Fairytale

      Сонхва драматично вздыхает, наблюдая из окна башни, как медленно из леса показывается маленькая фигурка.       — Что там? — даже не отрываясь от чтения книги, спрашивает Ёсан.       Сонхва вздыхает еще драматичнее, наблюдая почти с жалостью, что даже по мере приближения к башне, больше фигура не становится.       О, Сонхва бы с радость повторил свой ежедневный монолог о том, как сильно он заебался сидеть в башне и присматривать за драконом, который кажется сдохнет от нелепой случайности, едва Сонхва переступит порог. И ладно бы один непутевый дракон, каким-то чудом он вынужден приглядывать за еще пятью детьми.       — Рыцарь походу.       Ёсан фыркает и облизывает палец, прежде чем перевернуть страницу, одними бровями показывая, где он вертел всех этих рыцарей. Даже не спрашивает, почему Сонхва не рад. Но Сонхва и не надо спрашивать, апогей его ярости наступит именно сегодня, и даже миленькие щечки Чонхо его не остановят.       — Ну Сонхва, деточка, ну посиди в башне, это же как отпуск! — кривляясь и пища передразнивает Сонхва под задушенных смех Ёсана, — башня всё включено, личный повар, ага я блять сам! Бассейн и охрана такая надежная, что ни одна тварь не проскочит! Пиздец охрана, да тут тварей развелось больше чем тараканов в моей башке и каждой по паре, только я один! Уже шесть лет отдыхаю, мать его!!!       — Ну-ну, — словно почувствовал, что нужен старшему, Чонхо заходит в башню, да ещё и с знатным бочонком эля подмышкой, — может повезёт в этот раз, выглядит он…по-другому.       Сонхва теряет всякий интерес к очередному рыцарю, который своими короткими ножками дойдет до ворот только к завтрашнему утру, переключаясь на аппетитный бочонок.       Пользуясь тем, что Сонхва занят выдёргиванием пробки зубами, Чонхо склоняется к своему возлюбленному, мягко целуя в губы, на что тот довольно морщится, но продолжает делать вид, что читает.       Хлебнув от горя пару больших глотков вкуснейшего эля, приготовленного одним из неудавшихся женихов, Сонхва грустно приваливается к окну, наблюдая, как Минги, его храбрый малыш-дракон, выходит за ворота.       — Мой малыш так вырос за лето, — умиляясь и прихлебывая, говорит Сонхва, не без гордости смотря на то, как гигантский дракон, закрывающий своей тенью ближайшие леса, города (если они тут вообще были в пределах тысячи миль, Сонхва уже не помнил) и свет летнего солнца, возвышается над маленьким человечком.       — Твой малыш размером с эту башню, — бросает Ёсан, напряженно смотря в спину их задолбанного принца, и аккуратно хватая Чонхо за руку.       — Ага! — восторженно кивает Хва, — я хорошо его кормил!       Интимные поползновения этих двоих он чувствует даже жопой, но сегодня он в отчаянии, чтобы выговорить им за эту бессердечную, по отношению к нему, нежность.       — Что делаете? — в комнату влетает очередной посетитель, которому Сонхва салютует бочонком, даже не оборачиваясь.       — Я устал быть отцом одиночкой, а эти двое собираются сосаться за моей спиной, — говорит Сонхва жалобно, наблюдая как его старший сынок приосанился в зеленых, чешуйчатых плечах и выдал залп огня в небо. Бедный рыцарь наверное почти при смерти только от этого.       И Сонхва становится его жалко, так жалко, почти как себя! Ну почему этот недотёпа приперся именно сегодня, а?! Именно тогда, когда он собрался бросить всё и свалить в настоящий отпуск, а теперь сиди ему здесь, слушай как другие счастливо живут свою лучшую жизнь, потом хвали Минги за отличную работу вкусной едой и отпаивай ромашкой впечатлённого рыцаря, которого ещё домой отправлять.       — Ну почему всегда одно и тоже, — хнычет Пак, когда Уён заваливается на его постель вместе со своим парнем, которого Сонхва слышал, даже если тот молчал.       — Я убью вас обоих, если вы не сняли обувь! — ласково говорит он, когда Минги опускает свою рогатую голову вниз, припугивая рыцаря сценкой «я собираюсь сожрать тебя».       — Мы сняли! — хором заверяют Усаны, подбивая чужие подушки под себя.       — Как же достало, — стонет Хва, наблюдая, как далеко внизу Юнхо выходит за ворота, чтобы затащить упавшего в обморок рыцаря во двор к колодцу (они всегда падают и их приходится отпаивать и обрызгивать), но вдруг останавливается. И пусть Сонхва за все это время не увидел даже жалкой попытки от рыцаря завязать подобие драки или опробовать парочку приёмчиков самозащиты (даже если они бесполезны против дракона), видимо он до сих пор на ногах, раз Юнхо медлит. Это конечно приятно, но и не необычно.       Сонхва хочет плакать от жалости к своей судьбе, вспоминая, как с трепетом ждал рыцаря в первые три дня своего житья в башне, а потом рутина молодого отца-одиночки его затянула и следующие годы прошли конечно весело, но не так, как он планировал.       Минги был активным малышом, немножко глупеньким и диковатым (а что вы хотели от сиротки, который рос в башне в одиночестве с трёх лет?), но Сонхва быстро поправил это учебными занятиями и истинно-отеческой любовью. Поэтому Сонхва до сих пор недоумевает, почему малыш Минги, который не отрастил тогда ещё и одного шипика на морде, бегал по лестницам башни за подолом плаща Сонхва и тоненьким голосочком звал его «ма». Какая ма, если он был па? Сонхва было около шестнадцати, у него был ребенок без отца и кинувшие его на произвол судьбы родители, но записывающая летописи команда «Мама в шестнадцать» к ним не прискакала, а жаль, Сонхва хотел бы показать, как славно Минги мог летать на своих крохотных крылышках, или как мило он сопел в кучке клетчатых пледов у камина.       Минги вырос, Сонхва выучил все четыре выражения его зеленой мордочки и пятнадцать видов приготовления оленины, научился выращивать овощи и отрастил приличной длины волосы. Рыцари, пытающиеся освободить его от радостей воспитания дракона в дали от советчиков, приходили конечно, но либо они улепетывали едва завидев подросшего Минги, либо Сонхва давал им пиздюлей за то, что обидели его мальчика и они, да, всё еще улепетывали.       Они славно жили вдвоём, пока Минги не прошел подростковую фазу четырех лет и не решил потренироваться в дыхании огнём на ближайшем лесу. Спалив бор дотла, распугав животных, которые прибежали к башне Сонхва, будто он был какой-то Белоснежкой и Рапунцель в одном лице, и вынудив жителей ближайших деревень переехать, он радостный принёс домой какого-то пацана, с вопросом можно мы его оставим и полными надежд, сияющими глазами. Сонхва не смог ему отказать, всё-таки Минги был слишком миленьким.       Пацан с подпаленными бровями, как оказалось приперся к пылающему пожарищу поискать поджаренного мяска. Храбро, логично, но тупо. Ёсан вообще не отличался чувством самосохранения, ведь остался жить с ними в башне, и был подозрительно адекватно реагирующим на пятиметрового дракона, таскающего его в лапах. Он помогал Сонхва с воспитанием дракона, действуя как антистресс, ведь даже драконы не могли злиться видя его лицо, и был настоящим профи по ведению хозяйства (а хозяйство в их башне и прилегающей территории было ого-го какое!). А потом, его милый Ёсанчик захомутал себе самого надежного рыцаря всех времён и народов ака Чхве Чонхо, ломающий яблоки, правитель рыцарей и умных людей.       Чонхо пришел быстренько разобраться с огнедышащей тварью про которую наперебой болтали беженцы этих выжженных земель, а наткнулся на измазанного землей Ёсана, копающего батат. Это была встреча века — вернувшийся с рыбалки Сонхва увидел лежащего под деревом Ёсана, кушающего идеально ровные половинки яблок, и парня, ломающего деревья на дрова голыми руками. Свадьба была громкой, эпичной, и Сонхва мало что запомнил, напиваясь от счастья за младшего (не по возрасту, а по подбору) сыночка и немного от родительского горя. Тогда он ещё не знал, что эти двое достроят к башне несколько комнат и останутся жить под боком.       Спустя где-то тридцать шесть рыцарей, отправленных в нокаут взрослеющим Минги( а когда ему было лень, то Чонхо), пришёл следующий весьма недурной рыцарь. Сонхва здраво оценил рост, владение мечом, харизму и приятный характер прибывшего. Они мило поболтали у ворот, Юнхо притащил пару приличных рыбин и мешочек с золотом, которое Сонхва выхватил и закопал на заднем дворе, лишь бы больше не видеть герба своей семьи, оставившей его здесь и даже ни одного письма не написавшей.       Через месяц тусовки в лесу и полетов к луне вместе с Юнхо, любимый сынок-дракончик огорошил, что хочет этого рыцаря себе. Прямо себе. Рыцарь был не против, и с тех пор Сонхва переименовывался попеременно из хёна в мать, а в особо эпичные моменты из матери в тёщу. Юнхо был чудесным человеком, с ещё более чудесной способностью сделать алкоголь даже из грязи, и Минги был счастлив до недостойных взрослых драконов писков. Сонхва честно был просто на седьмом небе, жизнь была полна веселья, любви и приключений, и пожаров, и охоты за головами, потому что когда твой сын дракон, оказывается многие хотели бы его убить. После второй свадьбы-пьянки он конечно знатно отболел, пропустив ещё парочку претендентов на свою руку, которыми занялись его приёмыши, не мешая отцу отсыпаться.       Время шло, достойных больше не появлялось, дети обустраивали свою личную жизнь, и Сонхва подумывал вернутся в своё царство гордой старой девой, да только как ему было бросить четвертых детей, у которых только он один и остался?!       Решив дать себе немного времени, чтобы смириться с грядущим расставанием, Сонхва так прожил ещё пару лет, пока на их порог не пришли сразу два рыцаря. Рекордное количество за раз. Сонхва подумал-подумал и запретил детям выходить к ним вообще — ор этих двоих он услышал ещё за полчаса до того, как они из леса показались носком ботинка.       Дети любопытно смотрели из-за угла, как принц собственной персоной встретил двоих, очень странных «просто друзей». Посмотрел на одного, построил глазки другому, а потом с попкорном глядел, как они ревнуют друг друга, крича, истеря и тыкая каким-то странными рисунками на теле ему в нос, где-то плача, а где-то зажимаясь у стены башни в очень странных позах.       — Если вы уже выяснили какие вы «пиздец друзья», — сказал Сонхва тогда, меланхолично жуя поджаренную Минги кукурузу, — то предлагаю замутить вам свадьбу, мы с детьми в этом деле мастера.       Охуевшие лица Усанов стоили всех трат, свадьба вышла мощной и громкой, как и вся последующая жизнь с этими двумя. Но Сонхва ни о чем не жалел: детей у него прибавилось, тишины и нервов убавилось, но он был…. Счастлив?       Пока в один тихий семейный вечер не понял, что окружен тремя счастливыми парами молодоженов, а сам как дед на пенсии умилялся их любви и ждал теоретических внуков.       И в тот славный вечер, вся жизнь в башне изменилась. Даже его твердолобые и не очень эмпатичные дети поняли, что запахло жареным и их родитель скатывался в бездну отчаяния. От разработанного ими плана «как выдать отца замуж» Сонхва до сих пор передергивало.       Отоспавшись после спонтанной попойки (кто виноват, что из Юнхо такой отличный пивовар?) на крыше башни, с возможно излишне горькими стенаниями об одиночестве, Сонхва утром лицезрел прекрасную в своем тупизме и даже предательстве картину: Минги излишне драматично завалился на спину от одного легкого удара какого-то слабака рыцаришки, комично поджав когтистые лапки, пока этот залётный радостно потирал свои противные ручки, собираясь переступить порог ЕГО ДОМА!!!       И даже жутчайшее похмелье прошло, едва Сонхва посмотрел на подергивающиеся веки дракона и его довольную улыбочку.       Таких пиздюлей, каких отхватили все шестеро в тот день, не видел еще ни один из миров. Сонхва рвал и метал, пиная рыцаря вон тяжелыми сапогами, и отвешивая смачный поджопник дорогому сыночку, чтобы немедленно встал с холодной земли.       — Вы!!! Да вы!!! Неблагодарные! Я растил вас, всю молодость потратил! — орал Сонхва, пропустив мимо ушей замечание Чонхо, что ему ещё только 23, выставив детей шеренгой во дворе и заставив поднять руки вверх, — Вы настолько меня ненавидите, что готовы выдать за любого придурка, постучавшегося в двери?! Вы вообще смотрели ЗА КОГО собрались меня выдавать, а?! Чья это блять была идея? Кто надоумил ЕГО! — яростный тык пальцем в поджавшего хвост Минги, — на этот идиотизм?! Уён?! Сан?! Или может ты, Ёсан-и?!       Испуганные дети замотали головами, а Уён заревел, кидаясь Сонхва на шею. День был долгим, наоравшись до хрипа и наревевшись до соплей из-за того, что он плохая мать и накричал на деток, Сонхва оказался зажат клубком виноватых морд, которые клялись и божились, найти своему прекрасному принцу самого лучшего мужа!       Прошло года три. Испытаний, от осознавших всю важность своего отца, детей не выдерживал никто, даже критика, потому что засунуть человека в костёр со словами — ты должен быть огнеупорным — было даже не верхом проявления их пугающей любви.       Сонхва драматично оглядывает свою семью и снова бросает взгляд вниз. Бочонок неумолимо подбирается к концу. Минги медлит, замирая над рыцарем, которого с такого ракурса даже не видно. Юнхо скучающе чистит ногти под воротами.       — Минги! — зовёт Сонхва, собираясь поторопить сына с расправой над этим рыцарем и предложить отправиться погулять, но затыкается на полуслове, раскрывая рот.       Его милый ребёночек резко уменьшается в размерах, являя непрошеному гостю свою человеческую форму. И это конец. Сонхва в ахере смотрит, как Юнхо подскакивает ближе, готовый защищать своего смертельно уязвимого мужа, и едва не вываливается в окно от страха за дракона. Благо Сан успевает среагировать и затащить его обратно, порвав рубашку на спине.       — Какого хрена они делают? — с задумчивым любопытством спрашивает Сан, и Сонхва даже не может ругать его за нецензурную лексику, которой он не учил.       — Я вниз, подстрахую, — говорит Чонхо, и они с Ёсаном исчезают на лестнице.       Тем временем Сонхва, открыв рот смотрит, как Минги и этот странный рыцарь садятся на землю в позах лотоса, а Юнхо убегает (!) в замок. У Сонхва перед глазами всё детство Минги (уместившееся в год) пролетает и подробная клятва Юнхо у алтаря, обещающего, мать его, ЗИЩИЩАТЬ Минги! Но вот рыцарь шарит в своем огромном рюкзаке, который Хва изначально принял за горб, вытаскивая что-то странное.       — Это что лютня? — с сомнением спрашивает Сонхва, наблюдая как незнакомец внизу пристраивается инструмент на коленях, и начинает что-то яростно втолковывать его сыну. Пак даже глаза потирает, но картинка не меняется.       — Ну приехали, рыцари кончились в атаку пошли барды? — Уён презрительно кривит губы, пожимая плечами на предупреждающий взгляд Сонхва, — что? Ну зато понятно чего Минги поплыл, он же больше Юнхо, тебя и дышать огнём, только музыку любит.       — Что будем делать? — Сан смотрит прямо на растерянного Сонхва, — спустимся сейчас или пусть побалуется?       — Бард…? А он точно за мной?       Сонхва с тоской смотрит на то, как к двоим на земле присоединяется сначала Юнхо, принеся весь музыкальный арсенал Минги, а после и ЧонСаны, лица которых быстро теряют угрожающую настороженность, и они тоже присаживаются рядом, с любопытством глазея на какие-то бумаги на траве. Пак надеется что это не кредит или займ под 1000%, и дети помнят все его наставления по этому поводу.       — Мам, мы их теряем, — шепчет Сан, прикрывая рот рукой, и Сонхва воинственно сдвигает брови.       — Угомонись, Сан-и, у них музыкальная сессия походу, вон Чонхо уже распевается, — отмахивается Уён, прислушиваясь к ангельскому голосу Чонхо и довольно жмурясь.       — Я говорил, что не надо было выпускать тот свиток с рэпом Минги! — Сан выглядит по настоящему недовольным.       — Ну это первый раз, когда к нам пришли не за принцем, а за драконом, может это его фанат? — слабо говорит Уён, с тревогой отслеживая изменения на лице Сонхва.       — Хочешь сказать коллаб с Минги интереснее, чем взять Сонхва-хёна замуж?! — Сан сжимает кулаки, закатывая рукава на внушающих трепет руках, — а может он вообще продюсер и что тогда?! Контракт на семь лет и гастроли в три девятое?! А ну-ка пошли вниз, что они все себе там позволяют?!       Сонхва теряет суть их разговора, грустно укладываясь головой на сложенные руки. Ветерок приносит теплое, но сильное пение Чонхо и мелодичные переливы струн, и Сонхва решает оставить любые надежды. Что ж. Слава его, как прекрасного принца, похоже увяла. И даже за деньги королевской семьи он перестал быть интересен народу, и эта мысль приносит вместе с грустью слабое удовлетворение. Может теперь он свободен? И если вернется в столицу без мужа с мечом наперевес и туповатым лицом, уже не будет такого большого скандала? Хотя он бы с удовольствием закатил приличный скандал своим родителям сам.       Он не замечает, как остается один, с теплой, меланхоличной улыбкой наблюдая, как даже Усаны садятся в кружок, как послушные детки на утреннике. А нет, Уён тут же начинает яростно спорить с новоприбывшим. И в груди Сонхва немного щемит от идеальности этой картины, даже если справа от этого странного барда-продюссера слишком много пустого места, на его утонченный вкус.       Может они напишут пару песен да разойдутся, а может в их семье станет на одного человека больше, Сонхва по-большому счету будет рад любому исходу. И потому, когда Минги вдруг указывает прямо на него, и бард поднимает голову за его пальцем, Сонхва встречает чужой взгляд спокойно. Немного улыбается, приветственно махая рукой. Бард смотрит на него ещё миг (и будь Сонхва не так высоко, заметил бы как вспыхнул его взгляд), прежде чем отвернуться и продолжить разговор.       Сонхва собирается поспать пару часов, потому что слишком много эля в его голове требует присоединиться к остальным внизу, будто он не всего лишь пленник этой башни.       Его немного покачивает и подташнивает, пока дрожащие ноги пытаются донести его ватное тело до кровати, поэтому присаживается он как можно осторожнее.       Подушки пахнут как Уён, детский и сладкий запах, и немного как Сан, и Сонхва очень комфортно улечься в них лицом. А еще приятнее будет проснуться. Желательно не в одиночестве.       Было бы здорово, будь Ёсан-и здесь, читающий в кресле, или УСаны шумно перебирающие его коллекцию камней и минералов, или Чонхо, молчаливо подкладывающий дров в камин, или Минги, который любил раньше спать под боком Сонхва, ласково обзывая его мамочкой, или Юнхо который просто заглянул бы проверить, что сон их принца спокоен.       Сонхва понимает, что сейчас несолидно расплачется, но вдруг кто-то аккуратно стучит в дверь. Он тут же вскакивает, срочно утирая влагу с щёк и пытаясь лечь на кровати как можно презентабельнее, потому что встать точно не сможет, и громко разрешает войти. Его пьяный мозг даже не сразу вспоминает, что никто из его семьи обычно не стучит.       Сонхва немного растекается по простыням, укрыв ноги одеялом, и, с как можно более величавым видом (всё-таки он принц) смотрит, как широко открывается дверь перед абсолютно незнакомым ему лицом. Лицо выглядит почти смущенным, когда замечает его фигуру в постели.       — Вот так сразу? — с кривой улыбочкой спрашивает незнакомец, и словно сам себя стесняясь за странную шутку, прикрывает рот ладонью.       — Ты кто блять? — спрашивает Сонхва, сдвинув брови к переносице. Лежа в кровати выглядеть воинственно не получается, но Сонхва старается.       — Х-хонджун, — болтает незнакомец в свою ладошку.       Пак закатывает глаза, бросая подозрительный взгляд в окно.       — Бард? — пытается ещё раз Сонхва, с трудом поднимаясь с подушек. Его нехило так ведёт в бок, но он, безмерно гордый за себя, встает на свои две, обняв столбик кровати, но это уже мелочи.       — Ага, — этот Хонджун делает нерешительный шажок в спальню Сонхва, оглядывая убранство башни с искренним любопытством, — тут красиво.       Сонхва тут же рдеет щеками: наконец-то хоть кто-то оценил его спальню по достоинству, ведь он так старался сделать ее уютной и домашней, одна коллекция булыжников чего стоила! Самый большой весил почти пятьдесят килограмм.       — Спасибо, — Сонхва хочет только кивнуть слегка, но едва не пробивает собственную грудь подбородком. Эль в этот раз знатно даёт в голову.       — Я хочу пригласить Минги для совместного выступление в столице, коллаб, разумеется я заплачу, и сохраню в секрете, что он дракон. Но он сказал нужно спросить у его, эм, матери…? — заканчивает с сомнением.       Сонхва хватает воздух губами собираясь послать барда нахрен с его опасными авантюрами, но не может. Возможно, только возможно! Они могут посетить выступление, если Минги примет человеческий облик, а все они вооружатся до зубов, ведь детишки давно просились в город, и Сонхва нужно бы тоже навестить цивилизацию…       — Я подумаю, — решает Сонхва, и ежится от пристального взгляда барда, который совершенно не стесняясь проходится по его лицу и телу ощутимой волной.       — Чего уставился? Хочешь сказать, я не могу быть матерью, потому что парень?! — вспыхивает Сонхва.       — Да нет, мать это состояние души, — отмахивается бард, как от несущественной темы, продолжая рассматривать его сияющим взглядом.       Сонхва почти видит борьбу на его лице, когда сделав несколько шагов вперед, но остановившись на достаточно почтительном расстоянии, он немного поднимает подбородок и очень смущено спрашивает:       — Ваши родители случайно не король с королевой?       — ….       Сонхва даже не знает, долбануть этого музыканта за тупой вопрос или за то, что его глазки так алчно(?) сияют, когда он понимает всю выгоду. До мозга Сонхва наконец-то доходит, что его дети чертовы кретины, раз пустили барда в башню — это же фактическое прохождение необходимого испытания. Это они настолько тупые или бард хитрожопый, он ещё не разобрался. Если рыцарь, ну уже бард, запёрся в его комнату — он фактически сделал предложение, от которого Сонхва не имеет права отказаться!!! Чем они там занимались, что его детишки просто так выдали его за этого! этого! Этого! Такого же как все, позарившегося если не на золото королевства, так на милую внешность Сонхва, такого же жадного, мелочного кретина!!!       Скулы барда приобретают фактически кирпичный оттенок, когда он облизывает губы от нервов и берет руку Сонхва, охреневшего от своего положения, и медленно подносит к губам, прежде чем закончить, смотря прямо в глаза.       — Нет? Тогда откуда здесь такое сокровище?       Сонхва выразительно хрюкает, когда чужие губы замирают над его кожей имитируя поцелуй, а после слабым голосом спрашивает:       — Так это был пикап-приемчик что ли? — чувствуя почти облегчение и стыд, что мысленно отматерил человека и его семью до седьмого колена, спрашивает Сонхва— Или ты мою корону увидел?       — А? — Хонджун смотрит на чужие алые щеки, и наконец-то! Наконец-то замечает корону на чужой макушке!       — Блядь! — орет бард и тут же отскакивает на семь шагов от принца, начиная суматошно протирать губы рукой, а после руки об штаны и выглядит пиздец каким не счастливым.       — Ты принц?! — спрашивает он в ужасе, и Сонхва даже немного рад, что его клеили не за его положение, но, — в башне! Принц в башне! А Минги дракон! — продолжает парень, нервно подпрыгивая от выстраивающейся логической цепочки в его голове.       — Истинно так, — кивает Сонхва, усаживаясь на край постели со всем своим царским элегантным опьянением. Но бард бледнеет от его подтверждения до смерти, круглыми глазами смотря на Сонхва и совсем уже неприлично тыкая пальцем в окно.       — Они знали, — шепчет он, — знали и отправили меня сюда, якобы спросить! Я что теперь женится должен?! На тебе?!       Сонхва в ахуе смотрит на такую откровенную панику, и даже если солидарен в этом, чувствует себя глубоко обиженным. Какого хрена, он вообще-то принц и красивый, чтобы всякие барды позволяли себе реагировать на него, как на прокаженного! Но хотя кто разберет этих гетеросексуалов с их странными гейскими шутками!       — На мне! — рявкает Сонхва так страшно, что бард оседает на пол, прижимаясь спиной к двери.       Пак тем временем нетвердой походкой топает до окна и высунувшись по пояс, находит прищуренным взглядом своих оболтусов.       — Вы чего наделали?! — кричит он обиженно, и парень видимо пережив потрясение, присоединяется к нему сбоку, выглядя при этом чертовски злым.       — Да! — поддакивает Хонджун, потрясая кулаком в окно, — Я за фитом пришел, а вы?! Я не готов замуж! У меня карьера! И вообще, вы видели вашего принца?! Он же богичен, как не слипшееся пельмешки! Я не могу тащить его за собой в путешествие по миру, когда за душой у меня только лютня и мои песни! Дорога очень сложная, много опасностей, придется ночевать по постоялым дворам, а то и вообще на улице, под открытым небом, перебиваясь крошками или добывая себе еду в лесу! А разбойники?! А вражеские королевства? Узнай кто, что принц сбежал с бардом мир посмотреть, это же всё равно, что нарисовать мишень на его прекрасном лбу!!! Опасно! Ни За ЧТО!       — Он же в курсе, что мы его не слышим? — тихонько спрашивает Сан, пока все шестеро меланхолично рассматривают два покрасневших, хлопающих губами лица, где-то очень высоко.       Хонджун же захлебывается негодованием, не замечая задумчивого взгляда Сонхва на себе от такой запальчивой тирады:       — Как вы вообще представляете, чтобы ОН и Я! Я и ОН! Мы! И я и! Брачная ночь! И Он! Я не могу!       — Нууу, — задумчиво тянет Сонхва, прижатый к оконной раме теплым, на удивление хорошо сложенным для барда-то телом, — вообще-то можешь.       Хонджун давится словами, поворачивая лицо и задевая кончик носа принца своим.       — М-могу? — шепчет Ким, опуская взгляд с сияющих глаз на пухлые губы.       — Можем сделать вид, что ты не поднимался, а это я вышел, давно хотел себе такой ….эмммм, отпуск, — томным шепотом сообщает Сонхва, рассматривая длинные пушистые ресницы барда, и находя его невыносимо очаровательным. Что-то всё-таки было в этих смазливых певцах с лютнями и в лосинках. Да и в этом конкретном тоже что-то было.       — Нам не обязательно жениться, — уже практически в самые приоткрытые губы говорит Сонхва, с удивлением отмечая, что две руки с приятной силой стискивают его талию под рубашкой. Гетеро тут и не пахло судя по всему.       — Нет, обязательно, — выдыхает Ким, заканчивая этот разговор.       Он ещё в жизни так быстро не переобувался.       Чонхо протягивает руку к Минги, в которую тот с дымным выдохом кладет приличный слиток золота.       Да, зрелище целующихся у окна родителей (если Чонхо правильно понимает подтекст засунутого в рот Сонхва языка и бесстыжей руки, стаскивающей с его плеч рубашку) было весьма поучительным. Стоило повторить кое-какие приемчики. Бросив взгляд на красного от смущения Ёсана под боком, Чонхо едва-едва улыбается.