русскость: тонущие в беспомощности

***

«Душу человека раны

делают прекраснее».

Мирослава стояла перед иконой Божией Матери, закрыв глаза и тихо-тихо шепча молитву, пока бабушка ставила свечи за здравие. — Мирочка, золотце, открой глаза, — с нравоучительной интонацией произнесла Мария Фёдоровна, подойдя к внучке, — зеркало души же… — она приобняла её за плечо. И Мирослава открыла. И сотни глаз будто смотрели на неё, видя все пороки, видя всё, что она творила за столь короткую жизнь. И ей тут же захотелось покинуть церковь, потому что взгляды их казались ей осуждающими и пугающими. Мирослава развернулась, смиренно кивая головой, а затем осмелилась: — Уже привыкла, бабуль, мне хочется оставить их закрытыми… Мария Фёдоровна поджала губы, нахмурилась, однако перечить не стала. — Можно мне закончить молитву, бабушка? — Конечно, дочка, конечно… Я пока пожертвования внесу. Мирослава подарила Марии Фёдоровне кроткую улыбку и вновь повернулась к иконам. Тусклые солнечные лучики гуляли по церкви, в воздухе стоял терпкий древесный запах ладана, повсюду горели свечи, огоньки которых были неравномерными из-за сквозняка. Мирослава глубоко вздохнула, решившись молиться открытыми глазами, и она словно бы почувствовала взгляд Божий. Услышала начавшееся Святым Отцом Богослужение, красивое песнопение, что заполнило всё пространство. И заплакала. «Яко в век милость Его Аллилуйя». — Почему вы так сильно веруете? Взгляд молодого человека, направленный на девушку, был пропитан сочувствием и искренней заинтересованностью. Мирослава даже сначала не поняла, что обращаются именно к ней, она проморгалась. — Простите, что? — Почему вы так сильно веруете? Извините, если нарушаю ваши личные границы, просто мне показалось, что именно вы из всех здесь собравшихся сможете ответить на этот вопрос, — быстро проговорил он, чуть склоняясь. В нос ударил резкий запах табака. Парень отвёл девушку в сторону, чтобы не мешать разговором приходящим, и протянул салфетку. Мирослава улыбнулась, принимая её, приподняла голову, глубоко вдыхая и вытирая слёзы с щёк. — Если завтра я проснусь, значит, Бог в меня верит. А я верую в Него. Это… очень крепкая взаимосвязь, которая началась с самого моего рождения. По крайней мере… я так чувствую, понимаете? Вера идёт от сердца, — Мирослава дотронулась до грудины парня, ощутив кончиками пальцев кашемир его пальто, а затем, будто ошпарившись, убрала ладонь. — Мне удалось удовлетворить ваше любопытство? — Да… Да, конечно. Извините, что отвлёк вас. — Мирослава! — подлетела Мария Фёдоровна с грозным видом. — Я ждала тебя на улице, Богослужение началось, не нужно отвлекать людей, — шикнула ей на ухо женщина и, извиняясь перед другими, обратившими на неё внимание, вышла. — Да, бабушка, конечно… Да свидания, — взволнованно ответила Мирослава, попрощалась с незнакомцем, в последний раз взглянула на иконы, смотрящие ей вслед, и поспешила уйти. — Данил! — уже на выходе представился парнишка, догнав её. Он широко улыбался ей, от бега тёмные волосы взъерошились, а коричневое пальто распахнулось. Взяв Мирославу за руку, он слегка дотронулся губами до её тыльной стороны ладони, очень галантно и аккуратно. — Меня зовут Данил. Мирослава, — рука всё ещё была в его, и он пожал её. Мирослава вновь улыбнулась, заставила себя оторвать взгляд от зелёных глаз, и побоявшись, что Данил мог заметить её румянец, поторопилась к бабушке. — А я говорила, надо хотя бы иногда глаза открывать, — с ехидством сказала Мария Фёдоровна, когда они вместе шли по парку. — Бабушка! — возмутилась Мирослава громче, чем нужно, и бабушка тепло рассмеялась, подмечая про себя красноту лица внучки. — Думаешь, я молодой не была? Теперь уже рассмеялась Мирослава. Впервые за долгое время — заливисто.