Знаешь, я схожу с ума (Don't you know that I'm going mad?)

      «Oh this will be fun»       Неестественно широкая ухмылка растягивается на лице Аластора, зрение помутняется, когда он наклоняется ближе к микрофону. С тем, как он позволяет себе потерять контроль над реальностью, из него вырывается необычайно зловещий смех.       Во-первых, он уверен, что ещё несколько недель будет перебивать сигнал этого имбецила.       Во-вторых, он уверен, что надёжно укоренился в мыслях Вокса на обозримое будущее. Он щёлкает по переключателю и завершает эфир.       Как-же хорошо снова быть здесь.       Оставшись один на один с собой, Аластор позволяет себе небольшую передышку. Его зловещая улыбка превращается в что-то, что больше похоже на детскую радость, он кружится в своём кресле. Отдавшись моменту, он даже позволяет себе нечто, что можно описать как звук чистой радости, знаменующий блестящую победу.       Семь лет. Семь лет чистого—       Нет.       После семи лет вне игры нет ничего лучше неожиданного и триумфального возвращения. На самом деле, если строить выводы на основе сегодняшней победы, Аластор мог бы поставить большие деньги на то, что это появление поднимет его до небывалых высот.       Поэтому он не испытывает совершенно никакого стыда, оставляя недопитую чашку кофе и направляясь за чем-нибудь потяжелее.       В конце концов, он это заслужил. Почему бы не побаловать себя немного?       Путь до шкафчика с напитками ощущается немного сюрреалистично. Само собой, когда он перемещал ветхую диковинку со своего старого места проживания, семилетний слой пыли с неё никуда не делся. Он решает не прибегать ни к магии, ни к сторонней помощи для возвращения её прежнего величия, находя ручную реставрацию весьма медитативным занятием, позволяющим собраться с мыслями. Однако это означает, что теперь он особенно близко знаком со всей грязью, оставшейся в углах, до которых он не смог дотянуться, со всеми пятнами, которые он не смог удалить без особенных усилий.       До того особенно, что, потянувшись за одной из дальних бутылок, он чувстует, как его глаз начинает дёргаться, как только пальцы в перчатках натыкаются на что-то липкое.       В этот вечер выбор падает на вино. Красное, раздобытое в результате перемещения пары шахматных фигур, что позволило ему свергнуть коварный дуэт владык Ада, контролировавших часть района развлечений в конце 30-ых.       Содержание нескольких подпольных баров (США, сухой закон, все дела) в самом их расцвете доставляло Аластору наслаждение. Во многом благодаря бонусам, которые прилагались к работе. Таким как, например, бутылка, которую он подносит к лампе на рабочем столе. Изысканное и выдержанное, скорее всего ещё более насыщенное от того, что оставалось нетронутым столько лет. Одно из последних, которые он приберёг для себя, когда подпольные бары начали терять популярность. Задолго до того, как кто-либо из омерзительных Ви начал заражать район своей безвкусной пошлостью.       Аластор фыркает, вытаскивая пробку из бутылки. Вокс и подельники определённо набрали популярность и заработали состояние в его отсутствие, но было очевидно, что некоторые вещи никогда не меняются.       На те возмутительные горы денег, которыми эти трое теперь распоряжаются, эту бутылку можно было бы купить с десяток раз.       За неделю.       Но, думает Аластор, наливая жидкое золото до середины бокала, статус им точно не купить.       Первая капля, попадающая на язык, ощущается как взрыв вкуса мягкой смеси ягод и древесных полутонов. Кратно лучше, чем ему помнилось, почти настолько, чтобы звучно вдохнуть, чтобы ещё раз насладиться вкусом.       Выдержка уж точно не входит в его добродетели, и притворяться, что это не так, уж точно не несёт в себе никакого смысла.       Но он готов признать, что некоторые удовольствия стоит растягивать.       Он раздумывает над этим, создавая вихрь в бокале красной жидкости. Крики достойных соперников – одно из них, отдалённый хруст костей на зубах – другое.       Аластор делает новый, больший глоток из бокала, присаживаясь за стол, задумываясь над всеми теми возможности, которые теперь открывались перед ним. Эфир – это только начало, бой, в котором так легко победить. Ещё немного, и о его возвращении будет знать уже весь Пентаграм-сити.       В том числе и он.       Заблудившаяся капля угрожает стечь по его сжатым губам, но быстро исчезает под языком Аластора, борющегося с волнением, пузырящимся в груди. Со всех улиц, из каждого угла будет звучать шёпот о возвращении старой угрозы. Тысячи настраивающихся на его волну каждую ночь, лишь бы услышать его голос. Погрузиться в ложное чувство безопасности под сладкие звуки его радио, пока он будет наслаждаться их вниманием.       Одна только мысль об этом будоражит его, заставляет волосы на шее встать дыбом и–       Стоп, нет.       Аластор не может удержать радиопомехи, когда вдруг осознаёт, что эта реакция вызвана чем-то иным.       Воздух сгущается от напряжения, когда его когти врезаются в кожу на подлокотниках, а уши дёргаются во внимании, в готовности услышать падение булавки.       И… ничего.       Из изолированной от звуков будки радиовышки он слышит только невнятный шум из отеля. Изнутри тихо, как на кладбище. Но шестое чувство не ошибается.       Он не один.       Пересилив первоначальный шок от обнаруженного шпионажа, Аластор возвращает свою фирменную улыбку до ушей на своё законное место. Несмотря на все те усилия, что он приложил к тому, чтобы этот чёртов телевизор не мог пробраться в отель, ему хватало ума не надеяться на то, что Вокс ещё не успел вплестись своими проводами в сам воздух, захламлявший их лёгкие.       Такое скорое появление после публичного поражения было неожиданным развитием сюжета, Аластор готов это признать. Но и ничего нехарактерного кому-то такому жалкому, как этому ящику с картинками, в этом нет.       Он задумывается на секунду.       — Ха-ха! — он раскручивается на месте, поворачиваясь лицом к сопернику с разрастающейся улыбкой, — Уже готов ко второму раунду, тупоголо— Аластор прерывает себя с почти оглушительным визгом.       На небольшом столике рядом с ним расселась вовсе не долговязая фигура Вокса, а кое-кто гораздо меньше.       Гораздо более приятный силуэт.       И если знакомые изгибы идеально сидящего белого костюма не выдают его с потрохами, это уж точно делают пронзительные глаза, блестящие золотом.       Так или иначе, у него нет шансов утаить реакцию на то, как выражение лица Короля Ада становится таким, каким оно навеки закрепилось в самой его душе. Ухмылка, которая преследовала его во снах годами, расползалась по ангельским чертам лица, посылая мурашки вдоль позвоночника.       — Я всё гадал, когда же ты заметишь, — волосы падают на лицо Люцифера, когда он наклоняет голову, прищуриваясь и оглядывая Аластора с ног до головы, — Ты расслабился за время своего отсутствия, старый друг.       Это поддразнивающее выражение лица на мгновение превращается в очевидную нежность, прежде чем Люцифер спрыгивает со стола.       Несмотря на бесчисленное множество сценариев развития этого воссоединения, которое он проигрывал у себя в голове, и все те слова, которые он репетировал из раза в раз, чтобы знать в точности, что сказать тому единственному демону, который забрался под его кожу и разбил там свой лагерь, Аластор не мог издать ни звука.       Когда Люцифер приближается к нему, становится только хуже, в горле пересыхает от одного только взгляда на то, как фалды (удлиненные задние концы фрака или мундира, я тоже положительно в ахуе с этой внезапной терминологии) его фрака двигаются из стороны в сторону с каждым новым движением королевских бёдер. Отвлекает, мягко говоря, но только на секунду сбивает его внимание. С каждым шагом его переполняет всеми теми чувствами, которых время лишило его так жестоко.       Черты этого ангельского лица, самодовольные звуки, которые он издаёт, этот расширяющийся оскал, его запах.       Аластор внезапно осознаёт, что он до боли изголодался.       Люцифер останавливается перед ним и наклоняется так, что между ними остаются лишь сантиметры.       — Хотя, мне очень не хотелось стать причиной разочарования.       Слишком близко, чересчур, он слишком—       — Извините, ваше величество, — Аластор пытается собраться с мыслями, бегая глазами по лицу, которое от так усердно старался забыть, убедить себя в том, что больше никогда не увидит, — Что, простите?       Ухмылка Люцифера расширяется, и Аластор еле сдерживается, чтобы не упасть на колени здесь и сейчас.       — Может быть, — Люцифер проводит змеиным языком по зубам, — если ты правильно попросишь.       Он подмигивает, и Аластор ясно осознаёт, что он что-то упускает.       Проходит всего несколько секунд, которые вопреки всем законам времени кажутся слишком долгими, прежде чем до него наконец доходит.       Ой. Ой.       Несмотря на попытки Аластора контролировать себя, его вечная улыбка превращается в выражение искреннего восторга, прежде чем он возвращает контроль над собой.       Люцифер замечает.       Он всегда замечает.       — Что ж—, — начинает Аластор, но прерывается, чтобы очистить голос от помех, — Неплохо, Сир. Но я имел в виду—       — О, я знаю, что ты имел в виду. — Люцифер наклоняется ближе, нависая над Аластором, удерживая его на месте, поставив обе руки на подлокотники его кресла, — Я также знаю, что я не тот, кого ты ждал.       Намёк вынуждает Аластора со звуком сглотнуть.       Чего ему стоит не сократить дистанцию прямо сейчас, не опрокинуть Короля, завладеть его маленькой фигурой, чтобы открыть его шею и заполучить то, в чём он отказывал себе годами.       Доказать, что все слова о его слабости не стоят и гроша…       Он чувствует, как тяжелеет его челюсть, перспектива соблазняет его, но последние крупицы его рассудка сдерживают порыв в последний момент.       Что может быть скучнее, чем вот так просто сдаться?       — Нет. — Он наклоняет голову в сторону с резким хрустом в шее, который почти заставляет Люцифера подпрыгнуть, — Но я бы не назвал сюрприз нежеланным. Чем я обязан такому удовольствию, Люцифер?       Имя, которое несколько долгих лет не покидало его сознания, не звучало из его уст, слетает с его языка с такой лёгкостью, словно ему там самое место. То, с какой лестью, появившейся внезапно и совершенно из неоткуда, звучал его голос, удивляет его самого. Глаза Люцифера округляются почти комически, небольшая особенность, которую Аластор уже забыл, что так лю—       Наслаждался каждой возможностью увидеть. Особенно сейчас, когда ему приходится выпрямиться и отвернуться от него на секунду, чтобы вернуть самообладание.       Им обоим, если быть точнее.       — Ты устроил впечатляющее шоу, — размышляет Люцифер, постукивая кончиком пальца по микрофону Аластора, прежде чем обернуться через плечо, — Хотя не думал, что тебе понадобится целая неделя, чтобы заявить о своём возвращении во всеуслышание.       Столько недосказанности.       Столько скрытых вопросов.       Над ними нависает тишина, и Аластор готов поклясться, что никогда ещё она не была такой тяжёлой.       — Мои извинения, Сир. — Аластор поднимает руки в знак капитуляции, сжимаясь в уязвимости, — Но кто как не Вы, из всех демонов, способен оценить удовольствие от драматичного появления.       Это лишь часть правды, но это всё, что он может себе позволить.       Во всяком случае, пока.       Люцифер со смехом запрокидывает голову, и кажется, этого оказалось достаточно.       Пока. Он мысленно повторяет.       — Тут ты прав, — отвечает Люцифер, оборачивая пальцы вокруг горлышка бутылки вина, его улыбка смягчается, — Разрешишь присоединиться?       Не дав Аластору времени на ответ, потому что знает, он очевиден, он наполняет бокал.       Чем напоминает Аластору о чем-то давно забытом.       Проявление пренебрежения этикетом, свойственное Королю, которое всегда действует Аластору на нервы. Люцифер привык наливать вино до краёв.       Стоит ли говорить, что его накрывает сильная волна негодования, острое желание исправить такое поведение.       Его хватка на кресле усиливается.       Ничего не мешает ему просто поддаться порыву, позволить мраку в душе пересилить его, выпустить всю свою силу наружу до последней капли и—       Нет. Рано.       — Вовсе нет! — он держит радио фон в его голосе под полным контролем, изо всех сил стараясь удержать хрупкий искусственный образ, — Подозреваю, за время моего небольшого отпуска накопилось много того, что мы могли бы обсудить.       — Я начну. — Люцифер крутит в руках бокал и делает глоток, прежде чем встречается взглядом с Аластором, — Не думай, что я не заметил, где ты решил появиться.       А.       А вот это… это он не может объяснить.       Пока нет.       Поэтому у Аластора остаётся единственный путь отступления.       Переключение внимания.       — Можно ли меня в этом винить? — Он поднимает собственный бокал, встаёт напротив Короля, повторяя его позу, насколько это возможно, и продолжает, — Разве не Вы сказали мне однажды, что драма – это вся моя жизнь?       Наступает тишина. Такая, что Аластор уже убеждён, ему придётся согнуться в три погибели – фигурально – чтобы придумать, как не объясняться.       Или, он думает, проводя взглядом по полоске серебряной кожи, вид на которую открывается ему чуть ниже подбородка Люцифера, может быть, в свете его долгого отсутствия, они могли бы ускорить привычный танец—       — Рад, что ничего в тебе не изменилось.       Аластор мысленно выдыхает в облегчении. Он наклоняет свой бокал в сторону Короля и делает глоток и, к своему удивлению, оказывается на дне бокала. Он быстро проглатывает и начинает аккуратно перемещаться в сторону Люцифера за добавкой.       Его останавливает рука на запястье.       — Ну, почти. За исключением твоих манер.       Помехи смешиваются с голосом Аластора, как только он открывает рот, — Пардон?       — Неужели тебя не было так долго, — хватка Люцифера сжимается, и он с силой, застающей врасплох, притягивает озадаченного Аластора к себе до того близко, что дыхание Короля ощущается на лице, — Что ты забыл, как следует приветствовать своего короля?       Аластор понимает, о чём речь, ещё до того, как Люцифер отпускает его.       Он чувствует, как крошится его воля.       И тяга упасть на колени кратно сильнее, чем желание удержать лицо. Исключительно самодовольное лицо Люцифера выдаёт, что он принял правильное решение, а рука, поднятая в направлении Аластора – прямое подтверждение того, как сильно они по этому скучали.       Старинный обычай, танец, исполненный несчётное множество раз.       Именно то, с чего для них всё начиналось, подходящий способ познакомиться вновь после болезненно долгого расставания.       Аластор не в силах себя удержать.       Он удобнее встаёт на колени, переплетая собственные пальцы, так приятно покрытые кожей перчаток, с протянутыми ему. Встречаясь взглядом с Королём, он наклоняется, облизывая губы, которые теперь чувствуются совершенно сухими, и оставляет поцелуй на кольце с пентаграммой на пальце Люцифера.       Он едва ли касается этой мягкой кожи губами, так усиленно отрицая реальность происходящего, что практически слышит собственные крики, с огромным трудом удерживая контроль.       Душное напряжение в комнате нарастает до того, что уже готово сравниться с болотным воздухом в середине лета, но Аластор вкладывает все свои силы в сохранение спокойствия. Его мысли переполняются воспоминаниями. Воспоминаниями о тех временах, когда он мог почувствовать эту мягкую кожу на губах не только в смутных мечтах. Когда он притягивает руку Люцифера ближе к себе, оставляя новый поцелуй на тыльной стороне ладони, его сердце наполняется небывалой лёгкостью.       Разрушая тот мысленный барьер, который Аластор возвёл вокруг этой стороны себя.       Той стороны, которая позволяла ему чувствовать то, что он считал невозможным.       Прерывистый вздох Люцифера подсказывает: они оба это чувствуют.       Один поцелуй сменяется вторым. Затем третьим.       Время ускользает, пока Аластор беззвучно воспевает эту фарфоровую кожу.       Но, в отличие от реального фарфора, Люцифер тёплый. Благодатный огонь всё ещё барабанит в каждой клеточке его кожи так, что он почти сияет изнутри. И с каждым прикосновением губ Аластор вспоминает все эти крошечных детали. Каждую маленькую косточку нежных пальцев, каждую ямку, от нажатия на которую сжимаются мышцы.       Затейливый узор из вен, спрятанный под поверхностью кожи.       Продолжать сдерживать эту жажду невозможно. Аластор готов себе признаться, что приближается именно тот момент, который он прокручивал на задворках сознания всё время с момента возвращения. Наконец он снова может почувствовать на языке этот сладкий нектар. Искушение. Он борется с чувством, бурлящим в груди, с чувством, которое он считал давно утерянным и которое возвратилось с необыкновенной скоростью.       Этого достаточно, чтобы он откинулся назад, стирая с губ тонкую нить чёрной слюны, угрожающую упасть на подбородок.       То, как Люцифер вздрагивает от этого вида, он сохраняет в памяти, чтобы эксплуатировать в будущем.       — Сдерживаться не в твоём стиле, Аластор.       О, блядь.       Люцифер лишь едва шелохнулся, а Аластор практически теряет контроль над своим телом, содрогаясь от упоминания собственного имени.       Когда Люцифер поднимает его за подбородок той самой рукой, он едва сдерживает себя от того, чтобы не развалиться на части.       — Особенно когда твоё любимое блюдо ждёт тебя на блюдечке с голубой каёмочкой.       До него, переполненного потрясающим возбуждением, слишком долго доходит.       Люциферу приходится опустить вторую руку в бокал, окунуть пальцы в вино и провести по его губам, чтобы проиллюстрировать, что он имеет в виду. Ручейки вина – примитивная имитация крови, покрывавшей Короля когда-то где-то в его воспоминаниях, но они создают идеальную картинку.       Несмотря на всю ту ненависть, которую он испытывает к тем редким случаям, когда становится рабом самых примитивных своих инстинктов, невозможно отрицать того, как быстро в его штанах становится необоснованно тесно.       А также того, что он знает, насколько приятно будет наконец почувствовать, как гибкое тело Люцифера извивается на нём.       Сам Король Ада, уподобленный слезливому месиву.       Из-за него. Всё это для него. Только для него.       Аластор мрачно хихикает, целуя тыльную сторону ладони в последний раз, прежде чем переворачивает её. Он ведёт дорожку из поцелуев вокруг запястья Короля, каждый раз усиливая давление. Всё ради того, чтобы окружить внутреннюю часть запястья вниманием, упиваясь усиливающимся ощущением щекочущего губы пульса.       Дыхание Люцифера сбивается, и ему внезапно кажется, словно с момента их последней встречи не прошло всего этого времени. Что Аластор не проводил бесчисленные ночи, страдая от жажды, которую в нём пробуждали мысли о той коже, которую он теперь царапал зубами.       Целостность которой, он знает по опыту, так, так легко нарушить.       — А может, — Люцифер продолжает, стараясь сохранить выдержку вопреки тому, что вместе с голосом из него вырываются тяжёлые вздохи, — За те годы, что тебя не было рядом, иссякла та ненасытная жажда, которая мне так нравилась.       Это становится последней каплей.       Люцифер испытывает его. Испытывает с того самого момента, как оказался в его башне.       У Аластора срывает крышу.       — Не в этой жизни.       Его хриплый голос искрится от радиошумов. Совершенно не соответствует тому джентльмену, которым он обычно кажется.       Больше напоминает того монстра, что скрывается под этой маской.       — Я всего лишь наслаждаюсь моментом, Сир.       Он оголяет удлиняющиеся зубы, ни единой мысли, кроме чистой, нефильтрованной жажды крови, в голове.       — Как Вы мне напомнили, — Аластор практически рычит, пресекая все попытки удержать контроль, — Мы слишком долго ждали.       Ход времени замедляется, когда он прислоняет губы к руке и погружает зубы в эту безупречную кожу.       Да.       Аластор не скрывает того стона, что вырывается из него с первой каплей жидкого золота на языке. Это переполняет его вкусовые рецепторы ощущениями.       Да. Да!       Люцифер – самый сладкий мёд. Абсолютно потусторонний, но при этом ошеломляюще знакомый.       Он идеален.       У Аластора кружится голова от того самого напитка, срок годности которого для него уже давно истёк. Напитка из чистого золота, самой сути Люцифера, переполняющей всего его чувствами.       Он наслаждается теми райскими звуками, которые раздаются над ним.       Он поднимает глаза на демона, которым упивается, и едва не давится. Широко раскрытые золотые глаза, щёки глубокого алого цвета, ангельский рот приоткрыт от мягких вздохов. Отчего-то он ещё прекраснее, чем в воспоминаниях Аластора, и этот вид в сочетании с вкусом его крови угрожает опустошить Аластора без единого прикосновения.       Он до того явно ощущает этот риск, что ему приходится отстраниться, чтобы взять себя под контроль и не рассыпаться на кусочки ещё до того, как они начали.       Но он всё так же близко.       Собственные веки утяжеляются, а извечная улыбка исчезает. Сброс маски оказывает именно тот эффект, на который он рассчитывал, и хныканье Люцифера раздаётся музыкой для его ушей. Звук настолько же притягательный, как его вкус.       В попытках вытянуть из него новые звуки, Аластор ловит языком капли, стекающие по запястью в его тесной хватке.       Но это не значит, что он бережёт каждую каплю. Как бы не было трудно отказаться от этого вкуса, вид ручьёв из чистого золота на белоснежной коже Люцифера того стоит. С тяжёлыми вздохами Аластор чередует каждый новый глоток сладкого нектара с попытками размазать его по открытой коже.       Однако проходит меньше минуты, а ему уже становится этого мало. Ему нужно больше.       Взгляд мутнеет, когда он снова погружается зубами в открытую рану и чувствует взрыв удовольствия, несравнимого ни с чем, что он когда-либо знал. От сильных эмоций начинает казаться, что его душа вот-вот вырвется из тела и отправится туда, где Аластор сможет смотреть со стороны на то, как его зубы впиваются всё глубже, вытягивая из Короля крики боли, смешанной с удовольствием.       Он благодарен прошлой версии себя за звукоизоляцию.       Но эта мысль не удерживается в его голове. В конце концов, он провёл так много времени без единого намёка на то, когда он снова сможет увидеть Люцифера, что теряет контроль над реальностью. Его тёмная сторона со всеми её садистскими наклонностями требует всё большего. Она практически умоляет. Убеждает разорвать Короля на куски. Поглотить его всего, пока ничего не останется.       Это практически оглушает.       Удержать инстинктивное желание разорвать его на части на части удаётся Аластору лишь потому, что он вновь поднимает взгляд на своего правителя. Он замечает такие мельчайшие детали, как растрёпанные волосы и то, как Люцифер практически извивается на месте.       Из-за чего теперь в нём разгорается другой голод. Голод, помутняющий его едва вернувшийся рассудок.       С нечеловеческой скоростью Аластор утягивает Короля на пол, садясь на корточки, чтобы Люцифер мог расположиться на его бёдрах. Люцифер выпускает удивлённый писк, на мгновение откинув всю свою статность вместе с пиджаком, который с него срывают и бросают в сторону. Но он быстро восстанавливается и цепляется ногами за Аластора так, что ничем, кроме инстинкта, это назвать невозможно.       Два давно потерянных кусочка пазла, идеально подходящие друг другу, они почти забывают о той боли, которую принесло расставание.       Мысль об этом ошеломляет Аластора до того, что на секунду он замирает.       Они смотрят друг на друга зачарованно всего несколько секунд, но этого достаточно, чтобы Аластор потерял счёт времени, утопая в жидком золоте глаз напротив.       На языке вертятся слова.       Глупые. Глупейшие слова.       Слова, что почти вырываются. Слова, которые Аластор бы не смог стереть из его памяти, если бы они вырвались.       Они этого не делают. Люцифер прерывает его поток мыслей молчаливым приглашением. Он наклоняет голову, оголяя шею, и закусывает опухшую нижнюю губу.       Играет бровями, бросая вызов.       Аластор принимает его слишком быстро.       Слова, которые могли стать его погибелью, становятся стоном, приглушённым тёплой шеей Люцифера. Он притягивает Короля поближе, содрогаясь от ощущения биения сердца по собственной груди, и снова выпускает зубы.       Они погружаются в плоть Люцифера гораздо глубже, чем позволяло его запястье.       Возвращают когда-то неизменный узор, который Люцифер прятал за высоким горлом пиджака.       Заявляют о своих правах на него.       Аластор подумывает над тем, чтобы разорвать этот пиджак в клочья и запретить Люциферу даже думать о том, чтобы его заменить.       Чтобы весь Ад знал, кто именно заставляет Короля Ада так кричать.       Они меняют положение, стоит Аластору углублить укус, не сдерживая голодного стона, когда покрытый одеждой член Короля сильно прижимается к нему.       Требуя внимания к нему и его обладателю.       Он возбуждён до боли, так на него влияет воссоединение с Аластором.       Как будто напряжённое шипение и совершенно греховные стоны ещё не выдали этого.       Едва между ними возникает контакт, Люцифер толкается в него с такой жаждой, что Аластор ухмыляется в укус. Но это не значит, что сам он способен сдерживаться. Он действует, полностью положившись на инстинкты, двигаясь в унисон с толчками Люцифера, пока его собственный член не оказывается между его соблазнительно полными булочками.       Разум Аластора переполняется воспоминаниями о погружении в это манящее тепло так быстро, что мысли сбиваются в кучу. Он вспоминает, как крепко Люцифер держится за него, с какой нуждой он тянется к Аластору и как хорошо его принимает.       Этого достаточно, чтобы когти Аластора вцепились в бока Короля, с каждой секундой усиливая желание разорвать в клочья остатки его костюма. Но тут Люцифер начинает сопротивляться его хватке. Он ругается шёпотом и трётся своим членом о живот Аластора. Он движется отчаянно, проявляя то же нетерпение, что пожирает Аластора изнутри.       У них будет на это время. Однажды Аластор сможет посвятить несколько часов попыткам свести Короля с ума всеми доступными способами.       Но сейчас он не может даже думать о том, чтобы отстраниться, уделить внимание подготовке. Да даже стянуть остатки одежды. Не сейчас, когда Люцифер так потрясающе трётся о него своим телом с лихорадочными усилиями. Не сейчас, когда Аластор чувствует, как напряжение нарастает в районе его живота.       Кроме того, эффект их отчаянного объятия от одежды только усиливается.       На подсознательном уровне он знает, что это не последний их раз. Что им нужно наверстать упущенное за семь долгих лет.       Впереди столько всего.       Одна только мысль об этом будоражит Аластора.       Его разрывает от невозможности сохранять дыхание и успевать глотать кровь, переполняющую его рот из-за особенно глубокого укуса, как вдруг его имя звучит снова. В голосе, слишком тихом даже для шёпота, столько чистого желания, что Аластор не может сопротивляться.       Он отстраняется, тяжело дыша.       Их взгляды пересекаются.       Его давно мёртвое сердце пропускает несколько ударов.       Считанные секунды, и их губы сталкиваются.       В том маленьком расстоянии, которое остаётся между ними, звучат жалкие звуки. Люцифер хнычет в его губы, трётся о бедро и позволяет сминать собственные губы без толики самообладания. Его пальцы запутываются в волосах Аластора, пока тот опускает Короля на спину, удерживая его за бёдра и стараясь придать его отчаянным движениям подобие ритма.       Ни один из них не продержится достаточно долго, чтобы им насладиться.       Рот Люцифера вызывает зависимость так же легко, как те звуки, что он издаёт, и Аластор намерен восполнить все свои упущения. Их окружают только звуки и зубы, последние из которых зацепляют губу Люцифера, проливая новые капли вкуснейшей крови между ними.       Когда Люцифер разрывает поцелуй со стоном от особенно чёткого толчка, Аластор уверен, что видит звёзды перед глазами.       Король выглядит совершенно разбитым.       Кровь размазана по его опухшему рту, и Аластор догадывается, что в этом они сейчас похожи. Его глаза всё ещё широко раскрыты и сверкают от желания, требования, когда он пытается хвататься за воздух. Аластор раскачивает его на бёдрах вперёд-назад, закрепляя каждую драгоценную деталь на подкорке сознания.       От привычного пафоса Люцифера не остаётся и следа. Он уничтожен.       Увы, лишь на несколько секунд.       Хватка на волосах Аластора усиливается, вырывая из его уст шипение радио, и Люцифер прислоняет его к шее.       — Ещё. В этот раз сильнее, — ухмылка Люцифера возвращается, глаза сужаются, и его голос звучит гораздо ниже, чем обычно, — Твой Король приказывает.       Напоминая Аластору о том, насколько могущественное существо покорило его сердце столь много лет назад.       Он с удовольствием подчиняется.       В ту самую секунду, как его зубы вновь погружаются в отметку, которой здесь самое место, он чувствует что-то новое. Нет, он ощущает это вкусовыми рецепторами. Кровь Люцифера заряжена, покалывает язык, не оставляя сомнений в том, что существо из чистого света мчится к неизбежному взрыву. Вкус отрезвляет, поглощает его, оставляет пятно на брюках, когда Люцифер особенно хорошо трётся о него.       Это почти заставляет его замедлиться, оттянуть неизбежное.       Чтобы не закончить, прежде чем Король получит полную дозу наслаждения.       Приглушённый всхлип даёт понять, что он ошибся.       — Чёрт, да. Так долго– так блядски долго–       Совершенно нефильтрованное бормотание, именно такое, каким Аластор его помнит.       Король близко.       Его Король, он исправляется.       — Как ты посмел– Как ты мог сбежать, не сказав ни ёбаного слова и– Ах–, — всё тело Люцифера дрожит в его руках, бёдра лихорадочно движутся, — Только посмей останови-ить-ся!       Он откидывается назад со стоном, в котором звучит всё, что он не может сказать словами, и Аластор задумывается над тем, что звукоизоляция окупает себя до последнего цента.       Здесь он мог бы выбивать из Короля оглушительные крики. Никто бы об этом не догадался.       Именно этим он и планирует заняться.       Аластор отстраняется от шеи, наклоняя Короля назад до тех пор, пока не сможет поднять колени с пола.       До тех пор, пока не завладевает контролем над каждым толчком, каждым мельчайшим движением.       Он по-маньячески усмехается, смотря на демона, раскачивая Люцифера на себе с нарастающим темпом, наблюдая за тем, как на бесподобном лице вырисовывается чистое наслаждение.       Глаза Люцифера закатываются, всё его тело замирает, губы открываются в одном последнем, почти беззвучном стоне. Аластор следует за ним, стоит ему почувствовать тепло от семени Короля на животе. Он прячет лицо в груди Люцифера, когда волны удовольствия настигают его, каждая новая сильнее предыдущей.       Момент идеален. Годы воздержания в сочетании с тем, как хорошо ощущается Люцифер, заставляют Аластора выть, как последнюю суку в течке.       Люцифер, очевидно, не против. Не то, чтобы рука, слишком любовно водящая по волосам Аластора, когда он заканчивает, это выдаёт.       Но хорошего понемногу.       Аластор поднимает Короля обратно почти смущённо, с болезненным осознанием того, какое шоу он устроил.       И одного взгляда на всё ещё извивающегося демона хватает, чтобы понять, что ему ещё какое-то время предстоит искупать вину.       — Насытился? — Люцифер мурлычет, играясь с волосами у левого уха Аластора, — Кажешься довольным.       — Тебе ли говорить. — Аластор ворчит, указывая на растущее пятно на пиджаке, — Его только пошили, к твоему сведению.       — Я отправлю его в чистку. — Люцифер оставляет мягкий поцелуй на лбу Аластора, и добавляет, — Как поживает наша дорогая Роузи?       А.       Аластор закусывает губу, чтобы правда случайно не слетела с неё. Само собой, его дражайшая подруга была рада его возвращению, и их воссоединение было совершенно радостным.       Но–       Оставались полутона. Намёк, оставшийся неозвученным. Кое-что касающееся того, что Аластору пообещали держать в секрете.       Кое-что, что разрушило бы мечты демона, которого он не мог потерять.       Только не снова.       — С нетерпением посвятила меня во все сплетни округи, конечно! — отвечает Аластор, усиливая хватку на талии Люцифера, — Она и указала мне на это место, когда я вернулся.       — Полагаю, некоторые вещи остаются неизменными.       Люцифер быстро отводит глаза, запутывая пальцы в рукаве Аластора. Он тяжело вздыхает и на секунду зажмуривается, позволяя себе небольшую передышку, прежде чем натягивает маску с той же лёгкостью, с которой надевает хорошо изношенную перчатку.       — Что ж, рад, что ты снова здесь! — Люцифер снова проводит языком по зубам, обретая очаровательность, — Есть планы на завтрашний вечер? Аластор клюёт на эту удочку.       — Знаешь, ты мог бы проявить заинтересованность, Сир.       Люцифер смотрит на него с широко раскрытыми глазами, буквально сияя от волнения.       — План работает?       — Слишком рано делать выводы. — Аластор отвечает честно, наконец расслабляя хватку, — Но Шарлотта явно переняла чьё-то упрямство. — он подмигивает в попытке разрядить обстановку, — И твоя поддержка дорогого стоит.       — Весьма. — Люцифер притягивает его за рубашку, с маньяческой ухмылкой, — Хочешь покончить с этим сейчас?       Ответный визг заставляет Люцифера подпрыгнуть.       — Мне кажется–Сир, — начинает Аластор с осторожностью, — Что в, эм, в наших же интересах пока не посвящать никого в особенности нашего–, — он кашляет и непреднамеренно натыкается взглядом на то место, где их тела всё ещё плотно примыкают друг к другу, — Положения.       Это риск, и он это осознаёт. Было легко держать их связь в тайне, когда у них не было причин о ней распространяться. И, само собой, Аластор понимал, что в конце концов правда вскроется.       Но ещё рано.       Не сейчас, когда он так старается подчинить всё плану.       — Думаю, ты как всегда прав, — размышляет Люцифер, — Позвоню ей из дома. Организую что-нибудь на следующей неделе. Или через неделю.       — Ты не пожалеешь.       На секунду Аластор удивляется тому, что на этот раз последнее слово остаётся за ним.       Всего на секунду.       — Естественно, ты же будешь там, — добавляет Люцифер, растягивая губы в соблазнительной ухмылке, умышленно проводя взглядом по телу Аластора, — Знаю, знаю. Я должен притворяться. Не значит, что я не могу получить удовольствие от первой встречи с привлекательным демоном.       Аластор закатывает глаза, притворяясь обиженным, когда Король нажимает ему на грудь. Он ворчит несмотря на то, что мысленно уже вырисовывает, во что их случайная «встреча» превратится.       Может быть, он даже шутливо унизит его, выдав пару лестных слов, собьёт его с ног.       Заставит его сердце трепетать, как умеет только он.       Обессиленный, Аластор снова притягивает Люцифера ближе, прижимаясь к быстро заживающей коже с довольным вздохом.       Так приятно быть дома.