Этой осенью?

«Моя мать гребанная шлюха» - именно с этих слов привычно начинался их диалог. Со злой гримасы на лице кудрявой и очень бледной девчонки и совершенно спокойного, можно даже сказать, безучастного вида ярко накрашенных глаз её собеседницы. Такие противоположные, однако настолько неразлучные, что даже смешно. Смешно до абсурдности то, как эти Кудри любили ластится к чужим плечам, ложиться на них, щекотать шею и хмурить тонкие брови, то и дело нашёптывая что-то о глупости собственной создательницы. Она часто сжимала в холодных пальцах подолы своей юбки и ждала, что в ответ на её яростные рассказы, оппонент прикоснётся к ней хотя бы невзначай, однако яркие глаза лишь изредка падали на массивную обувь и тут же убегали куда-то далеко, бродили за пейзажам города в закатных лучах, случайным деревьям и прохожим сквозь улицы. Она называла эти глаза своей Мишелью. Не ясно, правда, как давно это родилось и почему, но по всей видимости - Мишель даже не возражала или так только казалось в силу её долгого и очень томительного молчания. Говорила она лишь в тех случаях, когда необходимо было передать сигарету, предложить разъяренным Кудрям закурить. Последняя соглашалась всегда. Считала это крутым и круто убивала свой организм, однако лишь потому, что никотин глушил это ноющее чувство, идущее не то из головы, не то из желудка. Во всяком случае, она любила это описывать, как "излишнюю жадность на абсолютно бессмысленную трату времени". Приёмы пищи. Вместо этого куда более любопытным и полезным времяпровождением она считала долгие рассказы о своей семье совершенно незнакомому человеку в ожидании тёплых объятий и хоть какого-то признания со стороны девушки постарше. Да, матушка в детстве тоже предпочла внимание незнакомцев собственной семье и Кудри последовала её примеру, сбегая из дому каждый вечер в одно и то же время. Когда на часах вставали цифры 20:21, то она непременно хватала свою сумку и бежала вниз по лестнице, отбивая от холодных стен своими ботинками назойливый стук. Сбегала во дворы даже не поужинав и мчала по витиеватые улочкам к той самой, что ждала её, лениво и безразлично растянувшись на лавке с облупившейся краской. Всегда в одной и той же позе - скрестив ноги, запрокинув голову на спинку и обязательно прикрыв глаза. По традиции Мишель тянула ей сигаретку с вишнёвым привкусом вместо приветствия и кивала, услышав всего два слова: моя мать. После чего хватала под руку, но не касалась ладоней, и вела к на половину разрушенному отелю. Последний этаж. Выбитое окно. Дырявый матрац на толстом слое штукатурки. Они садились на него так, будто возвращались домой и действительно впервые за долгое время начинали чувствовать счастье. Так или иначе, Кудри считала, что это и есть счастье. Далеко от родителей, что давили своей антипатией, далеко от волнений и ответственности, от принуждений и вранья. Вранья кому - Кудри пока не совсем разобралась, однако предполагала, что самой себе. Впервые честно обо всём она заговорила именно с Мишель. И не то дело было в непринуждённой атмосфере, не то в осознании, что этот человек надолго рядом не останется... Впрочем, роли это не играло. Она доверилась лукавым глазам сразу, как только их увидела, будто бы чувствовала, что именно эти голубые глазницы будут молчать до последнего и никому не выскажут её секретов. А день, в который это доверие загорелось в её наивной груди, Кудри до сих пор помнит особенно чётко. Самое начало мая. Пятое число. Ровно семь вечера и грозовые облака, что затягивали бескрайнее небо тесного городка. Мишель стояла на остановке, одетая совсем легко, пока ветер трепал её неестественно светлые волосы. В ней было прекрасно абсолютно всё: её грязные кроссовки с яркими голубыми шнурками, куча блестящих браслетов на руках (местами они были совсем детскими, а местами - дорогая бижутерия), порванные колготки в сеточку, блузка с нелепым V-образным вырезом и нашивкой в виде звёзд, и тем более её глаза. Нет, дело было даже не в цвете! Не в их глубоких бледно-синих волнах, не в невероятной технике макияжа и даже не в анатомическом их разрезе. Её взгляд. Она смотрела не в этот мир, она смотрела сквозь него. Будто бы видела больше, нежели способен увидеть обычный среднестатистический человек. Так холодно, вздернув уголок губ и слегка щурясь. «Она всё знает,» - подумала Кудри, когда этот пронзительный взгляд упал на неё. Именно это трепещущее чувство, растущее по началу из поджелудочной, а поздней переходящее в лёгкие заставили её содрогнуться, почувствовать себя абсолютно нагой перед незнакомкой. Однако вспомнить, как поздней в этот же день она оказалась вместе с Мишель в чужой квартире, девушка до последнего не могла. Только обрывки и звонкий, но будто бы лицемерный смех. Вероятно, именно им окутанная и зачарованная, Кудри забылась в потоке событий и единственное, что тогда было для неё важно - появление этих глаз равносильно появлению ангела в её жизни. Зачем большее? Она доверила этому ангелу всё - свои эмоции, своё прошлое, свою семью и даже своё тело. Хотя ничего из этого Мишель никогда от неё не принимала. О, она непременно слушала, но не вникала речам взволнованной и такой юной собеседницы. Для неё это было не более, чем способом перезагрузки. Отсидеться здесь, на отшибе, с кем-то, кто не будет ждать от неё ровным счётом ни-че-го. Они никогда не были друг другу обязаны, как считала Мишель, и это позволяло ей выдыхать со спокойной душой. Хотя будет глупо не заметить, что ей непременно льстило внимание Кудри, а посему каждая из них получала именно то, что хотела.

Кудри - верного слушателя и спасителя, а Мишель - ощущение собственной значимости.