ебучие леваки запретили фисташки

[Блэкуэлл, штат Оклахома, весенний вечер 195Х. Дикси Дайнер.

      — Ага, бургер с двойным беконом… Хорошо, может что-нибудь ещё? — миловидная официантка латинской наружности в красно-белой униформе шустро записывала за сержантом у крайнего столика.       — Пивка ещё налей, тёмного нефильтрованного, кружку… Нет, две. И фисташек принеси. — Койл с кряхтением устроился поудобнее. — Это всё, красотка.       — Хорошо, со скидкой для полиции это шестьдесят цент... — увидев купюру, официантка замялась в смущении. — Ой, мне сейчас не хватит с пяти сдачи дать, подождите, я к кассе на секунду!       — Не стоит, оставь себе на чай. Бери, пока я добрый.       — Спасибо! Вы так милы, сержант Койл.       — Уже почти лейтенант, привыкай заранее.       Официантка улыбнулась копу, когда он нахлобучил ей на голову свою фуражку.]       Что бы Койл не говорил, а его всегда радовали новенькие на полицейском участке — и он никогда не расстраивался, когда они наоборот, убегали, сверкая пятками. Бог знает значит, ещё встретимся. Значит под Господом ходят. Коп повесил батон на пояс.       Стало наконец тихо: варианты разбрелись, и Лиланд присел около одного из манекенов, закурив, втягивая дым и после пуская пару колечек. После стало спокойно. Полчаса назад, прогуливаясь по подземной парковке, из воспоминаний случайно всплыла чудная сцена перед встречей с Перри: учитывая, что было после, в память врезалось всё, от солёного сока беконно-лукового бургера до птичьего чириканья на солнечной улице. Славный парень этот Клайд. Койл не жалел о встрече. Но невыносимо скучал по закускам с заправки: да что уж там, по домашней еде на воле. Постные армейские пайки вовсе не радовали старую южанскую душу: довольствоваться Меркофф предлагали бобами со свининой, и дай Бог найти там два куска мяса на банку. Порой щедрились на галеты. День был хороший, если они были просто жёсткие. Мягкие галеты были всегда покрыты плесенью и кишели опарышами. Кидают как крысе: и это ещё роскошь, он тут особенный. Хуже чем в ГУЛАГе.       Чёртовы леваки.       Он уверен, что в этом виновны леваки. На флоте было вкуснее. На работе было вкуснее. Пусть даже ни одна из его жён готовить не умела, даже по домашней еде сержант невероятно скучал. Но он не сетует. Спасибо, что кормят. Порой даже балуют.       Чего бы только он не отдал за горстку фисташек.       Лиланд потушил окурок об манекен, медленно вдавливая в плечо. Прошипело, задымилось. Не совсем то. Точнее, вообще не то. Пахнет дешманским пластиком. Даже воняет. Кожа не воняет пластиком. Но даже такой дымок разжигал аппетит: он понял, насколько же сильно проголодался. Всё же время кормёжки ещё не пришло: несмотря на то, что за пару с копейками лет коп привык к еде по “звонку”, и желудок надрессировался урчать по расписанию, было место и непостоянству. Хоть извёстку грызи. Заместо чипсов. Он с лёгким пинком в дверь покинул свой участок, снова закурив, глубоко затягивая дым очередной сигареты.       — Начальник, который час? — Койл прикрикнул, с силой нажимая на кнопку интеркома. — Ещё немного и я стены жрать начну.       — Ну приступай, псина мусорская.       Молодой голос ехидно похихикал по ту сторону интеркома. Конечно, легко смеяться над ветераном, когда он по другую сторону решётки. Что за мелкий поганец. Либераха, розовожопая гнида, скользкий дерьмократический трус.       — Слыш, салага! — Койла упрашивать долго не пришлось. — Как ты меня, блять, назвал, склепиздень?!       — Э?.. — парень дёрнулся и отодвинул трубку от уха: экспрессия по ту сторону грозилась проломить ему ушные перепонки. Динамик уже трещал «по швам».       — Да таких как ты, блядунков поганых, узкоглазые штабелями как саранчу давили! Да я сам таких пиздюшат — Сержант был готов поклясться своими собственными костями, что этот подлец никогда не убивал на чужой земле. — Эй, ты, олух!       — Чё те ещё надо, сержант-дубина?       — Лейтенант! Слыш, ты с какого штата?       — А?       — С какого ты штата, хуй ушастый?       — Айова, му-сэр. — Парень хрюкнул про себя над своим каламбуром, накручивая провод на палец. Он-то в офисе Синьялы, а этот мент где-то там. Внизу.       — Вот ты и вскрылся, говнюшонок. Все вы там на Севере такие, — он плевком избавился от сигареты в зубах, и тут же затянулся новой. — Ссытесь коммуняк, как бабы сопли мажете, а кто их в страну притащил, прыщ? А? Кто родину разбазаривать начал? А я тебе отвечу. Мать твоя ракалья да батька сучок поганый, вас топить-вешать мало, ещё и своим, выродыши, вас вшей демократских коммуняки как кони будут до селезёнок трахать, а вы и рады будете, добавки попросите…       — Ёб твою мать, плесень, угомонись! Боже… — в такие моменты парень обычно хотел плюнуть собеседнику в лицо: однако он не стремился оказаться с сержантом лицом к лицу. Селюки конечно смешные, но мама советовала никогда с ними не связываться. Советовала не зря: сквозь телефон он чувствовал, как по ту сторону экрана пахнет перегаром. Особенно не стоило связываться когда у этих селюков электрический стан-батон. Но это довольно… Нестандартная ситуация.       «Дай Бог он понимает, что в руках вообще держит...»       — Я ж тебе позвоночник из жопы набекрень вытащу, всю левацкую понось из тебя выжарю, гандопляс малолетний…       — Да не левак я, дядя! — он медленно сполз в кресле: ну что за невозможный человек.       — Так все леваки и говорят, а потом трахаются друг с другом! — рявкнул сержант в интерком. — Ох, не пизди мне. Вся страна из-за вас блядует, никто работать не хочет, никто ветеранов не уважает, всё из-за вас, гнид, в пизду летит! Плесень, значит… Ради кого я Окинаву брал, расскажи мне, сынок ёбаный? Вот дай мне дотянуться до тебя...       — Да завали пиздак! — он бросил трубку и отвернулся от внутреннего телефона: его слегка передёнуло после «беседы». — Господь помилуй… Ебучий деревенский психопат.       — Чё с лицом, Смит? — в помещение зашёл другой мужчина: из охраны. Он держал в руках что-то съестное в коробке. — Я слышал ты там наругался на кого-то, — с усмешкой сказал он, оперевшись на стену.       — Да там блять… — Смит обернулся в сторону телефона, сложив руки на груди. — На интеркоме мусор этот сначала потребовал пожрать, а потом назвал меня левацкой мразью и полил такими помоями… Брр. Как вы его терпите.       — Ну, малыш, что я могу сказать тебе, — мужчина подошёл поближе и сел в кресло напротив униженного и оскорблённого. — Начнём с того, что это не мусор, а сержант Койл, а завершим же тем, что его здесь принято уважать. Давай-ка шуруй отсюда, я напишу начальству, что вы… Не сошлись, кхм. Я послушаю что ты тут наговорил. — Смит чуть вжал голову в плечи, нахмурившись. Мужчина лишь посмеялся, пододвигаясь к станции. — Ой, не надо такого лица строить. Это мне за твои слова отвечать, не тебе. Порадовался бы за свою жопку. Иди перекуси, там у Уильяма праздник, дочка, мы еды тайком заказали.

***

      — Тц... Пиздюк.       Койл буркнул под нос, услышав гудение по ту сторону интеркома. Он отвлёкся конечно на десяток минут, но это не меняло сути: есть всё ещё хотелось. Он решил пройтись наружу из участка: по сути, только эффект базового действия «выйти на свежий воздух». Кто ему позволит здесь открытое небо? К тому же… Ветер нанесёт ещё всякой гадости, только больше бессмысленной работы для уборщиков. Вот сейчас он бы запрыгнул в пикап, нажал на газ, подрубил любимое радио и с ветерком проехался бы до заправки по дорогам родного Блэкуэлла, заказал бы чизбургер, или с луком, или пару хотдогов, чтоб шлифануть кружкой хорошего тёмного пива. Вот ведь хороши времена были. Не то что бы сейчас совсем ужасно. Могло быть хуже. Он видел как это может быть хуже. Койл глянул вверх на коричневое стальное «небо». Сверху что-то еле слышно постукивало. Не иначе дождь.       Сержант пнул консервную банку и сел у кондиционера: и тут же отсел в сторону, расценив приоритеты. Ветерок оттуда почти сразу потушил сигарету. Он чиркнул зажигалкой, и затянулся ею снова. Как-то всё сегодня не туда, и день весь не такой, и по «наруже» тоска накатила. Ещё и с едой опаздывают, что ж за дела: какая-то чёрная полоса, ну что за нахуй. По крайней мере, вроде как опаздывают. Часов здесь нет, но всё-таки к какому-то расписанию Койл да привык, значится, оно есть.       На случайный скрип двери вдали сержант не обратил внимания, пока источник звука не обрёл ещё и знакомый голос.       — Здарова, сержант! — мужчина поздоровался в приветственно-дружелюбном тоне, выходя из двери.       — Мать твою, Хэнк… — коп сплюнул на пол. — Вот сложно же тебе старика хоть раз порадовать, я ведь там почти лейтенантом стал, — Койл с усмешкой встал со скамейки, протянув руку для рукопожатия. Мужчины крепко сжали ладони друг друга. Сержант скосил глаза на что-то невнятное под курткой: Хэнк незамедлительно решил объясниться.       — Я похавать принёс, — он залез под замшевую куртку, достал привычный для сержанта армейский паёк и небольшой коричневый шуршащий пакет. Койл усмехнулся: на нём красными буквами кто-то размашисто написал “УЛИКИ”. Приняв в руки паёк, он спросил, указав пальцем на пакет:       — А эт чё за хуйня?       — Тиха ты… — Хэнк заговорщески понизил тон: как будто бы ему действительно прилетело за это. — Это я тебе с праздника приволок. У начальства праздник, мы еды заказали. Но начальству повыше знать необязательно, — пробормотал он, чуть прижав Койла за плечи.       — В смысле… Заказали? Это как? — редкость: но в голосе мента прозвучало вполне себе искреннее недоумение. Хэнк не смог не улыбнуться.       — А, ты же не знаешь… Короче, сейчас модная такая штука есть, если не хочешь готовить, ты звонишь в ресторан и тебе довозят еду домой.       — Вот ведь обленились, а… Даже до кафе дойти лень молодёжи. Всё им сразу подавай…— бросил Койл, принимая пакет в руки: как будто бы сам не пользовался этим по поводу и без. Сержант сел обратно на скамейку — Хэнк за ним — и распаковал пакет.       — Ух ты. Сегодня шикуем, — сказал он, глядя внутрь. Три бургера из Макдональдса и красный стаканчик.       — Там ещё пицца внизу под ними, — Хэнк залез рукой в пакет и с шуршанием отодвинул один из бургеров: внизу лежал запакованный в офисную бумагу кусок мясной пиццы. — И твои любимые фисташки.       — Опа, подгон. А чё это за пицца твоя такая?.. — Любопытство для полицейского — хорошая черта. Койл немедля разорвал пакет уже для собственного удобства, и достал из слоёв бумаги сам кусок пиццы.       — А, это итальянская тема, — охранник решил долго не распинаться. — Короче, это типа пирога… не, скорее лепёшка, но на неё там кетчуп кладут, сыр, и на это всё вот мясо всякое кладут, овощи… хотя мне просто с сыром больше нравится, если сыр вкусный.       — О как… — сержант укусил кусок. Холодный, но всё ещё жидкий жир неожиданно-приятно сочетался с сыром, кетчупом и откровенной кучей разного мяса. — Пива бы сюда.       — Ооо, эти итальяшки тя б на месте загрызли, — Хэнк выдал короткий смешок, откинувшись на скамейке. — Они это вином шлифуют.       — Не. Вино это совсем бабская тема.       — Знаю, знаю.       На пару минут воцарилась тишина. Койлу вполне понравилось что-то новенькое извне: он впервые за долгое время с удовольствием ел. Даже не так: он действительно ел, а не жрал. Жрут обычно всякую хуйню, а сейчас ему на язык попало что-то вкуснее свиного хряща. За ушами жужжала вентиляция. Хорошо.       — Тц... Эй, Хэнк..?— первым тишину нарушил Лиланд.       — М?       — Тут воздухом свежим никак не подышать?       — Ого. — Хэнк поднял брови. — Ты типа… На улицу хочешь?       — Да хоть в клубок мя сверните, дайте как-нибудь покурить на солнышке, а?       Честно и прямо. Хэнк это ценит.       — Я передам Истерману, может что-нибудь тебе сделает. — Он отряхнулся и застегнул куртку. — Вернусь как будет моя очередь.       Провожая Хэнка взглядом, Койл почувствовал, что Господь его всё же слышит. И он ему всегда был благодарен за это. Никогда Иисус не оставлял Лиланда Койла по-настоящему в беде; все ниспосланные испытания он выносил с честью, достойной американского патриота. И был вознаграждён за всё.       Коп закинул в рот фисташек: он знал, что не сделал в своей жизни ничего плохого.       А-минь.