Оле-Лукойе

      Шестьдесят минут заурядной информации в неважной подаче тянулись бы невыносимо долго, если бы Арсений не имел возможности время от времени отвлекаться на безмятежного, расслабленного Шастуна, сидевшего рядом. Вообще-то от кураторов групп никто не требовал личного присутствия, но он посчитал предательством бросить своих студентов на этом сомнительном мероприятии, куда сам заманил их. А потому просидел с ними все положенное время, наблюдая, как те листают ленты в соцсетях или дремлют, подперев голову рукой.       Кажется, лектора слушал исключительно Мирон, и не только слушал, но и не сводил с нее внимательного взгляда почти круглых глаз. Учитывая деликатную тему лекции, выглядело это более чем комично.       На улице успело стемнеть к тому времени, когда они наконец вышли из корпуса. Не сговариваясь, Арсений и Антон замедлили шаг, чтобы отстать от толпы студентов, и когда силуэты тех стали маячить далеко впереди, размытые в градиенте синих сумерек и оранжево-розовых фонарей, Шастун отчитался:       — Семь.       — Что «семь»? — не понял Арсений, которого последние двадцать минут лекции, непривычная тишина вестибюля, где они одевались, пустая заснеженная аллея и безветренная погода почти убаюкали.       — Семь раз она сказала «таким образом», — объяснил Антон, неторопливо шагающий рядом.       — Серьезно считали целый час?       — Не пришлось. Мирон рисовал черточки на руке, — улыбнулся тот. — Так что, даже если он ошибся, наши варианты совпадут.       Арсений вспомнил, что в какой-то момент Шастун надевал очки на несколько минут, озадачив куратора объектом такого пристального внимания, и тихо рассмеялся.       — Я размышлял над ассоциацией, но так ни к чему и не пришел, — продолжил Антон. — Как бы вы назвали особу, чье присутствие оказывает эффект… обратный вашему?       — Я вас не понимаю.       — Ну, мы ведь пришли к выводу, что поблизости к вам новые ячейки общества склонны создаваться намного чаще среднестатистического показателя, — задумчиво проговорил он. — А тут… думаю, будь ее влияние усилено в несколько тысяч раз, человечество бы постепенно вымерло.       Главную аллею по направлению от низко гудящего трансформатора к полутемному моторному корпусу быстро перебежала пестрая кошка.       — Да, ее манера подавать информацию как-то не располагает к свершениям на ниве романтики. Скорее тянет отмыться. Надеюсь, со временем ваши впечатления поблекнут, — хмыкнул Арсений и поймал невеселый взгляд Антона. — Что, думаете, будете ловить вьетнамские флешбеки?       — Да просто я сам для себя как десять Елен Евсеевн, — мрачно усмехнулся тот и глянул под ноги, где похрустывал снег.       — Ого, — уважительно кивнул куратор, оценил масштаб обозначенной катастрофы и недоверчиво переспросил: — Неужели все настолько плохо? Поделитесь?       Они молча прошли несколько десятков метров, когда Антон сказал:       — Ничего особенно интересного. — И стало ясно, что, несмотря на шутливый тон их беседы, он всерьез загрузился.       — Так я же не жду от вас, что вы станете меня развлекать. Я хочу узнать, что вас беспокоит, и по возможности предоставить альтернативный взгляд, как обычно и делаю, — рассудительно заметил Арсений.       — Я достаточно хорошо вас знаю, чтобы представлять, что вы скажете.       — Так, и что?       — «Антон, как вы могли решить, что с вами все кончено?» — очень похоже спародировал Шастун и легко коснулся локтя куратора, чтобы тот не вздумал оскорбиться.       — То есть вы решили, что с вами все кончено? — спокойно повторил тот.       — Нет конечно. Просто учел вашу склонность гиперболизировать любые мои неприятные откровения.       — И как звучит изначальный тезис?       Шастун молчал, и Арсений не торопил его, шагая рядом.       — Не знаю, — наконец сдался тот, шумно выдохнув. — Просто иногда я забываю, из какого дерьма выполз, и начинаю думать, что… что у меня все как у всех, — не слишком вразумительно проговорил Антон. — Не в смысле того, что… То есть мне не одиноко и абсолютно точно есть чем заняться. И вообще все нормально.       Меньше всего в его устах Арсению нравилась фраза «все нормально». И еще сдержанное ворчливое недовольство, за которым определенно скрывались более яркие и намного более неприятные эмоции.       — И я уверен, что мне намного лучше одному, особенно с учетом всех обстоятельств. Просто иногда накатывает. Я думаю, это в порядке вещей — сомневаться в принятом решении.       — Что вам не нужны отношения? — уточнил Арсений и вздохнул. — Антон, вы слишком категоричны. А еще молоды. Взгляды меняются.       — Не так молод, как вы думаете, — пожал плечами тот. — Было время понаблюдать за собой.       — И к чему вы пришли?       В торопливо движущейся навстречу фигуре Арсений узнал аспиранта со смежной кафедры, поравнявшись, пожал его руку и снова посмотрел на Антона.       — Что сублимировать в созидательное намного более порядочно по отношению к потенциальным партнерам, — нехотя ответил тот, поймав его взгляд. — А то ведь кто-то действительно влипнет и будет маяться. Будет какому-то хорошему человеку недостаточно погано, чтобы со скандалом уйти, но явно не то, чего хотелось. Из меня так себе спутник жизни, к тому же… — Он досадливо выдохнул, глянул на Арсения и беспомощно улыбнулся. — Я же могу вам сказать?       — Все что угодно, — подтвердил тот.       — Короче, в аварии… мне там брюхо порвало, кости переломало… Зашили как зомби какого-то, не слишком приятное зрелище. Еще по голове, соответственно, прилетело, не вижу теперь ни черта. И помимо эстетики… Короче, не знаю. Есть ощущение, что, если я напрошусь к философине в гости, мы там будем исключительно обниматься, — Антон невесело фыркнул. — А может, это не травмы, а чистая психосоматика, слишком много всего в голове. — И пока Арсений соображал, что на это ответить, добавил: — Не то чтобы мне к ней хотелось, понятное дело, я для примера.       — Вы ведь понимаете, что отношения не обязательно строятся на сексе? — рассудительно заметил тот, хотя от откровенности их разговора было немного не по себе.       Не потому, что тема секса сама по себе была для него некомфортной, с чего бы? Просто то, что Антон доверял ему настолько, чтобы открыто говорить о своих проблемах, было… Он затруднялся подобрать название смеси смятения, признательности, чувства ответственности и чего-то еще, но точно не реагировал отстраненно, как, наверное, стоило.       — Да, но это все равно было бы нечестно. И вообще… — Шастун вздохнул. — Вряд ли кто-то настолько нагрешил, чтобы получить вот это, когда можно найти нормального человека.       — А если с поддержкой станет лучше?       — Так я и сейчас не жалуюсь, — не слишком убедительно возразил Антон. — И сам кого угодно поддержу. Просто… Наверное, раньше я замечал прикольную девчонку, но не знакомился потому, что были другие, более веселые дела, чем гулять и трахаться. Сейчас веселых дел еще больше, но я не успеваю о них вспомнить, потому что тут же всплывает мысль о том, что это больше не для меня по целому ряду причин.       — Я понимаю, — кивнул Арсений. — Но не согласен.       — Ну да, конечно. Если бы согласились, я бы засомневался в вашей профпригодности.       — При чем тут моя профпригодность? — он закатил глаза. — В мои обязанности не входит устраивать личную жизнь студентов.       — А, понял, это ваши обязанности как земного воплощения амура, — фыркнул Антон.       — Я точно не собираюсь ни с кем вас сводить. А ваша уверенность, что рядом с вами другой человек обязательно будет страдать, здорово смахивает на классический подростковый максимализм.       — Может, — он беспечно пожал плечами. — Но дело даже не в другом человеке. Мне просто не нравится чувствовать себя развалиной и осознавать, что в жизни стало несколько меньше возможностей. Очаровать кого-то — не проблема, но дальше… Да и не тянет. Досадно.       — Но это… теоретическое умозаключение? Что ничего не сложится? — осторожно уточнил Арсений, не уверенный, имеет ли право интересоваться.       — Спрашиваете, был ли у меня кто-то после аварии? — рассмеялся Антон. — Нет, мне хватило теоретического понимания, что не стоит начинать.       — Теоретического понимания, которое, конечно же, является истиной в последней инстанции, — серьезно закивал Арсений. — Вы удивительно самоуверенны, Антон, когда дело касается прогнозов. А есть претендентки? Кто-то кажется вам привлекательной, хотя бы минимально?       Тот покосился на куратора с каким-то странным выражением, а потом ответил с нездоровой веселостью:       — Да. Но говорю же, не стоит. Это объективно плохая идея, даже безотносительно к моему состоянию. У меня всегда были… неоднозначные предпочтения.       — Расскажете? — заинтересовался Арсений.       — Ну… — он поджал губы, потом улыбнулся, будто бы через силу, а спустя секунду оживился вполне искренне: — Например, у меня был роман с заведующей театральной костюмерной. Я во время учебы подрабатывал в мастерской, а она иногда заглядывала… Потрясающая женщина.       — Во время учебы… где? — осторожно спросил Арсений.       — Уже после армии, — фыркнул Антон. — Не переживайте, меня никто не совращал. Она была старше всего лет на десять. Очень эффектная, умная и веселая. — Он тепло улыбнулся. — Это было крутое лето.       — Так, а еще? — развеселился Арсений. — Для статистики маловато данных.       — Ну, если говорить о совращении, — вздохнул Шастун, — то моей первой девушкой была воспитательница детского сада. Я встречал ее после дежурной группы, иногда играл с мелкими, если их долго не забирали, потом кормил ее мороженым и выгуливал по парку. Но она не знала, что я школьник. А когда узнала, вместе поржали.       — Как это могло произойти?       — Я был отчаянно храбрым и подошел познакомиться, — тихо рассмеялся Антон. — Ну и она выглядела почти как ровесница. А я… ну, в десятом я был достаточно умным, чтобы сойти за студента. И достаточно энергичным, чтобы совмещать свидания и квесты, которые мы проводили с Любой. Это позже приоритеты распределились не в пользу романтики. Но кстати, когда мы попали в аварию, я встречался с девчонкой. Менеджером из «Икеи». Но она куда-то делась. Правильно, в целом, сделала.       — У вас интересный вкус, — резюмировал Арсений. — За исключением последнего случая. Впрочем, я ничего об этом не знаю.       — Думаю, я просто был не тем, кого она ожидала, — пожал плечами Шастун. — Сама что-то придумала, сама настояла на отношениях, сама находила в них проблемы и драмы, потом сама исчезла. Я, конечно, тоже не прав… Надеюсь, у нее все хорошо. А что насчет вас?       — Вы спрашиваете о моем типаже?       — Вроде того, — кивнул Антон, ни капли не смутившись.       — Не думаю, что он у меня есть, — Арсений всерьез задумался. — Просто… обычные девушки. С работы или учебы. Это из того, о чем можно рассказать в приличном обществе, — насмешливо добавил он.       — А о чем нельзя говорить в приличном обществе? — предсказуемо заинтересовался Шастун.       — А как вы думаете? — Арсений прочистил горло.       Антон задумался, оценивающе глянул на куратора и пожал плечами.       — Вы не похожи на человека, который будет что-то делать вопреки желаниям другого, а все остальное мне кажется приемлемым. Но я к приличному обществу отношусь с трудом, даже если постараюсь. Так что было, колитесь?       — В основном — кратковременные знакомства без обязательств.       — А, такое тоже надо было перечислять? — рассмеялся Антон.       «Не только… с девушками», — почти добавил Арсений, но в последний момент передумал.       Не то чтобы это могло кого-то шокировать. Он достаточно долго общался с Шастуном, чтобы понимать — тот не был гомофобом. И раз зашел такой разговор, Арсений вполне мог бы упомянуть, что временами не против спать с парнями. Он обычно не афишировал свои предпочтения, он в принципе ни с кем не говорил об отношениях, но с Антоном все было иначе — логичным казалось ответить откровенностью на откровенность. Потому что они были друзьями, а не потому, абсолютно точно не потому, что тот временами слишком уж пренебрегал личным пространством, и это, кажется, начинало давить Арсению на мозги. Он точно не хотел таким образом напомнить себе и ему о дистанции. Да и какая разница, если он все равно не смог поднять эту тему.       — Не вижу в этом ничего порочного, — продолжил Антон, и, невзирая на невозмутимый тон, в его глазах появилось и исчезло какое-то странное выражение. — Главное — осознанное согласие и всеобщее совершеннолетие.       — Говорит человек, встречавшийся со взрослой женщиной в десятом классе, — добродушно поддел Арсений, встряхнувшись и выбросив из головы посторонние мысли.       — Да какая женщина, она только после педа была, первый год работала. А я… Да ну, блин, так получилось. И я не был настолько тупым, чтобы ей это напоминало скотоложество.       От подобного определения Арсений несколько выпал.       — То есть встречаться со школьниками нельзя, потому что они тупые? — переспросил он.       — В том числе, — невозмутимо кивнул Антон и объяснил: — Нет, объективно дело в их безопасности и психологическом состоянии, не вопрос, но я говорю о позиции взрослого человека. Это же какое-то извращение. Какой смысл встречаться с кем-то, кто намного… ну, не глупее, но…       — Очевидно, поэтому вас тянет к женщинам постарше? — улыбнулся Арсений. — Потому что для ровесников вы слишком умны?       — Ум здесь ни при чем. Скорее более обширный жизненный опыт. Меня не то чтобы раздражает наивность, просто… — Антон вздохнул. — Я же не нянька. Хочется паритета, а не покровительства с моей стороны.       — Учитывая вашу склонность брать на себя ответственность в любом сколько-нибудь важном деле, думаю, личность вашей девушки должна быть весьма неординарной, чтобы достичь паритета в отношениях с вами.       — Да какая ответственность, о чем вы. Ничего такого, разве что в работе.       Арсений, не выдержав, рассмеялся и поинтересовался с иронией:       — Шастун, буквально вчера вы открывали верхний шкаф на кухне, а я стоял рядом, у столешницы. Помните, что вы сделали?       — А что я сделал?       — Вы поставили ладонь между дверцей и моей головой на случай, если я дернусь и ударюсь. Как ребенку. И таких мелочей…       — Не путайте, — несколько смутившись, возразил Антон. — Я делаю это, во-первых, автоматически, а во-вторых, не потому, что считаю вас, или Поза, или кого угодно неловким или беззащитным. Просто в какой-то момент стал обращать навязчивое внимание на потенциально опасные ситуации. Это такой невроз, который не имеет отношения к личностным качествам окружающих. Простите, если вас это бесит.       — Меня это абсолютно точно не бесит, — возразил Арсений, не ожидавший такой горячей речи. — Скорее я восхищаюсь. Не смотрите так, это не издевка. — Он помолчал и несколько посерьезнел: — А вас это настолько напрягает? Я имею в виду потенциально опасные ситуации.       — Да нет, — Антон пожал плечами. — Шишка — это просто шишка. Я не буду убиваться и рвать на себе волосы, если вы ее заработаете. Говорю же, автоматически получается. Зато это очень помогает в работе. С момента переезда сюда никто из игроков серьезно не пострадал.       — Какой полезный невроз.       — От другого я бы избавился.       — Представив, что вы мертвы? — вспомнил Арсений их давний разговор. — Почему это не должно сработать с отношениями?       — В смысле?       Они остановились у машины Арсения, и тот осознал, что совсем не заметил, когда они пересекли всю территорию ЛАИ.       — Вы говорили, что боролись со страхом, представляя, что все самое страшное уже случилось и вас в этом мире нет, а значит, нет смысла придавать значение каким угодно событиям. Почему вы не можете обмануть свой мозг таким же способом? Успокоить тревоги и все же попробовать?       Антон как-то странно посмотрел на него, потом перевел взгляд на небольшой серый прямоугольник проходной, из-за стеклянной двери которой падал желтый свет.       — Потому что тогда это касалось только меня. Начиналось моей головой и заканчивалось моим телом. Я ведь не боюсь подойти познакомиться. Я просто понимаю, почему не стоит.       — Вы не должны думать за других, — покачал головой Арсений, понимая, что в отношении его студента эта избитая банальность актуальна на сто процентов — классический, эталонный случай. — Вы, безусловно, умны, но ничего не можете знать о том, как видит этот мир другой человек. И как он видит вас. Простите, но вы необъективны. Можно любить недостатки.       — Можно, — согласился Антон. — Но, думаю, в том не много радости. Простите, что развел вот это. Я прекрасно понимаю вашу позицию. И, может, даже отчасти согласен… — Он замолчал на несколько долгих секунд, а затем вдруг спросил: — Знаете, что написано на надгробии Любы? «Наебала».       Арсений недоверчиво нахмурился, немного сбитый с толку внезапной сменой темы.       — Оригинально. Имеется в виду, что…       — Нет, не что она инсценировала свою смерть, — Антон криво улыбнулся. — Она задолго до того случая это придумала, а потом кто-то исполнил ее желание. Отец, скорее всего.       — И что же тогда это значит?       — Примерно следующее: она знала, что после ее смерти останутся люди, которые будут сокрушаться. Но сама не чувствовала себя достойной хоть какого-то сожаления, потому что не считала себя хорошим человеком. Была уверена, что все хорошее отношение — а ее любили очень многие — не заслужено. Что она просто знает, как находить с людьми общий язык. Подстраивается под их поведение, чтобы им было комфортно, но это все… обман. И любые заверения считала только подтверждением того, что всех наебала. Я понимаю, что вы ее не знали. Но скажите, разве это не абсурдно?       — Мне кажется, более чем, — автоматически ответил Арсений, пораженный его словами.       — Мне тоже, — невесело согласился Антон. — И я могу понять, почему может казаться абсурдным чье-то решение быть одному. Но это, в конце концов, не имеет значения. Не имеет значения, насколько благородными могут быть другие люди и могут ли они искренне принять… неидеальность. Не имеет значения, что я считал Любу отличной, очень доброй и талантливой. Это вообще не про другого человека, если проблема в голове. Но это не делает ее неважной, потому что она все равно определяет, как мы живем и чувствуем.       Арсений помолчал. Проблема была в том, что Антон был абсолютно прав. И это было несправедливо, раздражающе… очень тупо. Собственная беспомощность бесила невероятно. Он попробовал напомнить себе, что чужая личная жизнь не его забота, но не сумел быть достаточно убедительным.       — Знаете, я думаю, у вас очень устойчивая психика, — задумчиво заметил Арсений, абстрагировавшись от этих неуместных эмоций. — Не знай я вас настолько близко, назвал бы это социопатией, но это другое. Вы просто феноменально справляетесь с кризисами. Я немного знаю о том, через что вам пришлось пройти, но уверен, что не протянул бы столько на вашем месте. А вы ведете полноценную жизнь, пришли к ней от полного раздрая. Просто… подумайте о динамике. Я уверен, что дальше будет только лучше. А то, что сейчас вы задаетесь этими вопросами… мне кажется, это логичный этап. Я уверен, что с вами все будет не только в порядке, но и отлично. Не в плане «вы кого-нибудь обязательно найдете», а просто… решите для себя этот вопрос и поступите так, как лучше для вас. Вот увидите.       Антон посмотрел на него так, как обычно не смотрят взрослые люди один на другого.       — Я обожаю вашу способность рационализировать мои переживания, — сдержанно заметил он, но выражение его лица говорило намного больше. — Вас послушать, так все не так уж и страшно.       — Обычно вы и сами неплохо справляетесь. Так, что даже не по себе.       — А в мелочах сыплюсь, — досадливо улыбнулся Антон. — Снова я вас загрузил?       — Шастун, вы однажды огребете по морде за кокетство, — сурово посулил Арсений, пряча улыбку. — Идите сюда. Обещаю не виснуть, — он приглашающе развел руки.       Антон стянул капюшон пуховика, без колебаний шагнул навстречу и осторожно обнял куратора. На несколько секунд Арсений почувствовал его ладони на своей спине, потом он отстранился.       — Подвезти не предлагаю, — Арсений нажал на брелок от ключей, разблокировав двери машины, и только потом взглянул на студента, чувствуя легкую неловкость за свой порыв.       Шастун тихо фыркнул.       — До завтра, — он махнул рукой в тонкой перчатке, накинул капюшон обратно и, по-пингвиньи развернувшись, направился к остановке.       — До завтра, — тихо сказал Арсений ему в спину, еще с полминуты постоял у машины, а потом все-таки сел внутрь.       Завел мотор, автоматически поправил зеркало заднего вида, потом откинулся назад и медленно выдохнул. Снял очки, отложив их на соседнее сиденье, сжал переносицу, с силой уперся лбом в костяшку указательного пальца. Потом надавил на виски, с нажимом провел по напряженным мышцам шеи… и с трудом заставил себя прекратить эти нервные движения.       — Господи боже мой, — негромко и обреченно проговорил он, глядя в лобовое стекло.       Кажется, у него назревала серьезная проблема. Которую… которую даже формулировать не хотелось. Он это сделает, безусловно, просто… позже. Не сейчас. Сейчас он поедет и…       Изначальная идея состояла в том, чтобы поехать в автошколу. В воскресенье он нашел контору, занимающуюся в том числе переподготовкой водителей на категорию «С», которая позволяла управлять грузовиками. За месяц и энную сумму, довольно существенную, они обещали решить этот вопрос. Он как раз успевал пройти медкомиссию и подать документы в новую вечернюю группу…       Проблема была в том, что единственной причиной, по которой он собирался потратить двадцать пять тысяч и приложить немало усилий на возню с бумажками, поездки на лекции, подготовку билетов и сдачу экзаменов, был Шастун. Единственное его замечание о том, что Позов не может водить его чудовищный транспорт и, соответственно, подменять его в дороге.       Это было нерационально и абсурдно, но еще вчера казалось такой удачной идеей… Арсений снова потер переносицу. Без очков остановка и несколько магазинов, находящихся около проходной ЛАИ, сливались в сплошное море разноцветных огней. Тихо рассмеявшись, он покачал головой. Помимо всего прочего, он был вполне готов дать взятку на медкомиссии, поскольку требования к остроте зрения для категории «С» были более строгими, и если за те два года, что прошли с последнего посещения офтальмолога, он стал видеть хуже, с этим вполне могли возникнуть проблемы. Что он творит?       В какой момент Шастун стал настолько важен? Ведь не после ночи, проведенной на одном диване. Арсений не так впечатлителен. Намного, намного раньше. Не исключено даже, еще до того, как тот признался, что именно он называет себя Оле-Лукойе. Боже.       Вопреки очень здравому соображению, что пора прекращать себя закапывать, Арсений, вернув очки на место и сняв «Ауди» с ручника, поехал не домой, а в центр, по адресу, указанному на сайте автошколы. И провозился там почти до девяти вечера, пропустив тренировку. Благо контора была ориентирована на работающих людей, и все нужные секретари были на месте. Самое смешное, что документы и предоплату у него приняли без заключения медкомиссии, предложив принести его позднее, выдав адрес клиники, которая, очевидно, была в доле и гарантировала результат. Как страшно ездить по дорогам.       Отрезав таким образом пути к отступлению, Арсений вернулся домой, пожарил яичницу, поскольку от мыслей о полуфабрикатах мутило, и завалился спать, очень надеясь, что ничего не увидит во сне.