Второй микадо

      Микадо (с японского «высокие ворота») — устаревший титул императора Японии, в настоящее время изменен на «тэнно» («сын неба»). 124-й император Хирохито после поражения страны во Второй Мировой войне назвал божественность императора ложным понятием. 1869 год.       Токио выходит из купален в белом шёлковом нагадзюбане. В соседней комнате его уже ждёт Киото со всеми необходимыми для церемонии вещами.       Токио дерзко поднимает на него взгляд. Как теперь чувствует себя великий Хэйан, могущественная бывшая столица, впитавшая в себя мудрость прошлых веков? Теперь Токио понимал, что он выше него, что король и пешка поменялись местами, а жалкая муха стала грозным орлом. — Подойдите ближе, мне нужно надеть на Вас церемониальные одежды. — Спокойным голосом просит Киото.       Токио скользит по деревянному полу, пытаясь придать своим движениям как можно более царственный вид. Вид новой столицы должен внушать всем трепет, а строптивым и мешающимся под ногами — страх. Хоть Киото уже неформально и не был столицей, все вокруг продолжали относится к нему с особым почтением, Токио это чувствовал. На новую столицу же все смотрели с презрением. Император поверг всю знать в шок, когда перенёс свою резиденцию в Эдо, дав замку новое название. Люди старой закалки по-прежнему считают центром империи именно Киото. Токио — лишь замена великому Хэйану. Что ж, придётся немного изменить расстановку сил…       Будь он Эдо, Токио уже давился бы слезами, но холодная рука Киото, что надевала на его маленькую ногу таби, заставила вспомнить, для чего он тут находится.       Они ещё узнают его. Приклонят перед ним колени. Токио заставит их пожалеть о каждом своём слове. Мальчик улыбнулся этим мыслям, смотря на деревянный потолок. — Простирните руки, дабы я смог надеть на Вас одеяние. — Вновь нарушает Киото тишину. Он ещё ни разу не коснулся новой столицы, не считая ног. Киото надевал все элементы одежды очень аккуратно и бережно, будто Токио был сделан из тончайшего фарфора. Когда бывшая столица туго затянула на мальчишеской талии пояс оби, Токио еле слышно ойкнул. — Прошу прощения. — Коротко бросил Киото, низко поклонившись. Токио смотрит на него с удивлением. Признала ли бывшая столица нового хозяина? — Я хочу умыться. — Говорит мальчик. — Я не выспался и мои глаза хотят спать. Принеси мне воды для умывания. — Но если Вы начнёте умываться, то намочите церемониальные одежды. — Мне все равно. Я хочу умыться.       Киото даже не пытается спорить, отправляется в купальни с фарфоровой чашей для умывания, скрывшись за красными летящими занавесками.       Тем временем Токио, стоя на табурете, рассматривает свои облачения. Бардовый шёлк, ниспадающий до самого пола, расшит золотистыми узорами цветков. Когда-то давно, много веков назад, на церемониальных одеждах красовался золотой узор дракона. Токио различные изображения цветов нравились гораздо больше каких-то там драконов.       Из купален возвращается Киото с наполненной чашей. Он ступает неторопливо, дабы не разлить воду. Токио всматривается в его лицо. Изящное, с более острыми чертами, чёрные тонкие брови. Глаза тёмные, взгляд пронизывающий. За столетия совершенно не изменился, в этом плюс бессмертной жизни. Ты никогда не стареешь. — Позвольте мне умыть Ваше лицо. — Киото берет в руки белый лоскут ткани, и, развернув его, касается ею лица Токио. Тот, как только тряпица касается щеки, вздрагивает. — Холодно!.. — Прошу прощения!.. Те, кто выше тебя, понимают лишь риторику силы. Чтобы занять своё место под солнцем и стать уважаемым, нужно продемонстрировать вышестоящей ячейке грубую силу. Токио отчего-то все время считал так, даже будучи Эдо. Тогда подобные мысли посещали его не так часто, зато сейчас…       Он размахивается и со всей силы отвешивает Киото сильную оплеуху. Бывшая столица от неожиданности теряет равновесие и падает, разлив воду из чаши. — Простите… — В его глазах застыло удивление, смешанное со страхом. Возможно, Киото сам ещё не до конца осознал происходящее. Ничего, у него будет много времени все понять.       Отныне в руках у Токио есть невидимый кнут, которым он будет размахивать всякий раз, как дело дойдёт до непослушания. Теперь он на вершине. Другим остаётся лишь быть тенью второго микадо. 1904 год. — Мой господин, это опасно!.. Русские — могущественная сила, нам ни за что с ними не справиться!..       Вечно его окружали всякого рода пессимисты. Аж тошно было. Если не заявлять о своём величии, то каких высот тогда можно достигнуть?.. Верно, только если довольствоваться объедками в хлеву. А он, считай, второй глава самого мощного государства Азии. — Маньчжурия и Корея обязаны быть нашими. — Спокойно и коротко бросает Токио взволнованным чиновникам, — В большой политике не принято делиться игрушками и бросаться пешками направо и налево.       Каждая победа окрыляла его. Каждое поражение вводило в жуткую ярость, сравнимую с разрушительным тайфуном. Спокойный и вежливый внешне, Токио был совершенно неуправляем внутренне, будто и в самом деле какая-то стихия. Одни императоры и чиновники были от него в ужасе, другие в восторге и принимали любую идею.       Разрушить, растоптать, построить, возвести — неважно, какой была окончательная цель. Токио был готов идти до конца, заплатив любую цену. 1945 год. — Нашим добрым и верным подданным… Токио отказывался в это верить. Впервые за столько лет он потерпел настолько унизительное поражение. — Мы приказали нашему правительству сообщить правительствам Соединенных Штатов, Великобритании, Китая и Советского Союза о том, что наша империя принимает условия их совместной декларации… Нет. Нет, нет, нет. Токио стоял неподалёку и слушал слова, которые сейчас слышит вся империя. Теперь все знают о его позоре. Жаль, что нельзя вспороть себе живот. Такие, как он, не умирают. Они будто засыпают, но ненадолго, постепенно приходя в себя, как люди после обморока или долгой потери сознания… Он бы сейчас с удовольствием избавил себя от бремени этого унижения. Токио порой так завидовал людям… Маленькие, несовершенные и беззащитные, но которые могут покончить со всем в любой момент… И он, идеальное творение то ли богов, то ли истории, совершенный и без какого-либо изъяна, не может нанести себе и минимального вреда… Мерзость. Впервые он почувствовал такую брезгливость, будто поражение в войне было скользким слизнем, что ползает по его выглаженной форме. Хотелось выбросить, уничтожить, отмыться… — …ситуация в войне сложилась не в пользу Японии, тем временем как основные события в мире… Где же он просчитался?.. Неужели слишком большую цену поставил ради своих великих свершений?.. Поражений за всю его историю было немеренное множество… Но такое сокрушительное, на нескольких фронтах сразу, с истощением всех ресурсов… И эта речь императора… Его Величество заканчивает, выключает запись и оборачивается к Токио. Со спокойным и невозмутимыми лицом, будто ничего не случилось, будто не было сейчас этой позорной речи на радость всем противникам. Да как он смеет?! — И ради чего?.. — Впервые Токио чувствует такую нарастающую грусть, словно у ребёнка забрали самую дорогую игрушку. Лишь бы не обронить слез. Смертные не стоят его плача. Уж точно не сейчас. — Так нужно было. Иного выхода не... — Он был! — Вскрикивает Токио, но император и глазом не моргнул, — У меня… У меня был план!.. — Ты бы потопил нас в крови!.. — Я хотел сделать империю великой!.. — Ты бы превратил ее в труху! Во всех смыслах! Они бы уничтожили нас всех, как ты не понимаешь?! Двух городов тебе не хватило?! Попробуй подиктовать мне ещё свои условия, второй микадо!.. Токио почувствовал, как невидимая цепь, что всегда держала его разум в спокойствии, внезапно разорвалась с ужасающим бряцанием. Он, не помня себя, подлетает к императору и со всей силы ударяет по лицу. Тот же, слегка качнувшись и схватившись за край стола, даже не попытался ударить в ответ. — Ты!.. Да как ты смеешь?! — Вы больше не первый микадо, а я, соотвественно, уже не второй. Я с удовольствием посмотрю, как Вас будут стараться поймать противники, как Вы изо дня в день будете унижаться и отвешивать им уважительные поклоны, пока я останусь стоять в тени… И в конце-концов я дождусь Вашей мучительной смерти. Токио оставляет императора в полном одиночестве и выходит из кабинета. — Ваш дед был гораздо умнее. — Бросает столица на прощание. 1946 год.       Очередной раз приём в ресторане среди военных. Да вот только это снова американцы. Токио они казались слишком грузными, грубыми и неотесанными, не знающими никаких приличий и этикета. Столице порой доставляло хоть какую-то радость лицезреть пьяные рожи этих вояк, вели себя они забавно. На этом все.       Токио до сих пор помнил, когда они с Вашингтоном впервые пожали друг другу руки. Никаких поклонов, именно рукопожатие. Неизвестно, что более унизительно… С тех пор американцы плотно осели на их территории, а Вашингтон то ли пытался удержать Токио рядом с собой, то ли просто тщательно следил, чтобы у того снова не назрели какие-то планы. А может, столица Штатов просто хотела иметь хоть какого-то друга ну чужбине. Если так было на самом деле, Токио бы скривился… С бывшими врагами точно не стоит якшаться.       Вот и сейчас Вашингтон смотрит на поле для игры в го. Американец, мало того, что не знал правил, так ещё и на партию решился, будучи пьяным. Глаза его блестели от количества выпитого алкоголя, а голос сбивался. Токио уже перестал считать количество пленных камней, а вот Вашингтон смог захватить всего три камушка из вражеской «армии». — Ай!.. Опять… — Вздыхает американец, когда Токио снова побеждает, а затем смеется, — Тебе… Мудрости не занимать… Настоящий азиат… И снова икает. Это все дурацкая игра с гейшами довела его до такого состояния. Кто проиграл, тот и пьет. — У вас тут… Хорошо… Да?.. Токио уже теряет остатки терпения. Вашингтон хоть и был человеком все же мягким и легким в общении, но эта… Западная, неизвестная для Токио выдержка какого-то хозяина… Он встречался с ней раньше. Ещё до того, как стал столицей. Перри, вроде бы, и его люди. Всегда спокойный и рассудительный Киото тогда ходил весь на взводе и будто оскорбленный. Теперь Токио понимает его…       Он не позволит Вашингтону хозяйничать в присутствии настоящего хозяина.       Токио подливает столице США все больше и больше сетю в чашу, а тот будто и не видит подвоха… Пьяная, бухая свинья. — А теперь послушай меня, Вашингтон. Голос Токио тихий и вкрадчивый, но все-таки слегка дрожащий. Отчего же, от страха, волнения, или гнева?.. — А?.. — Отзывается Вашингтон и икает. — Запомни, ничто не властно надо мной. Я одолел Хэйан, сверг сёгунат, покорил Корею и половину Китая, победил Российскую империю на море… Неужели ты думаешь… Что меня испугают какие-то твои научно-военные открытия?.. Пугай ими кого-нибудь другого. Вашингтон явно не способен сейчас ничего анализировать и понимать. Может, тем и лучше. — Поэтому не стой у меня на пути. Приручил тигра, так будь готов к тому, что рано или поздно он захочет свежего мяса и кинется на своего же хозяина… И… Токио подсаживается ближе к Вашингтону и шипит тому в самое ухо: — Ты ещё будешь глотать пыль под моими сапогами. На следующий день Вашингтон снова бодр и весел, будто не он выпил почти весь алкоголь ресторана прошлым вечером. Токио старается держаться, как подобает политику и просто воспитанному человеку, но как же хотелось пройтись кулаком по этой улыбчивой физиономии… Что хуже: пьяный или трезвый Вашингтон?.. — Не поверишь… — Смеется столица Штатов, — Я так перепил вчера… Прошу прощения. И мне приснилось ночью, как меня отчитывает то ли Нью-Йорк, то ли Ланкастер… А, это был господин Джордж Вашингтон. Не знаю, что лучше…       Токио бесшумно выдыхает. Вчерашняя авантюра прошла успешно. Этот идиот ничего не помнит. Или умело делает вид, что не помнит. 2019 год.       Токио провожает последнего посетителя на сегодня и, закрыв за ним дверь, шумно вздыхает. Садится за стол, придерживая голову руками, и задумывается, смотря в панорамное окно перед собой. Огни ночных улиц ярки и безмятежны, но сама столица находится в смятении.       Чего он добился за все эти столетия?.. Потеряв былое величие, ему так и не удалось вернуть его. Будто и не было никогда тех великих целей, что он ставил пред собой.       Казалось, что его долгая и бессмертная жизнь, которая не собиралась заканчиваться, потеряла всякий смысл, как только из рук ускользнул прозрачный вихрь успеха и славы.       Токио берет в руки маленькую шахматную фигуру. Шахматы, это ведь почти совсем как го, но смысл всё равно иной… Поставив чёрного коня на доску, Токио обхватывает колени руками.       Может, смысл жизни и не в этих великих свершениях, которые он сам себе придумал?.. Руки и так по локоть в крови, и Токио не собирался от неё отмываться. Да и что же это с ним, в самом деле? Что же случилось с великой столицей? — Слабину даешь… — Ухмыляется Токио самому себе и отправляется вон из рабочего кабинета.