Тайная библиотека Арсения

В попытках как можно быстрее собраться, Антон задевает локтями всё, что можно задеть, и собирает все углы в квартире, словно проходит целый квест ненавистных ему ужасов. Мозг предательски цитирует голосом Арсения все просьбы и предупреждения, чтобы тот не засиживался допоздна и лёг спать пораньше, но просмотр всех видео с танцующим енотом был важнее. — Стас меня точно убьёт, — надевая кроссовку на ногу, бормочет под нос Антон. — Зная его продуктивность, то ты ещё минимум лет пять будешь в безопасности, — Арсений проходит к стенке коридора, наблюдая за спешкой Антона, который опять проспал будильник. Обычно его будит Арсений или звонки от менеджера, но в этот раз сон был намного сильнее. Поэтому первое, что он увидел, вернувшись с утренней пробежки, — это несущийся в сопровождении потока матов по всей квартире Антон, который параллельно умудрялся что-то решать по телефону. Картина не необычная, но от этого не менее смешная. Очередная съёмка, но сегодня только реклама, а посему отсутствие Антона будет не сильно ощущаться. Скорее наоборот, в кои-то веки Арсению хочется остаться одному, но только ненадолго. Пока Антон занят проверкой внешнего вида, — передалось половым путём — Арсений передаёт ему забытую связку ключей, предварительно звеня ими перед его лицом, словно хозяин с котом играется. — Спасибо, — благодарит за напоминание, забирает ключи и целует в нос. — Ну всё, я пошёл. — Пока. Дверь закрывается, и Арсения подменяют. Широченная улыбка, что минуту назад светилась и кричала о том, что дома будут скучать, сменилась на серьёзный и слегка встревоженный взгляд в никуда. Глаза бегающие, будто за ним ведут слежку. Рука тянется к голове и поправляет волосы, зачесав их назад пальцами. Арсений уже большой, хоть и называют его «маленьким», но всё ещё прячет «запрещённое» чтиво от чужих-родных глаз. Короткими, но быстрыми шагами он преодолевает расстояние от входной двери до гостиной и шагает к стеллажу с книгами. Инициатива завести свою маленькую библиотеку была Арсения — главного книжного червя их семьи. Антон постоянно восхищается его интеллектом и хвалит его при любом удобном случае, вгоняя его во все оттенки красного. Смущение тут скорее не от похвалы, а подавляемого смеха от того, что далеко не каждый, — а точнее никто — не знает, какие именно книги он предпочитает читать на досуге. Арсений садится на колени, тянет руки к нижней полке, куда точно ни разу в жизни не заглядывал Антон, и достаёт средних размеров книгу с темной обложкой. В такие моменты он чувствует себя четырнадцатилетним подростком, который прячет от родителей вырезки из журналов с полуобнажёнными женщинами. На самом деле, он ничего не прячет, разве что отчасти, но и выставлять на всеобщее обозрение не горит желанием. Тут даже не в осуждении дело, — плевать он на них хотел — а в собственных фантазиях, которые хранятся под десятками замков в стальном сундуке. Быть может, наступит день, и он прокричит всему миру, что Арсений Попов — ебаный любитель бульварных романов и клишированных детективов. Но пока пускай эта пикантная тайна лежит где-то между Достоевским и Пушкиным. С книгой в руках он двигает в сторону спальни и поудобнее усаживается на кровать, предварительно взяв очки для чтения. Взгляд бросается на часы, которые показывают два часа дня — до прихода Антона ещё есть время. Пальцы поддевают закладку в виде милого ёжика, что придерживает страницы с отнюдь не милым содержанием. Перед ним всего лишь сочетание букв, слов и предложений, а сколько предвкушения от этого. Главное, не дать фантазии разыграться сильнее.

***

Капли дождя барабаном бьют по крыше машины, сильнее раздражая и без того нервного инспектора. Полночь ещё никогда не ощущалось такой гнетущей и холодной. Руки до белых костяшек сжимали руль, пока глаза пытались различить дорогу сквозь пелену тумана, что, как занавеска, не давала видеть ни малейшей души. Машина паркуется у роскошного особняка, который ограждён высоченным каменным забором, но передние ворота открыты: его ждут. Снова давит на газ и въезжает внутрь, пока не видит высокую, утончённую фигуру у окна. Та сразу исчезает, но только для того, чтобы открыть входную дверь. Единственное, что успевает увидеть инспектор Антон Андреевич, это два голубых, как глубокий океан, глаза, освещённых очередным ударом молнии. Преодолев лестницы, ведущие ко входной двери, он замирает каменным изваянием. На него, мокрого от дождя, набросились крепкой хваткой. Тело под руками дрожало и что-то несвязно бормотало в плащ, не давая и шанса разобрать слова. Чтобы не усугубить ситуацию, Антон приобнял в ответ, пока пальцы, что впились ему в плечо, не ослабели. — Спасибо, что не оставили меня, — благодарят его за проявленную отвагу. «Снова этот спектакль», — хочется ядовито бросить ему в лицо этого актёришки. Хочется оттолкнуть, оторвать от себя и швырнуть куда подальше. Но вместо этого он снова гладит хрупкие на вид плечи сквозь атласную ткань халата. В конце концов, он сам отдаляется, позволяя Антону лучше разглядеть его «подавленное» состояние. Арсений Попов — актёр театра и муж, а точнее вдовец, известного в их городе миллионера, который особо жестоким образом был убит больше недели назад. С того же времени у Антона появились периодические головные боли в виде горе-актёра, который расхаживает по их участку, как по проходному двору. Благодаря его игре и обаянию, многие видят в нём подавленного смертью мужа человека, не подозревая, что вся печаль — фальш. Антон такое видит чуть ли не каждый месяц: проливающие крокодильи слёзы супруги, которые через минуту интересуются завещанием, отбросив маску горя и скорби. Он всё время не понимал, как, будучи профессиональным актёром, можно так бездарно играть. Или он не играет? Своей радости от смерти мужа Арсений не скрывает, по крайней мере, от Антона точно. Больше всего он показывает заботу о собственной шкуре, ведь если убили старого толстосума, то могут прийти и за ним, а полиция до сих не знает, кто это и кому это понадобилось. По этой же причине Арсений более недели терроризирует Антона слезливыми просьбами не оставлять его одного. Каждый раз одно и то же, и каждый раз такой сексуальный. Кто вообще верит в его невинность? У него муж умер, нет, у него мужа убили, а он полицейских соблазняет. Бесспорно, жизнь на этом не заканчивается, но не так скоро же. Знай это, его бывший перевернулся бы в гробу, если пузо позволило бы, конечно. Чертовка же знает, как на него ведутся люди, в особенности мужики. Пару раз ресницами хлоп, ямочки в улыбке показать и всё — каждый у его ног. Таким Антон не верит. Не только из-за опыта, в котором больше половины таких вдовцов и оказываются преступниками — нет. Арсений совсем не похож на того, кто это сделает и испачкает свои белые мраморные руки. Он, скорее, будет наблюдать и подсказывать, как лучше сделать. — Вы промокли, — ведя по мокрой ткани плаща, говорит Арсений, — позвольте помочь. Руки обхватывают ткань, намереваясь снять, но дальше не идут: вежливо ждут разрешения. От страха и волнения, с которым его снова заманили на место преступления, ничего не осталось ни в глазах, ни в голосе. Взгляд более расслаблен, будто перед его приездом бутылку виски опрокинули, а может, чего покрепче. Своей ладонью Антон хватается за запястье Арса, несильно его сжимая. — Зачем вы меня вызвали? — холодно спрашивает Антон, отчего с лица Арсения пропадает уверенность, но он держится. Антон подходит ближе и, не оборачиваясь, закрывает дверь. Арсений пятится назад под напором одного только тяжёлого взгляда. Ботинки оставляют грязные следы на дорогом ковре, который стоит как три его зарплаты. Рука тянется пригладить отросшие волосы назад, что делает его вид более солидным и в каком-то смысле грозным. Когда Арсений оказывается на достаточном от него расстоянии, ему удаётся лицезреть все достоинства актёра. Халат, правда, не только атласный, но ещё и короткий: еле доходит до середины бедра и не скрывает молочного цвета грудь, усыпанную маленькими родинками. Это пока полбеды. Хуже делали такого черного цвета, что и халат, чулки с подвязками на поясе и красная помада на губах. У богатых свои причуды, но вряд ли кто-то по своему желанию будет надевать столь неудобную одежду на ежедневной основе. Дальше идти некуда — Арсений упирается спиной в обеденный стол, а Антон только сильнее прижимает его. В глазах напротив растерянность, но насколько можно ей верить? Он проворачивал это много раз, с разными людьми, до смерти мужа, после смерти, и сейчас уверен, что всё получится. Но Антон хочет доказать обратное. Хочет ли? — Вам ни капли не страшно, — кладёт свои руки по бокам Арса и цедит на ухо с хрипом, — всего лишь очередная ролевая игра, в которой у вас главная роль, но роль эта больно банальная и безвкусная. — А вам ни капли не всё равно, — ложь, — раз приехали в полночь по первому зову помощи один, без подкрепления, — правда. Первое правило Антона всегда гласит: «не крутить интрижку с объектами преступления, будь то жертва, подозреваемый или сам преступник». Впервые за десять лет работы он безбожно нарушает это правило, зная, что нарушит ещё и ещё. Готовый прибить Арсения прям у того стола из красного дерева, Антон сейчас зажимает его в замшевый диван у камина, кусая поочередно одну губу, а за ней — вторую. Руки исследуют гибкое тело актёра, пока сам актёр судорожно пытался расстегнуть несколько пуговиц на рубашке инспектора. Края халата больше не удерживает пояс, посему пальцы свободно ведут по груди, зажимая сосок. Арсений стонет, даже пытается убрать руку Антона, за что его бьют по руке. В ответ тот протестующе мычит, но это благополучно пропускают мимо ушей. От истерзанных губ и ноющей груди Антон всё же отстаёт, но лишь для того, чтобы получше рассмотреть такого Арсения. Распластанный под ним в свете трескающегося огня в камине, расслабленный и одновременно вооружённый. Антон уверен: даже сейчас на нём сто слоёв маски, одна хуже другой. Он ведёт губами по шее, вызывая очередной стон. Такой сладкий, нежный, аж не хочется, чтобы это было имитацией. «Не в той сфере вы актёр», — проносится в голове Антона, отчего он закусывает язык, дабы не портить момент. Поцелуи, которые больше походят на засосы, движутся вниз к выпирающим ключицам. Не отказывая себе в возможности оставить больше следов, с которыми потом будут мучиться гримёры горе-актёра, Антон кусает их несколько раз, до громких всхлипов. — Хватит, — Арсений тянет его за волосы в попытке отвадить от искусанной кожи. — Не этого ли вы добивались? — оставляет укус на груди, самый болезненный из всех. — Постоянные визиты в участок без повода, ночные вызовы, — Антон снова слышит протест в голосе, — взгляды, касания, давайте, притворитесь невинной овечкой. Я знаю таких как вы. Пальцы оттягивают пояс на талии, и тот со шлепком ударяется, оставляя красный след на белоснежной коже. Весь вечер, пока тот крутился жертвой перед Антоном, на нём не было ничего. И что-то подсказывало, что это не первый и не единичный случай подобного эксгибиционизма. Широкие ладони хватают его за талию, чтобы притянуть к себе, сильнее вжимая в пах. Антон нависает над ним и протягивает пальцы к губам, сначала гладит большим пальцем по нижней, сильнее размазывая красную помаду по щеке, а потом подносит, давя, указательный и средний палец. Без лишний слов, Арсений открывает рот, обхватив губами оба пальца. Сильнее Антон не давит, позволяя ему решить, с какой скоростью ему сосать и облизывать, оставляя побольше слюны. Он не первый, этот вечер один из многих таких же, что были в его жизни, но отчего-то челюсть сжимается, норовя сломать зубы. Пальцы покидают рот с пошлым хлюпом и последующим за ним прерывистым дыханием. — Инспектор, — на выдохе стонет Арсений, ведя рукой от шеи, по груди и животу, до паха, опуская пальцы на сжатый анус. Докатился. Трахаешь вдовца, мужа которого убили почти неделю назад. Ладно-то у него совести нет и никогда ей не пахло, но ты, Антон… Отряхнув голову, словно мокрая псина, что вылезла из воды, он убирает руку Арсения, дабы тот себя не касался. Одним движением, которое могло обойтись ему сломанного запястья, переворачивает его на живот и подтягивает за талию вверх, чтобы задница была выпячена. — Вы ведь никогда его не любили, — проталкивает палец в нутро Арсения, отчего тот шипит, — не правда ли? — Вам это так важно знать? — чередуя стоны со словами отвечает на вопрос и ехидно добавляет: — Боитесь быть следующим? Арсений стонет, чуть ли не срывая голос. К первому пальцу присоединился второй, и, не сбавляя темпа, те начали двигаться в нём чуть быстрее. Видать, всё он прав, хоть и частично. До прихода Антона он тщательно подготовился, но прогадал с размерами, из-за чего теперь мучается, но послушно всё принимает. — Он ведь не первый, — хрипло шепчет в ухо, медленно входя, — расскажи всё. Антон переворачивает его на бок, вгоняя член во всю длину, даже не заботясь о безопасности Арсения. Тот от такой резкости кричит, что больно, но через секунду сам двигает бёдрами, направляет. Нога, облачённая в тёмную ткань, оказывает в плену рук Антона и покоится на его плече. По икрам приходятся поцелуи, которые слишком нежны на фоне глубоких и сладко-болезненных толчков. Он меняет темп так, как ему вздумается, не отказываясь лишний раз помучить актёра. — Инспектор, — снова этот наигранный тон, — вы такой красивый, но просто космос какой тупой. За оскорбление действующего лица, Антон делает очередной более резкий и грубый толчок, выбивая очередной крик. На статью это пока не тянет, но без насилия тут точно не обойдётся. Другого шанса выбить правду или малейшую зацепку у него может и не быть, а посему приходится устраивать допрос с пристрастиями. — Быстрее, — зря он сказал свои желания вслух. Антон медлит, вызывая недовольное хмыканье и попытки самому вести процесс, но тщетно. Он сжимает его ноги вместе, кинув на одно плечо. Из-за позы проникновение становится глубже, но скорость всё та же, что не сильно устраивает Арсения. — Вы трахните меня нормально, если я всё расскажу? — то ли ломается, то ли заманивает в свою ловушку. — Зависит от того, понравится ли мне сказанная вами «правда», — Арсений кривит лицо на слове «правда», от которой в их деле только название без особого значения. Он отпускает ноги и меняет позу. Теперь Арсений сидит на нём верхом, лицом к лицу, чуть приподнимается, стоит широким ладоням Антона подхватить его за ягодицы. Халат спал до локтей, обнажая плечи с теми же созвездиями родинок, что и на груди и по всему телу. Он не успел налюбоваться ими, почти сразу в губы впиваются очередным поцелуем, в котором языка и зубов больше, чем самих губ. Длинные пальцы нащупывают растянутый вход и направляют туда стоящий член. Арсений отрывается, чтобы застонать, когда внутрь проникает крупная головка, а за ней и половина всего органа. Антон думал пожалеть его и дать время привыкнуть, но ему этого не надо. Не подождав ни минуты, Арсений начал двигаться, в буквальном смысле скакать на члене, вбирая его в себя до половины. Руками Антон ему помогал, придерживая за бёдра, дабы тот с легкостью насаживался. Как бы ни было приятно рядом с Арсением, Антон старается не терять остатки здравого смысла и частички покидающего его разума. Обязанности блюстителя закона граничили с животным желанием, которое он держал в узде, но надолго ли его хватит? — Он не святой, — запыхавшись, проговаривает в Антоновы губы перед очередным коротким поцелуем, — никогда не был. Что-то внутри Антона в этот момент сжимается. То ли горькое чувство собственной неправоты, то ли беспокойство за мотив, если Арсений сейчас признается как минимум в соучастии. Ответа на начало исповеди, или показания, от Антона не последовало, но, вместо этого, он сильнее прижал к себе дрожащее тело и поцеловал в ямку ключицы. — Вы не будете следующим, — отрываясь от шеи Антона, снова молвит: — вы не такой. Не обидите умышленно, — толчок, — не поднимете руку, — толчок, — не предадите тех, кого любите. — С чего вы взяли, что я святой? — с хрипом, не сбавляя темп, спрашивает Антон, ведомый искренним интересом. На вопрос не отвечает. Рвано целует, рисует бёдрами восьмёрки, подпрыгивая на члене, углубляя проникновение. Терпение Антона на исходе, но торопить его он не хочет. Сверлит взглядом, пытаясь не показывать ни капли удовольствия, которое бьёт через край. Признания до сих пор нет, а финал уже так близок. — Пообещайте мне, — с севшим голосом он чуть ли не молит Антона, который бросил недоумевающий взгляд на уставшего Арсения, — пообещайте, что защитите меня. Я знаю, что не вызываю доверия, я и не собираюсь, — сжимается вокруг члена сильнее. — Просто прошу вас исполнить свой долг и, если не сложно, хотя бы раз расслабить взгляд и посмотреть на меня ласково, не только когда я этого не вижу. После сказанного Арсений падает на него без сил. Хватка Антона не ослабевает, а только усиливается, не позволяя ему упасть из его рук. Сейчас он запутался ещё больше: не только в деле, но и в своих чувствах. Арсений, что так пошло и развратно выглядел минуту назад, словно ангел божий посапывает в его объятиях, которые не готовы его отпускать, но и держать не имеют права. Рукой он аккуратно гладит его по голове, отводя прилипшие потные волосы назад от лица. — Арс, Арс…

***

— Арсений! — громко зовут его, отбирая книгу из рук. — Что? Антон? Ты же на работе должен быть, — пытаясь отобрать книгу из рук, испуганно возмущается Арсений. — На работе? Сейчас девять вечера! Арсений бросает беглый взгляд на часы, и вправду, девять вечера. Сколько же он читал эту книгу и как эта тупая история могла его затянуть. На размышления времени не было, ведь та самая книга сейчас в руках Антона, который начал её внимательнее изучать. — Верни, — бросается забрать её, — Шаст, ну верни, хватит. — Детективный роман? — только и успевает прочитать прежде чем её отбирают из рук. — Не знал, что тебе такое нравится. Издеваться над вкусами Арса, в чём бы то ни было, Антон не хотел, да и не собирался, но первый оценил это по-своему. Арсений, выхватив книжку из рук, обнял её и направился к полке, пока его не остановили, удерживая за локоть. — А ну стоять, — разворачивает как шарик надувшегося к себе Арсения, — о чём мы говорили? — Антон сверлит его взглядом, но отнюдь не тяжелым или сердитым, а вопросительно-дразнящим, но так по-доброму, без давления. — Арс, клянусь, что не буду смеяться. Арсений вздыхает и, набравшись уверенности, протягивает книгу обратно в руки Антона. Тот, взяв её в свои ладони, начинает рассматривать сию страшную тайну. В глазах Антона она реально страшная: такую толстую книгу в последний раз он видел в классе девятом, когда всех заставляли читать «Войну и Мир». На обложке нарисована красивая девушка с тёмными волосами, в кружевном белье и в объятиях мужчины в плаще. Замороченным шрифтом в самом верху красуется название: «Красный — цвет жертвы». Антона пробивает на смешок, за что он получает легкий удар кулачком на руке, но смеяться не прекращает. Правда, хохот стихает, стоит Арсению снова отвернуться от него с надутыми от злости и стыда щеками. — Арс, — говорит сквозь смех, — да подожди ты, Арс, ну я же не над тобой смеюсь, — обнимает своё маленькое, обиженное хрен пойми на что чудо. — Просто название очень смешное и тупое. — Ну, тут соглашусь, — отзывается Арсений, оторвав голову от груди Антона, и спрашивает: — это странно? — Милый, критиковать других за вкусовые предпочтения — странно, а вот это, ну, просто книга, — ласково молвит, прижимая к себе Арсения. — Не факт же, что она плоха… — Она ужасна, — прямо даёт свой отзыв, вызвав у Антона смех, — ещё и персонажи тупые. Оба заливаются смехом. Из комнаты пропадает вся напряженная атмосфера. Антон вертит книгу в руках и открывает её на первой попавшейся странице, зачитывая вслух: — «Сильные руки инспектора легли на её тонкую талию и пышную грудь», почему у них во всех этих книгах все мужики перекаченные, а вместо девушек манекены? — цели задеть Арсения и его вкусы у Антона нет, но пройтись стендапом по этой книге он считает обязанным. — У них ещё и члены по двенадцать дюймов, — добавляет вслед за Антоном. — А это сколько? — Дохуя, — лаконично и понятно. Глаза ещё несколько секунд ведут по строкам, в которых описывается очень интересное занятие. Смешок на лице Антона заменяется прищуром, а затем ухмылкой. Увидев смену настроения, Арсений наклоняется над книгой, дабы узнать, что ввело Антона в такое игривое настроение. И с легким ужасом и нарастающим предвкушением натыкается на ту самую главу, что читал после его ухода на работу. Шастун дочитывает ещё несколько страниц, после чего, прижав Арсения к стене, шепчет на ухо: — Позвольте устроить вам допрос, сэр.