Кадры решают всё. Любви не бывает.

– Вам помочь, джентльмены? Они расступаются. Маражай брезгливо морщится, поигрывая своим драгоценным хлыстом. Этим двоим он не уступит и ничего не расскажет, но потрёпанная самка мон-кай не может быть ему достойным противником. Хейдари протягивает руку и прищёлкивает пальцами: дай сюда! – Знаешь, – говорит она ксеносу, – зачем мне такая рука? Когда-то давным-давно я пришла к жрецу ложного бога и попросила отрезать мне руку. И сделать новую, из металла. Чтобы брать ей недозволенное. Дай! Хлыст летит в её сторону, она качает маятник, отбивает, перехватывает, дёргает на себя, и тварь выпускает рукоять. Вряд ли он оплошал. Он решил вступить в диалог. Доверчивый юный ксенос дал тёте свою игрушку. – С тех пор, – продолжает она, держа хлыст в механической руке, – я никогда не касаюсь запретных вещей своей настоящей плотью. Пальцы живой руки описывают круги возле конца рукояти, надёжно лежащей в ладони протеза, порхают бабочкой над свечой в причудливом ритме хондо. Вот сейчас мотылёк сгорит... – Ступайте, мальчики, – бросает она, не сводя глаз с друкхари, – мы тут побеседуем о своём, о девичьем. – Удачи, коллега, – говорят ей почти беззвучно. – Далеко-далеко, – говорит она нараспев, усаживаясь на пол и кладя перед собой игрушку, – на святой Терре, есть дивный и светлый сад, где растут огромные яблоки... Металлические пальцы сухо отщёлкивают ритм. Живая рука продолжает танец. Голос тянется вязкой патокой. Джай Хейдари рассказывает ксеносу сказку. Она рассказывает ему, как гуляют в дивном саду на Терре детёныши мон-кай, нарядные, пухленькие и гладкие, выросшие в богатых домах, никогда не встречавшие ксеносов. Как поют они весёлые песенки и танцуют забавные танцы. Она рассказывает ему про девочку в голубых бантиках, толстенькую и пухлощёкую. И другую девочку, в беленьком платье и кружевных панталончиках, тоже пухлую и аппетитную. Она рассказывает ему, как толстая девочка в бантах подходит к той, что в белом платье, и начинает рассказывать сказку. Это сказка про инквизитора, который поймал друкхари. Это богатые девочки с далёкой богатой Терры. Они никогда не видели ни того, ни другого. Но толстушка в голубых бантах рассказывает подруге, как пытает ксеноса инквизитор, сочиняет, тараща глаза и причмокивая на особенно сладких подробностях. Подруга её слушает жадно, прикусив губу и шевеля мягонькими белыми пальчиками, выпачканными в чернилах. А потом ксенос в девочкиной сказке начинает говорить. И он рассказывает инквизитору, как убил всю его семью, тоже в сладких подробностях. Рассказывая за ксеноса, Хейдари переходит на его язык. Один старый издыхающий друкхари сказал, что её акцент звучит возбуждающе. Тварь не соврала. Представь себе, говорит она, возвращаясь к низкому готику, как сияют глазёнки у девочек и разгораются щёчки. Как чудно им там, в безопасности, под сенью дивного сада, рассказывать эту сказку, зная, что никогда не дотянется до них когтистая лапа. Никогда не сделают с ними того, о чём они рассказывают в долгих и сладких подробностях. А потом за ними придёт их прислуга и поведёт домой, где непременно накормит пончиками в сиропе. И ещё бланманже. Обязательно – бланманже. Она берёт хлыст живой рукой и швыряет его ксеносу. – Что ты сделал бы с ними? – А ты? – выдыхает он. Умный мальчик. – Я подожгла бы сад, – просто говорит она. – Я ненавижу детей. Она встаёт, и он тоже. – Кстати, о детях, – говорит она деловым тоном, - Открыть нам портал может твоя жена. – Не называй её так, женщина! – Господин назначил вас мужем и женой, – пожимает она плечами, - Значит, для меня вы – муж и жена. Я должна ему подчиняться, даже если мне это не нравится. И знаешь, что? Он немыслимо старомоден, наш господин. Он уверен, что в браке обязательно должны рождаться дети... Дитя эльдари и друкхари, смешанная кровь, невероятно сильный, быстрый и умный... Выращенный мон-кай. Кровь Дракона, служащая Вольному Торговцу. Это очень заманчиво. Я почти хочу это видеть. – Она не сможет выносить дитя! – Да, она ещё слишком юна для этого. Знаешь, о чём он спрашивал того мон-кай, что отмечен проклятием? Он спрашивал, сколько ты проживёшь в реальности. Буквально каких-то сто лет, и она будет готова принять твоё семя, Дракон. Но знаешь ещё что? Ты ведь уже достаточно зрел, чтобы сделать дитя? С нами идёт техножрец, вон тот, в алом... О! Он не простой служитель ложного бога. Ему множество лет и он знает множество тайн. Он может взять твоё семя и сохранить его. И тогда ты станешь не нужен. – Ты лжёшь! – Ты хочешь проверить? Он не хочет. – Лорд-капитан! – кричит она, – Господин Дракон хочет вам что-то сказать! – А мне уже неинтересно! – отзывается Кузьма, – Мне рыжая всё объяснила! – А на это господин Дракон велел передать, что рыжая просто дура, и ничего не знает! – Ладно! Пойду, послушаю... – Там ведь те, кому ты хочешь вынуть глаза? – уточняет она у ксеноса, указывая туда, где мерцает рамка портала. – Я буду говорить с твоим господином, женщина, а не с тобой, – вяло отзывается он, пряча хлыст. – Говори с ним хорошо, о Дракон Коморры. Говори с ним долго и хорошо. Он очень любит подробности и очень не любит обман. Кузьма уже идёт ей навстречу, она кивает ему на ходу и направляется к своим бойцам, но по пути её перехватывают, дёргают за руку и утаскивают в удобную щель, где их никто не увидит. – Охерел? – шипит она, стиснутая в крепких объятиях, – Я же врезать могла. Он только фыркает, он знает, что не могла, что узнает его загребущие руки с первого прикосновения. – Четверть часа, – говорит он ей в макушку, – я провозился бы дольше. – От тебя он хотел бы большего, – ворчит она, бодая его плечо. – Ты правильно определил возраст. Молодая особь из породистых. Сладкий мамин чемпион. Попытался играть во взрослые игры, получил по щам и обиделся на весь свет. Ненавижу детей... Он успокаивающе гладит её по лопаткам. Она шипит. – Скажи мне что-нибудь на инквизиторском, – просит она, прижимаясь к нему. – Иначе я захочу тебя прямо здесь и сейчас. – Не меня, – хмыкает он и кладёт ей руку на затылок. – Ты хочешь драться, это тебя возбуждает. Тебе стоило бы перед боем, женщинам это полезно. Но это вредно мужчинам. Соберись и думай о детях. Ты раздала им оружие? – Надо? – глухо говорит она. – Ты же видишь. Ты тактик не хуже Кузьмы. Они не смогут пройти здесь, не ввязавшись в бой... Они некоторое время молчат, потом он добавляет: - ... и не захотят. Он дурак, он полный кретин, он наивный мальчик из рыцарского дома, но он тысячу раз прав. Не смогут и не захотят. Значит, после того, как Кузьма вытянет из ксеноса подробности, они будут вместе думать, как лучше использовать этот разношёрстный человечий сброд. Джай Хейдари не хочет думать. Она хочет кого-нибудь убить, возможно, чего-нибудь выпить, может быть, кого-то оттрахать. Ещё она хочет помыться, но это мечта несбыточная. Бодрой танцующей походочкой она приближается к своим людям. – Капрал Хоуп! Что у нас с водой? – Пить есть, – голос у мальчишки преувеличенно бодрый, – суток на трое, если с толком. Но сауна вам не светит, сержант. – А умыться? – Для вас – найдём. Уродливая пустотница, кажется, её зовут Абда, пускает по кругу кружку, ребята скидываются водичкой для командира. Хейдари нагибается, отбрасывает волосы с затылка: лей сюда. Остатком тепловатой воды моет руки и проводит мокрой ладонью по лицу. Капрал прачечного отделения, кажется, его зовут Бак, протягивает полотенце: серое, рваное, но чистое. – Значит так, дети мои, – говорит она, вытираясь и оставляя на полотенце безобразные разводы, - я расколола друкхари, и сейчас он рассказывает лорду-капитану, каких пакостей нам ожидать. Там, впереди, портал. Видите? Это наш путь отсюда. Сложить груз аккуратно, разобрать и проверить оружие, помолиться и быть в боевой готовности. Просто так нас отсюда не выпустят. Вопросы есть, вопросов нет. Про близость свободы, про то, как мы всем им покажем лорд-капитанскую матушку и прочую бодрую чушь она им не говорит. Это она им скажет, когда будет понятна конкретика. Сейчас они и так приободрились, загомонили и зашевелились. И к ним уже идёт Арджента с дежурным вдохновением на лице, славить господа и раздавать оружие, пока они с Кузьмой будут думать. Джай Хейдари не хочет думать, но другого выхода нет. – Радуются как дети, – говорит она Кузьме, – верят, что сможем выбраться, – он смотрит на неё оценивающе, и она поясняет, - Ненавижу детей.