Добытчики мамонтов

— О! — Да! — Винг! Дракон прислушался, склонив голову, раздраженно щелкнул хвостом, оттолкнулся сгибами крыльев и взмыл в воздух. Уже не первый раз Одавинг задавал себе вопрос, почему это… создание то и дело норовит призвать именно его? Не нанять телегу, не купить лошадь? Неужели такое удовольствие — летать верхом на драконе, еще и с его-то страхом высоты? Сам дракон не испытывал ничего, кроме вполне понятного недовольства из-за того, что его опять оторвали от охоты. Пустое брюхо уже сводило голодными судорогами. Оставалась, правда, слабая надежда, что «создание» угостит его очередным кругом сыра или кастрюлькой капустного супа. Впрочем, Одавинг не знал, на что надеется больше: на то, что угостит, или на то, что нет и ему не придется давиться этой непитательной и несъедобной на драконий вкус гадостью. Понять Довакина он давно отчаялся. Нет, он никогда особенно не стремился понимать смертных. Какой смысл о них вообще думать, если они то и дело умирают, а на их место приходят новые? Понимать нужно драконов. Бессмертные, они постоянны, их желания и мысли неизменны, и только новые и новые знания копятся в их мудрых головах… Единственное, ради чего о смертных стоило что-то узнавать, — это их привычка мыслить одинаково. Можно было надеяться, что, поняв одного, поймешь всех. Но этот смертный мыслил как-то уж очень не так, как остальные. Чего стоила одна история их знакомства — верхом на драконе прилететь на Скулдафн, а потом отправляться в Совнгард, кому умному пришло бы такое в голову? Одавинг вспомнил полчища драугров, которые набросились на смертного. Тот взъерошил шерсть на загривке и с воплем бросился на них… И вот так всегда! Говорят — драконы ведь свободно могут летать в Совнгард и обратно, чтобы пообщаться с мертвыми, — что когда Алдуин яростно взревел, собираясь атаковать, этот Довакин оскалился и зарычал на него в ответ. Бесконечная тундра, перемежаемая хвойными лесами и горами, тянулась под крыльями. Одавинг, мерно колыхая крыльями, постарался представить себе, где он находится. Кажется, смертные называют эти земли «Ральдбтхар». Что тут могло понадобится этой девице? Он заложил крутой вираж; сырой и очень холодный ветер со свистом обтек угловатые бока. Так… хорошо, что «Драконий Призыв» буквально притягивает его к Довакину, иначе найти ее было бы невозможно. Одавинг хорошо знал, что такое тундра: на первый взгляд в ней или над ней не заблудишься, все же прекрасно просматривается, но на самом деле потерять ориентиры над одинаковой ровной поверхностью, поросшей северными травами и ягелем, — легче легкого. Он заметил под крыльями все признаки заварушки. Можно было обойтись и без «Драконьего призыва»… И становилось совершенно ясно, для чего Довакин его вызвала. Нет, лететь ей никуда не надо было. В кои-то веки для разнообразия она позвала на помощь в бою. И почему-то Одавинг ни на миг не усомнился, что помощь ей потребовалась исключительно из-за ее же легкомыслия. Только она способна найти с кем подраться даже в безлюдной заснеженной пустоши! Огромный великан обрушивал на землю гигантский каменный молот. Крохотная на таком расстоянии фигурка отскакивала — и… что она делает? Одавинг напряг зрение. То, что у нее в руках, даже он не мог разглядеть, но по зрелом размышлении решил, что это лук. Что такое луки, он знал. Не раз и не два за всю его жизнь стрелы вонзались в его шею или брюхо, прорывали тонкую темно-красную — чермную, траурную — кожу крыльев. Это было больно, но убить дракона стрелой еще никому не удавалось, и Одавингу не очень-то верилось, что она убьет великана. Отбежав чуть подальше, Довакин прицелилась — голова великана дернулась — Довакин радостно подпрыгнула и бросила новую стрелу на тетиву. Великан взревел, развернулся и снова ударил молотом. И снова Довакин побежала по широкой дуге, пытаясь прицелиться. Целиться на бегу ей было трудно, но Одавинг знал, на что она способна. Он помнил, как драуграм удалось выбить меч у нее из рук, и тогда она бросилась на них с голыми руками. Пальцы ее заканчивались острыми когтями, и этими когтями она вырывала драуграм глаза и вспарывала их лица; живой бы не выдержал, но убить неживое в разы труднее, поэтому она крутилась, подпрыгивала, отталкивала их ударами ног — и наконец подобрала какой-то меч и с разворота снесла первому драугру голову. Затем настал черед второго… третьего… а она все танцевала и вертелась между ними. Потом она объяснила, что этот стиль рукопашного боя называется «Дождь на песке». А до этого пожаловалась, что «проклятые джакосиит разорвали каджиту ее любимое бади!» Может быть, таким и должен быть герой, — легкой, верткой, насмешливой девушкой, а не надутым грубым нордом. — Дерись, мягколапый трус! — заорала она; ее резкий крик донесся до Одавинга, когда тот начал снижаться, и буквально ударил по ушам. — Вот тебе! Стрела вонзилась великану в лицо, и он с ревом замотал головой. — Что, опять не поймал? Вялолапый! — изгалялась Довакин, готовя очередную стрелу. — Сладкохвостый! Насколько Одавинг знал, она так называла всех или почти всех. В том числе и тех, кого не собиралась съедать, и даже тех, у кого и хвоста-то не было. Почему-то каджиты считали, что у их неуклюжих и неповоротливых собратьев непременно должен быть сахарный хвост. А может быть, подразумевался совершенно определенный сахар — лунный? На контрабанде лунного сахара Довакина поймали имперцы, когда она впервые встретила дракона. — У, чтоб тебя темные луны взяли, как ты надоел! — новая стрела пробила великану живот. Великан скрючился от боли, взвыл и дернул стрелу. Дернул грубо и оттого крайне неудачно. Она разворотила ему брюшину, огромный кусок мяса вырвался из тела, а за ним вывалились какие-то склизлые комья и веревки. Острый запах крови и требухи донесся до Одавинга, заставив его собственное брюхо скрутиться узлом. Даэдра их всех задери, как же жрать хочется… Довакин опустила руки и остановилась, сторожко поводя ушами, готовая в любой момент сорваться с места: великан был еще далеко не побежден. И действительно, он снова начал выпрямляться. — Откуда ты взялся на каджитову голову, — вздохнула Довакин и потянулась за стрелой… рука нащупала воздух. Стрелы закончились. Меч против великана был все равно что иголка против мамонта, — труп одного из мамонтов валялся неподалеку среди низкой поросли, еще свежий, и кровь расплывалась под ним, а еще двое живехоньких паслись в отдалении, медлительные и равнодушные, будто это не их хозяина сейчас истыкали стрелами, как подушку для иголок. Одавинг поймал себя на том, что с азартом наблюдает за этой схваткой. Он знал, что у Довакина найдется парочка домашних заготовок на такой случай. Зря, что ли, она носила перевязь с метательными ножами? Однако она вызвала его — значит, опасалась, что не справится. В кои-то веки. И это был отличный повод, чтобы указать ей на ее место — место слабого и уязвимого смертного, который мнит себя хозяином любого положения, но подвержен гибели от тысячи причин… Длинная струя пламени вырвалась из глотки, сбивая великана с ног. Тот скорчился, закрывая лицо, волосы и борода у него вспыхивали и собирались в крохотные клубки, спина пошла волдырями и побагровела. Аромат крови, густой и железистый, щекотал ноздри, а после того, как запахло еще и жареным мясом, голод стал невыносимым. Одавинг завис над раненым и обожженным великаном, помахивая крыльями. — Одавинг! — Довакин радостно бросилась к нему, широко раскрывая объятия. — Джанго соскучилась! — Ты, как всегда, оскаливаешь клыки против того, кого не можешь загрызть, маленькая дова, — не удержался и подколол ее Одавинг. — А теперь стоишь и ждешь, когда он опять нападет? Или ты вызвала меня, чтобы я его добил? — Ой, та шо его ждать, шоб он так был здоров, тот великан, как его все боятся… Не надо его добивать, Джанго и так его ранила посреди полного здоровья, и еще мамонта убила. Нехорошо получилось, Джанго не знала, что тот мамонт не ничейный. — Вот как, — озадаченно сказал Одавинг. — Пошли, пошли, раз уж ты прилетел, давай его вместе съедим, — заторопила его Джанго. — И каджиту нужно обыскать его стоянку! …Стоянка великана представляла собой довольно жалкое зрелище, но все же там был навес, был сундук, явно не великану принадлежавший — эти бессловесные и туповатые существа не пользовались ничем из того, что там хранилось, а главное — там была еда. В огромном чане бродил сыр из мамонтового молока; Джанго заявила, что он не вызрел, но Одавингу было плевать. Тот сыр, которым его иногда угощала Джанго, бывал еще и похуже, даром что зрелый. А над потухшим кострищем висели нанизанные на вертел тушки злокрысов. От них Джанго тоже воротила нос со словами «каджит не кот, чтобы крысами питаться», зато Одавинг подцепил их клыком… Объедение. Как раз для разогрева перед свежей тушей мамонта. Джанго тем временем торопливо вскрыла сундук отмычкой и радостно захихикала. — Как раз то, шо каджит его и хотел, — прокомментировала найденное. — Ну все, погнали. А то этот ранетый командир сейчас вернется и устроит нам такое, шо никто еще не видел, и весь Скайрим будет про это говорить… — Убить его не пробовала? — ядовито полюбопытствовал Одавинг. — Та шо его убивать, он живет себе и никого не трогает. И каджита бы не тронул. Джанго случайно на него наткнулась, ну вот совсем, понимаешь? Пошли! Они убрались как раз вовремя — со стонами и оханьем великан вполз под свой навес. Одавинг и Джанго успели отойти довольно далеко и наблюдали, как он обнаруживает пропажу своего ужина и рычит, потрясая кулаками от злости. Рана на животе у него снова открылась, кровь текла по ногам, и из дыры в животе снова полезли внутренности, но великан так разъярился, что, казалось, ничего не замечал… — Вот же дурная луна, — вздохнула Джанго, доставая охотничий нож и принимаясь за разделку мамонта. Много разделывать ей не пришлось: она вырезала несколько больших кусков, а затем за дело принялся Одавинг, и вскоре от мамонта остались только кости и самые неаппетитные куски. Джанго с уважением качала головой. — Прости, Одавинг, но тебя же прокормить — шо целую армию, — наконец сказала она. — Я две недели не ел, — промямлил Одавинг с набитым ртом. — Значит, каджит правильно тебя вызвал! — обрадовалась Джанго. Одавинг застыл на месте. — Ты. Вызвала. Меня. Чтобы. Отдать. Кусок мяса? — Ну, Джанго еще надо кое-куда полететь… Одавинг прожевал остатки мяса и сглотнул. — Я тебе что, лошадь с крыльями? — Ключевое слово — с крыльями, — невозмутимо отозвалась Джанго. — Где можно проехать лошадью без крыльев, каджит тебя не зовет. Одавинг поник головой и крыльями, понимая, что его в очередной раз бессовестно надули, и что хитрый Довакин просто-напросто наслаждается своей властью над представителем древнего и великого племени… — Ну Одави-и-инг! Это ж недалеко совсем! — Где? — Одавинг понял, что проигрывает и эту войну. — Солстхейм, — невинно ответила Джанго. — Не полечу! Не полечу, и не проси! — Ну пожа-а-алуйста! — Я туда не долечу! Через Море Призраков мне хода нет! Джанго опустила руки и вздохнула. — Придется нанимать корабль, — сказала она. — Такую лошадку, которая умеет бегать по морю. А до этого просто лошадку, потому что у Джанго ее нет. — Но я могу донести тебя до берега Моря Призраков, — предложил Одавинг. Джанго подскочила и порывисто обняла его за шею. Чтобы сомкнуть объятия, рук у нее не хватило, зато она смачно поцеловала дракона в щеку. — Ты настоящий друг! Каджит знал, знал, что ты его выручишь! …В животе было тепло и приятно — давно уже Одавингу не удавалось так сытно поесть!, впереди уже виднелся холодный и неприветливый берег моря, а Джанго сморило, и она посапывала, держась за гребень на спине дракона. Перелететь через огромное Море Призраков Одавинг действительно не мог. Но знал: попроси его Джанго еще раз — и он бы рискнул. Не так уж часто за всю его долгую-долгую жизнь кто-то называл его другом.