Рай

Иногда мне кажется, что со мной обошлись слишком жестоко. Я потерял всех, вся… Любовь всей моей жизни умерла в автокатастрофе несколько лет назад. Это было потрясением. Кажется, твоя жизнь налаживается, выправляется ситуация на работе, ребёнок в школе начинает лучше учиться и в один момент умирает она. Мы познакомились на одной весенней ярмарке, около аттракциона со странным названием. Солнце палило с необычайной силой, хотя и обещали дождь. Я с оранжевым зонтом стоял в очереди в ларёк, где добродушная женщина с пухлыми масляными губами, накрашенными яркой красной помадой, продавала мороженое. Крутил головой, бегал глазами: искал, чем бы занять себя. И вдруг увидел её, сидевшую на лавочке подле молодой берёзки. Подошла моя очередь. Засунув голову в маленькое окошко, я попросил два пломбира в стаканчике, но мне чётко и ясно сказали: «Нечего тут глазами шарить!» Высунувшись, я с такой же интонацией, как и ранее, попросил два стаканчика мороженого, на что мне ответили: «Вот только что закончилось! Берите лучше эскимо, не пожалеете!». Делать нечего, я взял и подошёл познакомиться к моему объекту интереса: девушке на лавочке. Она была красива, божественно красива, как зимний день: слегка румяные щёчки сразу бросались в глаза, белые длинные локоны свисали на плечи, глаза горели, подобно зимнему солнцу, отражающегося в каждом кристаллике метающихся перед глазами снежинок, а улыбка блистала. Она исподлобья взглянула на меня, осмотрела с кончиков волос, колыхающихся от ветра, до разношенных туфлей, потом складки на её лбу разгладились, а взгляд смягчился. Я осмелился спросить, можно ли мне присесть. На что девушка опять насупилась, немного помолчала, а потом ответила, немного смущаясь, но при этом вредничая: «Можно, только не мешайте мне читать». Я аккуратно сделал шаг к скамейке, развернулся и легонько упал на лавочку несколько поодаль от неё. Мороженое уже было готово таять под таким солнцем. «Извините меня за мою бестактность, но не хотели бы вы сейчас мороженого?» — спросил невзначай я. «Хм, хоть это и отвлечёт меня от книги, я, пожалуй, не откажусь» — она отложила книгу на скамейку и, чуть пододвинувшись ко мне, взяла эскимо и задала каверзный вопрос: почему такой человек, как я, решил угостить её мороженым. Решив не обманывать, я сказал прямо: «Вы мне понравились. Я хотел бы узнать ваше имя». «Меня зовут Мишель, а вас?» — непринуждённо продолжала она разговор. Я уже видел многих женщин за эту жизнь, но не влюблялся ни в кого так быстро, почти моментально, почти с первого взгляда. Мишель была особенной, той, что была мне нужна до гроба жизни. Похоже, что тогда она мной тоже заинтересовалась, ведь в тот день я отвечал на бесконечное множество вопросов, так сильно интересовавших её сердце и ум. Она была мечтательницей. К своим тридцати годам Мишель хотела совершить кругосветное путешествие на собственном корабле. Мы вместе мечтали, как побываем у берегов Индии, Колумбии, Мексики, а может даже Японии или Ирландии; проплывём через Панамский, Гибралтарский, Японский проливы, отведаем пасту в Италии, круассаны — во Франции. Но, как мы уже знаем, её мечте не будет суждено сбыться, ведь она умрёт, когда ей будет двадцать семь. Через два года после этой встречи в парке, у нас появился ребёнок: маленький рыжеватый мальчик с глазами матери. Роды были страшно тяжёлые, затяжные, да и здоровье мальчика в первые годы хромало. Не было у меня ещё в жизни важнее человека, чем собственный сын: небольшого ростика, побитый соседскими мальчишками, потому что сам задирался, в кармане звенит мелочь, утянутая у папы, а на губах ещё молоко не обсохло. В семь лет он пошёл в школу, где его, честно говоря, не очень то и любили, а ещё через десять лет он был убит каким-то отморозком-наркоманом по пути домой. Мать его на тот момент была уже мертва. Горевать по его утрате оставалось только мне. Похоронили его на местном кладбище зимой. Я сам кидал землю в его промёрзшую могилу. Преступника так и не нашли, а после дело закрыли за неимением улик. Я устал. Потерял всё, чего достиг. Надо было уйти из жизни вслед за семьёй, но я не смог. Побоялся. Пытался заглушить в себе крики родных: начал пить и подсел на иглу. Теперь моя жизнь находилась в промежутках между дозами, а исчезала в очередном отходнике. Но, все эти ужасы подтолкнули меня на создание «Рая». Был обычный день. Я шёл с работы до дома путём, каким хожу каждый раз. Смотрел себе под ноги, потому что… а куда мне было ещё смотреть? Вокруг всё также серо, как и асфальт под ногами, поэтому разницы особо и не было. Я шёл и думал чем бы заняться сегодня вечером. Перебирая в голове разные варианты, я, невзначай, заметил на асфальте вспышки света. «Хм, вчера здесь ничего не было», — подумал я и поднял глаза. Слева по дороге на одном из ветхих полузаброшенных зданий весела яркая неоновая вывеска: «Бар Джо». Окинув взглядом улицу, протёр глаза: не мерещится. Решил зайти. Дверь открылась тяжело, но за ней оказался удивительный мир: большое количество столиков с амбалами, разноцветные вспышки, сцена с танцовщицами и сам бар с поистине огромным стеллажом под напитки разной степени крепости. Меня привела в чувства молодая ярко разодетая парочка, прошедшая прямо перед глазами. Что я тут делаю? Я ищу занятие на вечер — вот, что я тут делаю, и, кажись, я его нашёл. Прошёл к барной стойке и присел. Ко мне подошёл человек и представился: «Бармен Джо, что вам предложить, сэр?» Я достал из кармана деньги и спросил: «Что я могу приобрести на эту энную сумму?». Бармен взял мои кровные, пересчитал, убрал их под стойку и оттуда достал гранёный стакан, налил в него одну жидкость, другую, третью, четвёртую, потом добавил дольку лимона и апельсина, после чего любезно подтолкнул напиток мне. Трясущейся рукой я поднёс стакан к носу: пахнет лимонной кислотой и спиртом. «А закусить не найдётся?» — спросил я как-то небрежно, но человек за барной стойкой не повёл глазом и поставил передо мной какие-то странные сладости идеальной кубической формы, как будто сделанные машиной. В одной руке у меня был стакан, в другой — сладость. Выпил. Закусил. Ядрёно, пробирает до кончиков волос, встающих дыбом. «А что ещё у вас есть?» — обращался я к бармену. Он только ткнул пальцем в человека, сидевшего за столиком около заколоченного окна. Встав со стула, я понял, что выпил очень крепкий напиток, потому что ноги уже плохо меня слушались, но я умудрился дойти до нужного человека. Выглядел он, мягко говоря, пугающе. Одет в тёмный балдахин (кто знает, что под ним?), в капюшоне, из-под которого видна только прядь чёрных редких волос, изо рта идёт пар, а руки, усеянные многочисленными ссадинами, порезами и ожогами, дёргаются при любом неаккуратном звуке, который я издаю. Осторожно опустился на стул рядом и спросил, что у него есть. Голова незнакомца слегка поднялась, глаза прояснились, и я увидел блеск двух хитрых точечек под капюшоном. Он аккуратно встал, помог встать мне, и мы вышли на улицу, где он предложил купить лиловые растения. — Да ты что, гад вонючий, я же вот только завязал! — Зачем же вы тогда подошли ко мне, сэр? — Я что, знал, что ты дурью торгуешь? — прикрикнул я. — Тихо, что кричишь то? — он ещё обладал собой и был вежлив, в отличие от меня. — Да ты знаешь, сколько за твоё дело дают сейчас?! — ещё громче кричал я. Мой собеседник резко поменялся в лице, приткнул меня к стенке, а к горлу приставил нож: «Покупай или ты не жилец, дядя. У меня бизнес серьёзный. Ты даже не представляешь, как сложно это достать, а сейчас я это «просто показываю»? Да ты издеваешься!» — Куплю я, куплю, нож только убери, — прохрипел я, заглатывая каждую частичку грязного городского воздуха. Он немного отошёл, но нож оставил в трясущихся серых руках. Пришлось отдать последние деньги ради горстки этих фиолетовых цветочков. И что мне теперь с ними делать? Раздосадованный отсутствием шелеста, или хотя бы звона, в кармане я поплёлся домой. Вернувшись в убогую картиру, я захотел опять забыться и, сев на разбитое и старое кресло, закурил эти самые лиловые растения. Да, знаю, что уже как месяц в завязке и тем более моя жена это не одобрила бы, но её теперь нет рядом. Прошла пара минут и мне резко стало плохо. Мне снился сон. Холодно. Я иду по тёмному сосновому лесу. На мне белые вязаные варежки, валенки, оранжевая лоскутная куртка и серые штаны, заплатанные, где только можно. Вокруг ни души. Иду я по дорожке, какие обычно протоптаны от железнодорожной станции к деревне. Надо мной небо, усыпанное сплошь звёздами, а подо мной скрипит сверкающий снег. Я знаю куда иду: к бабушке. Вот и показалась такая знакомая деревня. Просто завораживающая красота: из трубы каждого дома валит густой серый дым, улица устремляется вперёд, уходя куда-то в лес, а вокруг ни единой души. Всё как будто замерло в этом лёгком морозце и только один я иду. Вот и подошёл к старому дому. Бабушка давно не живёт здесь, теперь она живёт на кладбище. Сколько лет уже прошло с того момента, когда она запускала свою руку в мои нечесаные кудри? Не помню и не хочу помнить. Дом, милый дом. Здесь я когда-то жил, но спустя годы мы с матерью переехали в город, а бабушка осталась. Я был с ней, когда это случилось. После долгого дня мы сели поужинать. Мне бабушка дала пряник и кружку тёплого молока, а сама она ела кашу. Ещё в тот момент она выглядела уставшей и болезненной. — Бабушка, с тобой всё хорошо? — Да, внучек, просто за день устала, уработалась. Сейчас ночь наступит, я отдохну, а завтра всё будет хорошо. Трапеза закончилась, я дохлебал молоко и вместе с бабушкой пошёл до постели. Мы легли. Как сейчас помню, этот чёртов звук, пронёсшийся по комнате, когда её рука ударилась об деревянный пол посреди ночи. Маленький ребёнок… что я тогда понимал? Утром пытался разбудить бабушку, но всё тчетно. Сбегал до дома напротив, и соседи вызвали скорую, но уже, явно, было поздно. Открываю дверь дома. Толкаю её. Протяжный скрип, мороз по коже, мороз в воздухе. Он чувствуется всюду. Шаг вперёд и я в тёмном коридоре. Спичка, огонь, ещё шаг. Справа от меня старое зеркало, погрязшее в пыли и инеи. Моё отражение расплывчатое, уродское, неправильное, я наклоняюсь к нему. Вглядываюсь, но в этот момент меня хватают за ногу, пол с хрустом проваливается. Я лечу вниз. Образы проносятся перед глазами: бабушка, мама, дом, Мишель, мой маленький сынишка, зимний пейзаж деревни, дым из труб. Я представляю это всё в единой картине, но оно не сходится, не сливается. Это как будто не сон, а галлюцинация. Мы жили, живём, будем жить в неправильном мире. Люди не должны умирать, если нас создали идеальными, то почему мы дохнем как примитивные черви или мухи? Причём эти черви и мухи потом питаются нашими останками. Мы никому не нужны в этом бредовом мире. А если бы Бог был на этом свете, он бы нас обогрел, сделал бессмертными, детей своих. Так почему же мне не помочь людям? Я буду тем самым богом, новым богом, который не будет убивать людей, заставлять их молиться на него, а поможет обрести собственное достоинство! Боль. Я ударился о дно этой огромной ямы. Очнулся я через пару часов на кафельном полу в кухне. Голова гудела, отказывалась вспоминать сон, но я точно помнил свою цель: создать рай на Земле, стать настоящим Богом. Поднялся с кафельного пола, поставил чайник, повернул ручку газовой плиты. Отдышался. Присел подумать за стол. «Каким он должен быть? Кто будет следить, чтобы рай не превратился в сущий ад? Может, ну эту затею?» — мысли проносились скоро, но их обрезал свист: пора убирать чайник с плиты. Встав со стула, я ощутил, как подкашиваются ноги. Неуверенными шагами подошёл к плите и стал наливать чай. Чёрный. С сахаром. Как обычно. Поставил кружку на подоконник и сам сел рядом. Цветок на окне давно засох, нужно полить. На улице опавшие листья кружатся в свете жёлтого фонаря. Вот кто-то прошёл с маленькой собачкой, отдёргивая её ближе к себе, дабы не убегала далеко в темноту. Оставив чай здесь, принёс из другой комнаты радио, настроил на нужную станцию и стал слушать неизвестную мне мелодию. Она была спокойной, подходящей под эту осеннюю ночь. На часах было четыре утра. «Всю ночь провалялся в этом безумии», — констатировал я вслух. На работу дико не хотелось, новой дозы — тоже. Одна мысль — вот он: рай. В такие моменты не хватает душе воздуха. Открыв форточку, я впустил в квартиру разгульный ветер, который закрыл дверцу одного из шкафов, так небрежно оставленную мной, пока я готовил чай. Чай, я про него совсем забыл. Уже холодный, а на часах пять. Скоро будет вставать солнце. «Останусь здесь и не пойду сегодня никуда», — с этой мыслью я отпил чаю, убрал кружку на стол и стал присматриваться в окно. Прекрасная луна шла к горизонту, а с другого его конца появлялась лёгкая рыжая тень — предвестник солнца. Холодно. Гремит кто-то на улице, нарушая мою прекрасную ночь. Самое время полить этот засохший куст, так мозоливший мне глаза и душу, готовые созерцать только прекрасное и чудное. В ванной комнате набрал холодной воды в графин и вылил её кустику. «День–другой и будешь живёхонький», — с улыбкой я обращался к растению. Поставил графин на стол рядом с кружкой из-под чая и уселся обратно к окну. Ещё темно. Ещё темнее. Закрываются веки. Темнота. С мыслью о создании «Рая» я прожил два месяца тяжких раздумий. Я не физик и не химик: простой инженер, недавно устроившийся на завод. Поэтому никак не понимаю, как мне собрать деньги на мой проект, как он должен работать, а самым сложным вопросом стала энергия, которую просто неоткуда черпать. Но в воскресный день, ближе к десяти часам, когда я только проснулся, ко мне заглянул один интересный человек.