позов будет сопеть…       — Через стенку?       — О, а это самое интересное в наших ночевках, — мученически поморщился Шастун. — Тася растеряется, если мы будем спать в разных комнатах, и будет орать. По ее мнению, все человеки должны спать в одном месте, чтобы за ними было удобно присматривать. Так что если бы вы решили остаться, пришлось бы сгрузить Позова на пол, — он фыркнул в ответ на немое изумление куратора и заверил его: — Это не я отбитый кошатник. Это она очень противно орет. Некоторые женщины бывают очень целеустремленными, особенно если они кошки.       — Удивительно, на какие жертвы вы готовы ради него, — покачал головой Арсений, открывая приложение такси и вбивая домашний адрес.       — Да ладно, какие жертвы?       — Вы же не выносите тактильности?       — Я не выношу, когда он на мне висит, — поправил Антон. — У нас разница в росте почти тридцать сантиметров, а он нихрена не хрупкий мальчик. Кате повезло, что она ниже его. А что сопит… Я под любой шум усну.       — Тогда я за вас спокоен, — Арсений глянул на экран, где отобразился номер машины, водитель которой принял заказ.       — Вы в любом случае можете быть за меня спокойны, — серьезно сказал Антон. — Я, возможно, наговорил лишнего, просто одно за другое… Почему-то сегодня сложно вовремя заткнуться, — он глянул на экран телефона, который его куратор держал в руках. — Пойдемте. Я вас провожу.       Из-за низких облаков, в которых отражались уже кое-где включенные фонари, небо было того цвета, который получается, если на детском рисунке смешивают все доступные краски, — серо-буро-коричневым. Падали редкие снежинки, поскрипывала от мороза заметенная за ночь дорожка от подъезда. Шастун молчал, шагая следом к заехавшей во двор зеленой «камри».       На сегодня все было сказано. Возможно, как и говорил Антон, даже с излишком. Или это Арсений просто понемногу отключался, а потому не мог уложить в голове события этой ночи?       — Если это не слишком, напишите, как будете дома, — подал голос Шастун, когда они остановились у машины.       — На почту? — тепло улыбнулся Арсений. — Или в личку на сайте? А еще у меня есть тот кошмарный кирпич, который умеет звонить… Кажется, в нем есть рация.       Антон на секунду задумался.       — В городе сигнал не добьет. Это если в поле, там да, несколько километров не вопрос.       — Способов связи теперь на любой вкус, — насмешливо заметил мужчина.       — Некоторые значимые системы стоит дублировать, если отправляешь своего преподавателя в безлюдный ночной лес, — ухмыльнулся Шастун. — Лучше перебдеть. Но пока можете просто написать в телегу.       — Напишу, — пообещал Арсений, коснулся двери «камри» и хотел было поблагодарить за то, что он все же решился на этот разговор, но глянул в чуть покрасневшие от бессонницы глаза и понял, что Шастун и так все понимает.       — До понедельника, Арсений Сергеевич, — кивнул он, проследил, как тот садится в машину, по-пингвиньи развернулся и двинулся к подъезду.       Где у него кошка, и сопящий во сне Позов, и разноцветные лампочки, и джунгли в ванной, и пахнет очень по-домашнему… Арсений откинулся назад, чувствуя легкое головокружение, пока водитель круто выруливал из тесного двора. Поймал себя на том, что медленно прокручивает на пальце шастуновское кольцо, и беззвучно фыркнул. Какое-то совершенно восхитительное мальчишество. Особенно неожиданное в исполнении этих двоих. Как им удается работать над серьезным проектом, если, собираясь вместе, они только и делают, что переругиваются, как старые супруги, и подкалывают друг друга так, будто им девять? И ладно Позов, но Шастун, от которого он год не мог добиться лишнего слова…       Впрочем, Арсению уже некоторое время назад стало понятно, что на самом деле тот удивительно умен и ироничен. И, видимо, тоскует без общения, не воспринимая одногруппников как подходящую компанию. Должно быть, те кажутся ему чересчур легкомысленными, учитывая, что он старше их даже не на год, а… Год службы, потом год после аварии… К тому же, технарь — это чаще три года, а не два, как в школе. Сколько ему, двадцать три? Больше? Неудивительно, что Шастуну оказалась ближе компания преподавателей. И наворотил он в связи с этим такого восхитительного безобразия, что никто, наверное, и не поверит. Точнее, наворотил в связи со своими личными проблемами, но постепенно втянул туда приятных ему людей, причем так, что тем теперь никуда не деться. Арсению так точно.       Сколько раз он вот так возвращался домой ранним утром, и никогда повод не был столь… оригинальным. И, пожалуй, стоящим. Раньше удачно проведенной ночью он считал ту, когда оставлял в теплой постели красивую девушку или классного парня. А теперь он едет через спящий серый северный город, сквозь прикрытые веки различает мелькание фонарей, и чтобы описать причину его беспрецедентного умиротворения, не хватило бы не то что двух слов — эту историю пришлось бы рассказывать минут двадцать, безбожно сокращая примечательные подробности. И слушатель наверняка покрутил бы пальцем у виска. А Арсений… Что ж, он определенно не променял бы на красивую девушку сегодняшнюю ночь, как минимум потому, что едва ли с кем-то из представительниц прекрасного пола ему однажды было настолько комфортно и интересно, как с этим странным дуэтом.