Оле-Лукойе

Я подарю тебе спокойной взгляд Несмотря на то, что Я схожу с ума И кругом сплошной бедлам Товарищ Астроном — двор

      За следующие пару недель Арсений сделал открытие: стоило Антону утратить инициативу в постели, как тот начинал смущаться. Натурально как школьник — хоть они и договорились не упоминать несовершеннолетних. И Арсений находил это восхитительным. Убедившись, что он именно смущает Антона, а не наносит ему психологическую травму, он дал себе волю.       Разумеется, дело было не только в трогательном смущении. Просто Арсений наконец получил возможность выразить все, что чувствует. И еще дать понять, насколько Антон прекрасен. В качестве средства воздействия использовались в основном поцелуи, зато — наконец-то — во все подходящие для поцелуев части тела, а на фантазию он не жаловался. Поначалу Антон усиленно старался переключать его внимание на ответные ласки, но Арсений был ни разу не хрупким беспомощным мальчиком, к тому же наконец избавился от ортеза, так что сбить его с намеченной программы было непросто. По крайней мере, когда в программе был Антон: несколько зажатый, отводящий глаза, вздрагивающий от вдумчивых прикосновений и досадливо морщащийся, когда Арсений касался шрамов на его животе. Но тот повторял это до тех пор, пока у Антона не заканчивались силы стрелять глазами. А со временем тот и вовсе привык — и к зрелищу иссеченной кожи под чужими губами, и к тому, что Арсений находит эту часть его тела не менее привлекательной, чем все остальные. Возможно, за исключением пары пунктов, которые были вне конкуренции.       Все это чувственное хулиганство имело предсказуемый итог. Антон, обладатель весьма гибкой психики, адаптировался к манере партнера выражать свою привязанность довольно быстро и заодно, кажется, стал проще относиться к своим шрамам. Арсений и не сомневался.       Позов всего раз в его присутствии дал понять, что в курсе природы их отношений: пожаловался, что из-за их медового месяца он уже неделю спит по четыре часа, разгребая работу. Арсений сделал непроницаемое лицо, а Антон пробурчал, что это заслуженная месть, но стал бывать в мастерской чаще. Прямым следствием чего стал умопомрачительный секс на верстаке, рядом с закрепленными на стене гаечными ключами, плоскогубцами, отвертками, парой штангенциркулей и молотком, вплотную к громоздкому компрессору, полуразобранному детскому велосипеду и бензопиле, вцепившись пальцами в забранное сеткой окно в соседнее помещение, к счастью, пустое. А Арсений всего-то зашел после работы и посчитал, что Антону крайне идут растянутые серые спортивки в следах мазута и акрила и защитные очки, в которых он пилил болгаркой лист оргстекла. Да, Арсения по-прежнему возбуждали прямые руки.       Еще Позов сказал, что никогда не простит Арсению, что тот не занялся Аполлоном раньше.       — Он стал такой душка, когда сошелся с Артамоновой, — поделился он как-то раз, когда они остались в преподавательской одни. — Хотя она вроде бы уже вернула девичью фамилию.       — На «Позову» менять не собирается? — уточнил Арсений, прекрасно уяснивший, что оспаривать свою причастность к чужим романам — глубоко бесполезная затея.       — Раз вы говорите, значит, скоро поменяет, — ответил Позов, потом прокрутил эту мысль в голове и поежился.       Арсений тогда подумал, что в таком случае будет согласен с выводом, что, как и Антон, немного сломал теорию вероятности. Потому что представить жесткую, язвительную философиню рядом с этим безумным греком было выше его сил. Но, надо признать, Артамонова — или кто она там по девичьей фамилии — действительно как будто сияла.       Они пересеклись в актовом зале спустя полчаса после разговора с Позовым. Там как раз проходил конкурс «Мисс и Мистер ЛАИ», и как-то так вышло, что Арсений оказался в группе поддержки своей старосты, Золотаревой, которая дошла до полуфинала. Он поддерживал ее боевой дух за кулисами перед выходом и вытирал сопли после — не то чтобы она слишком расстроилась, просто перенервничала и словила откат.       Еще Арсений перевозил вещи, и их скромное количество органично вписалось в замысловато структурированный бардак Антона. Те пожитки, которые еще оставались в полупустой однушке, тут же расползлись по всей площади его квартиры, и собрать их снова составило бы определенные трудности. Арсений и не собирался. Он перехватил квитанцию из почтового ящика, почти закончил диссертацию и готовился отсылать ее на рецензию, не бросал попыток приготовить съедобный ужин, возобновил тренировки, купил Антону подарок на день рождения и спрятал его в кармане своей рубашки, которую почти не надевал.       Будь он Позовым, давно извелся бы, потому что белая полоса не может длиться бесконечно, затишье наступает перед бурей, и если все слишком хорошо — значит, скоро ебнет. И, хотя Арсений не страдал повышенной тревожностью и смотрел в будущее с умеренным оптимизмом, когда однажды после лекции у первого курса его перехватил Мирон, у него появилось дурное предчувствие.       Климов-Большаков поймал его за рукав и заглянул в глаза с таким выражением, что стало ясно: что-то очень сильно не в порядке.       — Что? — не тратя времени на приветствия, спросил Арсений, по привычке оглядывая его с головы до ног в поисках травм.       Студент сглотнул, шумно выдохнул, обвел ошарашенным взглядом опустевшую аудиторию и сообщил:       — Я проебался.       — Рассказывайте, — сухо велел Арсений.       Ему хотелось верить, что тот преувеличивает и драматизирует, но неподдельный страх в его глазах оставлял на это немного шансов.       Мирон растерянно умолк, очевидно не зная, с чего начать.       — Что-то с вашим отцом? — предположил Арсений.       Мирон кивнул так, словно у него перехватило горло, потом сглотнул и выдавил:       — Он узнал про Оле-Лукойе.       Желудок тревожно сжался, и Арсений недоуменно переспросил:       — Что именно узнал?       Вроде бы существование сообщества не было таким уж большим секретом. Что же касается личности его создателя — Антон очень качественно следил за своей анонимностью.       — Что это Оле слил его, — не слишком внятно объяснил Мирон. — А вы не знаете, да?       Арсений покачал головой, внимательно вглядываясь в его лицо.       — Папа влип в скандал, — Мирон нервно прикусил губу. — Одно издание обнародовало разные подробности и некоторые цифры… «Аркос» ведь получает деньги из бюджета, а папа их… ну вы понимаете.       — Так, — медленно проговорил Арсений. — И почему вы считаете, что это дело рук Оле-Лукойе?       — Он подписался. Девушка, автор статьи, сказала, что данные были переданы анонимно, и там была подпись, которую отправитель попросил вставить в публикацию. «Два зонта». Я специально связался с ней, когда увидел, — он рвано выдохнул.       — И теперь вашему отцу грозят неприятности?       — Ничего ему не грозит, — раздраженно бросил студент. — Вы его не знаете. Даже если кто-то станет копаться, он откупится и позатыкает всем рты. Собственно, как раз в этом проблема. Я слышал, как он говорил со своим помощником о той журналистке, она местная. И еще он понял, что означают «Два зонта». Из-за меня, — он склонил голову, потом вздернул подбородок и нервно переплел пальцы.       — Вы рассказали? — ровно уточнил Арсений, когда продолжения не последовало.       — Не совсем. Папа видел это лого в моей комнате, — Мирон дернул уголком рта. — На стене, распечатанное. Я же, вроде как, фанат. Он решил, что это я. И я не спорил, не подумайте, но он сфоткал лого и отправил кому-то… Короче, он в курсе, что есть такое сообщество.       — И почему это проблема? — не понял Арсений. — Пусть знает. Он все равно не доберется до Оле. Меня больше беспокоите вы.       — Если опустить весь его мат, — начал Мирон, бессильно взмахнув рукой, — он собирается разогнать «эту шайку», которая на него замахнулась. И мне кажется, у него получится.

***

      Статья, о которой говорил Мирон, была удалена администраторами ресурса, но Арсений сумел выцепить ее сохраненную копию. И понял негодование Климова-Большакова. Лаконичное расследование, ход которого был представлен в статье, свидетельствовало о нешуточных и систематических злоупотреблениях. Степан воровал годами — разумеется, при содействии высокопоставленных товарищей, но этот материал был посвящен лично ему. И, что характерно, не нес никакой эмоциональной окраски или оценки, патетических возмущений, призывов восстановить справедливость — только сухие факты. Данные по большей части из открытых источников, просто подвергнутые настолько тщательному анализу, какой мог реализовать только очень изощренный ум. Интересно, Позов все это нарыл еще в тот раз, когда Климов-Большаков едва не стал их клиентом, или уже позже, по просьбе Антона? В любом случае, у этого смешного парня могло быть блестящее будущее в качестве финансового аудитора. Очень скрупулезный и неординарный подход.       Однако… восхищаться умом Позова было легко. Чуть менее приятно — размышлять, почему Антон полез в эту историю и не выйдет ли она ему боком. И что это было? Обострившееся чувство справедливости? Шалость или месть? Заступничество? И за кого, за Мирона или за Арсения? Последнее предположение возмущало, но, поднимая эту тему по дороге домой, он заставил себя отбросить эмоции.       — Нихрена себе у тебя система осведомителей, — хмыкнул Антон и досадливо признал: — С этим ничего не выгорело. Он уже через несколько часов надавил на админов сайта — они с местного канала — и заставил их все почистить. Надо что-то другое, я подумаю. Но ты говоришь, Мирон в курсе про «зонты»?       — Как и его отец, — мрачно подтвердил Арсений.       — Да пофиг на отца, что он сделает. А Мирон… знаешь, меня, вроде как, совесть замучила, — неожиданно признался Антон.       — Совесть?       — Да, у меня такая есть.       — Не сомневаюсь, — несколько напряженно улыбнулся Арсений. — Но при чем Мирон к твоей совести?       — Ну, ты мне когда рассказал, что отец его… что ты видел синяки, я подумал… — Антон потер лоб, — не знаю, как объяснить. Ну, я знаю его ник в сообществе, и он один из самых активных пользователей там. Постоянно общается, первый реагирует на новости… За этим иногда забавно наблюдать, но я подумал, как должно быть погано в реале, чтобы сидеть в «Двух зонтах» практически круглосуточно? И еще… он временами пишет в чатах довольно сентиментальные вещи, но тогда я впервые подумал, что это всерьез. Что для него это так важно. И он ведь тогда хотел, чтобы я устроил квест для его отца. Нелепая затея, но вдруг это была попытка вовлечь этого придурка в то, что ему интересно, как-то наладить отношения? А теперь он задолбался и потух. И еще я подслушал, как он говорил об отце со своей девушкой, и это пиздец, — Антон поморщился. — Так что я решил устроить его папочке напряг, отвлечь от террора над пацаном и заодно послать весточку. Подбодрить, вроде как. Это глупо?       — Это… сентиментально, — задумчиво проговорил Арсений.       Они двигались от трамвайной остановки своим привычным маршрутом. Через арки панельных многоэтажек, мимо детского сада с разноцветными павильонами и уже побеленными деревьями, на улицу Кирова, четная сторона которой состояла исключительно из хрущевок, сгруппированных по три и образующих дворы, где машины теснились вплотную к раздолбанным детским площадкам.       Каждый раз, проходя этой дорогой, он думал, что полгода назад их район, как и любой другой в этом городе, показался бы ему серым и угнетающим. Но Литцск был самым обычным городом, со своими плюсами и некоторыми минусами, как везде. Так что Арсений полугодовалой давности был прав: вначале следовало привести в порядок голову, а потом уже ругать приютивший его город.       — Все из-за тебя, — недовольно вздохнул Антон. — Я совсем размяк.       Арсений изумленно рассмеялся, покачал головой и заметил:       — Ты кошмарный. Тех материалов хватит на сотни тысяч штрафа и пару лет в тюрьме, если кто-то заинтересуется всерьез.       — Вряд ли, — поморщился Антон. — В таких масштабах не воруют в одиночку. Его прикроют. Но, надеюсь, в процессе он немного понервничает.       Арсений ничего не ответил. Он не разделял беззаботного настроения Антона. То ли Мирон заразил его тревогой, то ли интуиция подсказывала, что Климов-Большаков не тот человек, кто спустит на тормозах нападки на себя… И, к сожалению, оказался прав.