Your medicine

      Люмин не помнила, когда последний раз отдыхала без тревоги. Вечные поручения от гильдии не давали ни минуты покоя, вынуждая каждый раз желать все больше и больше отказаться от них; поиски брата так же не казались успешными, лишь изматывая и доводя до немых ночных истерик в подушку. И только предложение Тартальи посетить его родину, а после и подготовленная им записка для Катерины об отпуске для его подруги помогли Люмин ненадолго отвлечься и прийти в себя. Так что сейчас, прижимая кружку теплого чая к груди, она могла наконец забыться и спокойно наблюдать за бушующей за окном метелью.       — Как ты себя чувствуешь? — Тарталья зашел в комнату почти неслышно, провел ласково по волосам Люмин и уловил усталую теплую улыбку в ответ.       На душе всегда становилось спокойнее, когда они видели друг друга; вечное беспокойство за жизнь и раны любимого добавляли непомерный груз на сердце и плечи обоих. Каждую новую встречу Тарталья прижимался сильнее, чем раньше, словно боялся, что в любой момент Люмин просто исчезнет и заберет с собой частицу его сущности, ничего не оставив взамен. Но она так не делала, лишь мерно поглаживала по спине и дарила нежные поцелуи. И для Тартальи это было важно: она была первым человеком, который впервые за долгое время смог вытащить его из бездны его души. Первым человеком, — не из семьи — которого он ценил.       — Немного лучше, — Люмин сделала очередной глоток и тихо откашлялась. — Спасибо.       — Может подкинуть дров?       Пламя в камине начинало постепенно угасать, забирая зрительное тепло, и Люмин кивнула. Ее вновь пробивал озноб.       Тарталья вернулся с несколькими поленьями и бросил их в потухающий костер. По комнате разошелся запах креозота. Присев рядом, Аякс забрался под плед любимой и приобнял за талию. Он чувствовал, как содрогалось ее тело.       — Сейчас будет теплее, — прошептал Тарталья и придвинулся ближе, облокотив родную голову на плечо. Люмин молчала. — Все еще не пойму, как ты заболела…       — Такое иногда случается… — послышался хриплый кашель и тихое сопение. — Не волнуйся, я быстро поправлюсь…       — Не хочу тебя надолго терять.       — Ты и не потеряешь.       Люмин потянулась к столу, чтобы поставить пустую кружку, и осторожно поджала ноги. Развернув любимого лицом, она робко провела ладонью по щеке, а после запустила руку в рыжие локоны: такие мягкие и шелковистые; от них пахло морем и сосновой рощей. Аякс, чуть медля, переплел их пальцы на макушке и прижался лбом к маленькому лобику.       — Постарайся в следующий раз не бросать меня в снег, ладно? — обкусанные губы Люмин слегка подрагивали от холода.       Тарталья слабо улыбнулся.       — Я не знал, что ты такая неженка. Да и сама ты не отставала от меня.       — Да, — Люмин слегка отстранилась и посмотрела в синеву родных глаз. — И теперь мы с Теврком оба больны… Мы все точно переборщили, но это было весело…       Очередное покашливание в кулак и тусклый взгляд в сторону, — сердце Тартальи защемило. Видеть меланхолию и подавленность любимой было всегда невыносимо: человек, сделавший для него так много, принявший его со всеми причудами и недостатками, тревожащийся каждый раз, когда он исчезал на несколько недель, не должен был страдать. Аякс готов принять боль на себя — плевать, что потом он будет сам долго мучиться в душевной агонии, ему не привыкать, — ради семьи он готов на все. И сейчас, отпуская пальцы Люмин, Тарталья нежно запустил свои руки под ее свитер, очерчивая кожу, а после и щекоча. На всю комнату раздался такой драгоценный для него смех.       — Прекрати! — с трудом выговорила Люмин, когда ее опрокинули на диван, нависнув сверху.       Тарталья продолжал еще несколько секунд и замер. Из камина раздавалось мерное потрескивание дров, когда он посмотрел в любимые глаза и поцеловал в кончик носа.       — Раз смеешься — значит, лучше.       — Что?.. — щеки полыхали то ли от происходящего, то ли из-за болезни, и Люмин тихо рассмеялась в кулак. — Мне правда лучше, когда ты рядом.       — О, даже так, — Аякс нагло улыбнулся, немного отодвинулся назад и следом пристроился на груди любимой, слегка приобнимая. — Тогда я побуду твоим лекарством.       Чуть наклонившись, Люмин оставила робкий поцелуй на рыжей макушке и поправила сбившийся плед. За окном продолжала выть метель, пока комната постепенно погружалась во мрак.