The Rings

— Почему ты никогда не упоминаешь о прошлых отношениях? Бывших мужчинах, не знаю… Рината посмотрела на него с усмешкой, но ничего не ответила, и ему пришлось дальше продолжить свою мысль. — Просто это… Это важная часть жизни любого человека, а от тебя я ни разу не слышал… — Вадим затушил окурок в пепельнице и подал ей руку, — Вставай, пойдем домой, холодно. Вадим довез Ри до ее дома. Уезжать не хотелось. За это время он так к ней привык, что с трудом представил себе, как вернется сейчас к себе и один. Но она видимо даже не думала об этом, потому что просто сказала «наконец-то приехали, пойдем». Ноябрьская ночь укутала город снегом. Он медленно бесшумно падал огромными хлопьями. Ри еще минуту смотрела на него в огромные окна балкона, а потом пошла за Вадимом внутрь. Прилетели они вечером. После клиники поехали домой к Джен, но двери никто не открыл, света тоже не было. Телефон не отвечал. Все это было странно. Странно и раздражающе. Все могло бы решиться прямо здесь и прямо сейчас, но опять затягивалось. — Нехуй по ночам кататься, найдется Саша, поехали, надо отдохнуть. Завтра с утра все решим. Уля со мной поедет. И скажи спасибо, что я там скандал не устроил. Пиздец, выписали человека, который знать не знает, кто он такой, с хер пойми кем! Да у нее даже паспорта нет российского, че она там подписать могла, какие документы?! Куда она его там возить собралась на лечение? Дура! Я все равно поговорю с заведующим клиники. Он там лежал под их ответственность. Под их ответственность и за наши деньги! — Рома снова был раздражен, он сплюнул себе под ноги и выкинул окурок мимо урны. Ри отвела его в сторонку. — Рома, Уля поедет со мной, ко мне домой, не к тебе. Тебе с ней делать нечего. — Мы в самолете вместе сидели, познакомились, она мне все рассказала. Мы поладим. А ты… Ты устала, на ногах еле стоишь. Вадим тебя отвезет. Отдыхай. Возразить она не успела. Порш мигнул стоп-сигналами и скрылся за углом. — — Ри, просто ответь на вопрос, почему ты никогда об этом не говоришь? — Вадим решил не останавливаться и не удовлетворяться молчанием. — О чем? Прошлых отношениях? Ну, потому что у меня нет никаких прошлых отношений, — он хотел рассмеяться, но поймал ее совершенно серьезный взгляд и остановился. — Это как? — Обычно. Я никогда ни с кем не жила вместе, ни с кем не встречалась в общепринятом смысле этого слова. Так, чтобы называть кого-то своим бойфрендом, например. Вот и весь секрет. Поэтому не переживай, дело не в моей скрытности. И не в том, что я тебе не доверяю. Он помолчал, пытаясь понять, шутит ли она. Поверить в это было сложно. — А почему? Извини, но я в это как-то не верю. — Могу задать тот же вопрос: а почему? Почему не веришь? — Ри присела с ним рядом на диван. — Ну тебе двадцать восемь лет… — И что? — она рассмеялась и поправила под своей спиной подушку, усаживаясь поудобнее. Они оба знали, о чем он хочет спросить на самом деле, но оба прекрасно делали вид, что нет. — Послушай, ты… Ты очень красивая. Ты столько лет работаешь в такой индустрии… В шоу-бизнесе. Я даже боюсь представить, сколько вокруг тебя было мужчин, которые хотели… — Хотели что? — она повернулась к нему и подперла кулаком щеку, синие глаза смотрели с усмешкой, — Потрахаться со мной? Повеселиться? Погулять? Показать меня своим друзьям, как какое-то свое достижение? Я разве сказала, что на меня никто никогда не обращал внимания? Я сказала, что никогда ни с кем не встречалась. Отношения — это вообще такая система, которая сама себя создает, сама себя возводит в абсолют и в итоге сама же себя разрушает. Тебя интересует, есть ли у меня какие-то отношения с Глебом? Вадим, это глупо, Глеб встречается с Кейт. Да, это временно и мимолетно, но, как видишь, Глеба со мной нет. Тебя интересует, спала ли я с Глебом? Тоже нет. Это же очевидно. Если бы спала, мне бы, наверное, было грустно, что он сейчас с другой… Но мне не грустно, я в какой-то степени даже рада за него. Кейт, она в состоянии хорошо относиться к людям, пока эти люди ей интересны. То, что ей интересно, мы уже поняли из новостей. — Нет, меня интересует не это… То есть меня интересовало про твои отношения с Глебом, но это было до… До поездки. Сейчас это вообще не важно, — он поправил непослушную прядь ее волос, свесившуюся на лицо, — Меня интересует, что ты… что с тобой… — Что со мной не так? — Рината устала смотреть на его бесконечные попытки сформулировать свои вопросы. — Ну… Я не это… Не совсем… в общем да, — он наконец выдохнул. — Не знаю, это ты мне скажи… А вообще, давай будем считать, что у меня просто есть некий травмирующий опыт на этот счет, вот и все, — она улыбнулась и встала, — Будешь чай? — А этот травмирующий опыт… — он помолчал, проигнорировав вопрос про чай, — Он как-то… Спросить об этом было сложно, но он об этом думал, думал там, пока гулял, пока бесцельно шатался по улицам, пока не мог уснуть, уткнувшись носом в ее шею. Конечно, это было далеко не единственным, далеко не главным, наверное, о чем он думал. Но без этого не обошлось. Многие вещи казались ему странными. Подозрительными. Можно было даже сказать, что что-то напоминали, если сопоставить их, соединить в одно. — Ну? — она оторвалась от своего занятия по завариванию чая. — Он как-то что? — Он как-то связан с твоим братом? — Время давно перевалило за полночь. На плечи разом упала вся усталость. Рома, конечно же, не спрашивал Улю о том, хочет ли она поехать с ним и к нему, просто усадив ее в свою машину. Всю дорогу в самолете он с пристрастием пытал ее вопросами, и вопросы не закончились. «Что, вот так прямо пришли к тебе в общагу? Прям увидели на доске листовку и узнали? А где ты сделала эти листовки? А что они говорили? А почему? А ты что говорила? А почему согласилась? А что собираешься делать? И тебя все это не удивило? Тебе не страшно? Тебе не кажется все это невероятным и странным?». Через проход наискосок был целый ряд пустых кресел, но она так и не решилась попросить у стюардессы разрешения пересесть. «Тоже мне, святая простота! Неизвестно откуда взялась, а Ри только и рада собрать всех сирых и убогих, что брата ее, что ее саму. Притащила в Москву, у себя поселить готова. В детстве бездомных котов тащила в квартиру в промышленных масштабах, теперь вот людей». Сам Рома был уверен, что сестра ничего не должна Саше. Следствие установило все обстоятельства произошедшего — нет вины, нет преступления. Денег в его лечение и содержание за все это время было вбухано с лихвой. Теперь ему можно сделать паспорт наконец и отправить назад, для этого не обязательно было тащить с собой девчонку, достаточно было взять у нее документы. Уля держалась спокойно и сдержанно, насколько это вообще было возможно в общении с Ромой. Он беззастенчиво разглядывал ее со всех сторон и продолжал допрашивать. «Сколько тебе лет? Чем ты занимаешься? А он чем занимается? Как он попал в Москву? Что ты делала все это время? Кто есть из родственников? Есть ли близкие друзья?». — Ты что, меня убить собираешься? — Уля все же не выдержала, отвернувшись к окну, пока они ехали по ночному проспекту в сторону его дома. — В смысле? — В смысле «кто у тебя есть, где родственники»… звучит как «будет ли тебя кто-то искать?». — Ты дура что ли? — он покосился на нее с ухмылкой, — Кому ты нахуй нужна тебя убивать? Я что, похож на убийцу? — Не похож. Хотя я не знаю… — она повыше подняла воротник куртки, хотя в машине было тепло, — Но больше ты похож просто на невоспитанного человека… А Рината… — Оставь ты Ринату в покое, хватит с Ринаты на сегодня, — он решил не акцентировать внимание на ее словах о воспитании, — Приедем сейчас уже, я тебе дам постельное белье, отдельную спальню, полотенце, все, что надо. Пожрем, поспишь, с утра встанем, поедем брата твоего искать. Может, эта сука… — он перехватил ее взгляд, — В смысле Дженни, трубку возьмет, куда ее черти унесли?! Позвоним еще щас. — А кто это вообще? — Уля задумчиво чертила на запотевшем стекле какой-то узор, — Откуда она взялась? — Секретарша моя, — Рома хмыкнул, — Спросишь сама все у них. Я в душе не ебу, честно говоря, как все это случилось… И это было правдой. Вроде Ри просила Дженни съездить в клинику, когда они уехали в Питер, купить какие-то лекарства. «Тоже мне, элитная клиника за огромные бабки, а все как в государственной: купите это, принесите это! Только и отличается красивыми палатами да фонтаном во дворе. Ну еще и ценой, конечно же». То, что Рината за все платила сама, ни разу не взяв у него ни копейки, его не смущало. Он считал все, что у них было, общим. Все, что у нее было, было и его. Правда, работало это и в обратную сторону. Машина въехала в подземный паркинг и остановилась. Он вышел, достал из багажника два небольших чемодана. — Чего сидишь? Приехали. Весь путь до квартиры Уля старалась на него не смотреть. Ей было неловко и странно. Совершенно чужой город. Совершенно чужой человек ведет ее в совершенно чужую квартиру. Мысли о брате немного согревали, но брата рядом не было. Теперь все это казалось какой-то фантастикой, а может и вообще чьей-то глупой шуткой? Нет, нет. У Ринаты были фотографии Саши, они были в больнице, где медсестра сказала, что Саша действительно там лежал. Это не может быть шуткой. Никто не причинит мне вреда. Все будет хорошо. Эти мысли шумели в ее висках, заставляли взять себя в руки. Только не плачь. Не бойся. Не показывай ему, что тебе плохо. Скоро все закончится, всего одну ночь потерпеть, и все закончится. — Заходи, — Рома прервал ее внутренний монолог, толкнув уже открытую дверь в квартиру, — Щас свет включу, раздевайся. Она повесила на плечики куртку и робко прошла в гостиную, осматривая большое помещение вокруг себя. Квартира была довольно мрачной. Уля подошла к огромному панорамному окну, за которым переливался ночной проспект. Высоко. Красиво. — Давай пожрем что-нибудь и спать пойдешь, в самолете даже еду не давали, — он открыл холодильник и вытащил несколько контейнеров с наклейками доставки ресторана, — Я, правда, два дня назад это купил, но вроде есть можно, — он что-то понюхал и засунул в микроволновку, — Сойдет. — Я приготовить могу что-нибудь, — Уля оторвалась от созерцания улицы, еще раз внутренне повторив себе набившее оскомину «все будет хорошо». — А нахуя? Ты кухарка, что ли? Иди, садись. Руки помой только, по коридору налево сразу ванная гостевая. Когда она вернулась, то на столе уже стояла бутылка виски и две тарелки с едой. — Я пить не буду, — она задумчиво посмотрела, как он наполняет ее стакан, — Я чай… Если можно. Рома только хмыкнул и забрал второй стакан себе. Она говорила ему еще в самолете, что никогда не пробовала алкоголь, но он естественно в это не поверил. Он вообще не верил практически ни во что из ее истории — так подсказывал опыт: родители алкаши, выросла в детдоме, живет в бичовнике с такими же алкашами и уголовниками за каждой первой дверью. Как же! Не пью, не курю, в рот не беру! Знаем мы таких, видели. Только отвернешься, полхаты вынесет. Собственная подорванная вера в человечество заставляет всё и всех видеть только в подобном свете, и свет этот далек от яркого и чистого. В том же свете он видел и себя. Вокруг была грязь. Вокруг было грязно. Душно. Нечем дышать. Весь мир был таким: неважно, едешь ли ты за рулем дорогого авто, сидишь ли в огромном собственном кабинете, лежишь ли на диване в элитной квартире, где домработница только-только провела генеральную уборку. Везде была грязь. — Ну, рассказывай, — Рома благополучно опустошил свой стакан и принялся за второй. — Что рассказывать? — Уля смотрела на него открыто, не отводя глаза. Внутренне она все же себя успокоила. «Это просто издержки. Надо потерпеть. Скоро я увижу Сашу. Мы уедем. Все кончится». — Правду, конечно же. Утомило слушать о том, какая ты во всем хорошая и положительная. Это сестра во все это говно верит, я — нет. — Я не говорила, что хорошая и положительная… Просто рассказывала о себе, потому что ты спрашивал. И я не понимаю… Не понимаю, зачем ты предложил мне остаться у тебя, если я так тебе неприятна, — она отложила в сторону вилку и собрала со стола грязную посуду. — Неприятна? Да нет, просто подозрительно это все. — Как и для меня. Для меня тоже все странно и подозрительно. Потом он молча наблюдал, как она моет посуду, вытирает ее и аккуратно расставляет по местам. Алкоголь прилично ударил по мозгам. Короткий период воздержания в несколько дней благополучно и ожидаемо завершился желанием выпить еще и еще. — Так что, может, все-таки составишь компанию? — он встал рядом с ней, — Ну? Бухнешь со мной? Нормальный вискарь, дорогой, не то пойло, к которому ты привыкла. — Я же сказала! — Уля попыталась протиснуться в сторону, но он не позволил. — Что сказала? Что не пьешь? А чего еще не делаешь? Не куришь? Наркоту не долбишь? — он рассмеялся, — Не ебешься? Ну а чего, выпьем, развлечемся, скоротаем время, — он ухватил ее за рукав свитера, — Снимай свои тряпки! Он толком не знал, зачем это делает. Заняться с ней сексом? В жизни были десятки куда более привлекательных и раскрепощенных женщин, которые с радостью составили бы ему компанию по первому звонку. И выпили бы, и стриптиз исполнили, и предоставили доступ к телу — как хочешь и куда хочешь. Потом бы он сунул в карман несколько смятых купюр «на такси тебе, малыш. Я позвоню!» и выставил за дверь. Уля вряд ли могла составить им конкуренцию, да. Наверное, просто хотелось эмоций. Хотелось посмотреть, что она будет делать. Хотелось уличить ее во лжи. Порадоваться тому, что она такая же грязная, как все. Как он сам. — Да не переживай, я тебе денег дам! Не за бесплатно же, — он дернул на себя край свитера и задрал его выше, — Не ломайся! Свитер был снят через голову резким движением, остался у нее в руках, на которые еще были надеты рукава. Она держала его перед собой, как спасительное заграждение, и молчала, понимая, что не убежит — что Рома просто сильнее, и отрицать это глупо. Она застыла, вжимаясь в стену. «Если я буду сопротивляться, он может меня ударить. Он может… Может сделать, что я никогда не увижу Сашу, не найду…» В голове все спуталось. — Ну, раздеваться будешь? Или тебе снова требуется помощь? — взгляд прошелся по худенькой, почти мальчишеской фигурке. «Да, блять, ни кожи, ни рожи, ни сисек». Он не отдавал себе никакого отчета в том, что и зачем делает. Секс его не интересовал. Его, скорее, интересовало что-то куда более страшное, чем просто заставить девчонку отсосать, ну или раздвинуть ноги. Интересовала собственная правота. Правота и сила. А еще — слабость. Чужая. — Все вы блядины, корчишь из себя не пойми что, так бы уже была на полпути, чтобы и денег получить, и удовольствие, нет, надо вот так! Надо стоять и стенку подпирать, не такая, жду трамвая, — он снова дернул за свитер, окончательно вырывая его из ее рук, свитер улетел куда-то на пол в сторону, — Долго мне ждать еще? Ни одну еще не встречал, чтобы не была шлюхой! А такая, как ты, и подавно. Уж не с твоей биографией из себя изображать святошу! — Я… — Уля говорила с трудом, — Я не знаю… Не могу… Пожалуйста… — Че ты не можешь? — он снова отвлекся на свой стакан. — Я никогда… — большие карие глаза наконец наполнились слезами, она как будто вышла из оцепенения, — Никогда этого не делала… Это правда. И я знаю, что ты можешь… Силой… И я… Мне придется… Только не бей меня, пожалуйста… Не бей… Как будто кто-то включил перед глазами фильм. Плохой черно-белый фильм на ускоренной перемотке. «Снюхал хер знает сколько дорог…», «Да ладно, ничего тебе не будет…», «Там еще целая бутылка, не помню, какая по счету…», «А ты когда-нибудь думала…», «Когда по любви, то сам бог велел…». Собственная рука зажимает чужой рот. Кадры снова бегут с невероятной скоростью. «Кейт уже спит, она сегодня дохуя выпила, как и все мы…», «Да не дергайся, блять!». И снова собственная рука заламывает хрупкое бледное запястье, оставляя следы. «Я не хочу делать тебе больно, ты сама меня заставляешь…». Удар. Еще удар. Все куда-то плывет. Ускользает. Трещит помехами пленка. Зубы впиваются в тонкую кожу на шее, рвется блузка, и маленькая серебристая пуговица падает на пол. Катится. Катится и все никак не остановится. Кажется, что она издает невероятный шум, как будто кто-то выкрутил на максимум громкость этого мира. Где каждый рваный вдох звучит, словно набат. Проклятая пуговица! «Заткнись!». «Ты сама так хотела!». «Лучше бы ты сдох». Тонкие острые каблуки отбивают от керамогранитного пола какую-то мелодию. Как будто мелодию. «Лучше бы ты сдох». — Да блять! — он каким-то усилием воли вырывает себя из своего черно-белого фильма. Стакан летит в противоположную стену и с грохотом разбивается на мелкие осколки, которые осыпаются на пол. Кулак ударяет в стену в полуметре от лица Ули. С такой силой, что она слышит, как что-то громко хрустит. На штукатурке остаются следы крови. Он садится на пол, отойдя от нее на безопасное расстояние и смотрит на свою руку. Из разбитых костяшек льется кровь. Наверное, можно сказать, что ему больно. Но эта боль — ничто. — Аптечка у тебя есть? — Уля медленно надевает на себя поднятый с пола свитер. Но он только смотрит на нее непонимающим взглядом. Весь хмель улетучивается разом. Как будто он и не пил вовсе. — Чего? — Где у тебя аптечка? И она, не дождавшись ответа, открывает кухонные шкафчики, смотрит на полках. Потом идет в ванную, и там находится то, что она хотела. Перекись водорода, ватные диски, бинт, пластырь, йод. Гора каких-то таблеток. Уля садится с ним рядом, но свою руку он вырывает. — Хуйня это, царапина просто! Но она не слушает, вытирает ватными дисками, смоченными в перекиси, костяшки и пальцы, забинтовывает руку, так мастерски, как будто делала это сотни раз. И он не видит в ней ни страха, ни отвращения, ни превосходства. Видит только жалость, — куда уж хуже… Какое-то время они оба сидят молча на полу, глядя перед собой. — Послушай, Уля, — он не знает, что хочет сказать, не знает, что ей нужно послушать, поэтому снова долго молчит. — Не надо, — она наконец встает, — Я пойду. Спасибо. Спасибо? Он смотрит на нее с недоумением. Она уже в коридоре, застегивает на молнию свой темный пуховичок, надевает ботинки. Небольшой черный чемодан отправляется следом за ней в подъезд. На улице идет снег, а Уле идти некуда. Она садится на лавку у подъезда, трет друг о друга моментально покрасневшие от холода руки. Достает телефон: Рината еще в аэропорту записала ей свой номер. Из кармана выпадают сложенные вдвое тысячные бумажки: это тоже Рината. Засунула ей в карман, сказала: «Пусть у тебя будут деньги, мало ли, на такси, что-то понадобится купить». Всего бумажек десять. Уля задумчиво вертит их в руках, так же, как и телефон. В голове совсем пусто. — — Вадим, а ты знаешь, почему мы уехали из Америки? Наверняка же слышал об этом что-то, может быть, Дженни тебе говорила, а может и еще кто? — она посмотрела на него вопросительно, и он не знал, что делать, что ответить. — Ну так, не особо знаю, а вообще да, говорили разное. — Давай я тебе сама расскажу, — она села рядом, покрутила в руках чашку с чаем. «В мой день рождения в прошлом году мы были в загородном клубном отеле. Это Кейт все придумала, она всегда любила организовывать праздники, я свой день рождения не люблю и вообще никак бы его не отмечала, если бы не Кейт. Но все эти годы она старалась чем-то порадовать меня, старалась удивить, старалась сделать для меня что-то приятное и хорошее, и это была очередная ее задумка. Отель был за городом, довольно большой, трёхэтажный, с огромной террасой на крыше, бассейном, диджеями, музыкой, барами, в общем всё как полагается по высшему разряду. Гостей было много, я не всех их знала, но это было и не обязательно: общалась я все равно в основном только с братом и Кейт. Были ещё ребята, с которыми мы вместе постоянно работали, было несколько приятелей, а все остальные… Ну в общем-то ты был на моем дне рождения в этом году, поэтому примерно представляешь себе, как это выглядит. Торжество неприкрытой лести и лживой любви. Так вот, среди гостей было один парень, он тоже работал в студии, но занимался другими проектами, пересекались мы изредка по работе, перекидывались парой фраз, не более того. Мужчины всегда уделяли мне внимание, мужчин было много, очень разных, особенно на таких мероприятиях, где все пьют, где все веселятся, где играет громкая музыка. Вот и он, как это называется, оказывал мне знаки внимания, весь вечер и всю ночь ходил за мной, предлагал выпить, предлагал танцевать, предлагал куда-нибудь вместе сходить, вообще уехать. Рома смотрел на это. И то, что он видел, ему не нравилось. Несколько раз он подходил к тому парню, говорил ему, чтобы он отстал от меня, чтобы не лез. Сама я… мне было абсолютно все равно, я пила, мне было весело, ну насколько вообще это возможно в моем случае. То, что кто-то ко мне лезет… да наплевать мне на это было. А Роме было не наплевать, он даже ударил его куда-то в печень пару раз, отведя в сторону, ну того это не остановило. А потом было утро, кто-то уже уехал по домам, кто-то остался ночевать в номерах, а я пошла на крышу встречать рассвет, взяла с собой бутылку шампанского, удобно устроилась там на парапете, и он пришел, пришел и продолжил оказывать мне свои знаки внимания. Обдолбанный и пьяный, думаю, это не нуждается в уточнении, там почти все такими были. Это вообще было нашей нормой жизни на протяжении последних пяти лет. Он говорил, что я красивая, что давно на меня смотрит, что хочет быть со мной вместе, что я ему очень нравлюсь, стал распускать руки, пытался меня поцеловать. А потом пришел Рома и его ударил, нет, даже не так, не ударил — он его избил, бил по лицу, в грудь, живот. Тот упал, а он продолжал бить его, когда он уже лежал. Пинать ногами. И в общем на этом можно было бы считать инцидент исчерпанным, Рому я оттащила, сказала, что мы поедем домой, повела его в сторону выхода. Но парень оказался крепким, он снова встал на ноги и снова полез к Роме с кулаками. И Рома снова его ударил. Там на выходе на террасу была одна единственная ступенька, он упал головой прямо на эту ступеньку и проломил себе висок. Да, да, прямо как показывают в плохих фильмах, только в фильмах обычно актёр дёргается, издает ещё какие-то звуки, борется за свою жизнь, а он не издал ни единого звука, он просто упал с открытыми глазами, и глаза так и остались открытыми. Примерно в тот же момент вошла Кейт. Я до сих пор помню, у неё были такие красивые розовые блестящие туфли на высоченных каблуках, она стояла на этой ступеньке и смотрела, как у неё под ногами разливается кровь, и мы тоже стояли и смотрели на её туфли. А потом она разулась, схватила меня за локоть, вытолкала на улицу, разбудила своего водителя, посадила нас с Ромой в машину. Сказала убираться, уезжать немедленно, не отвечать ни на какие вопросы, сидеть дома и молчать, пока она не скажет, что делать дальше. А на следующий день Рома решил умереть. Обдолбался наркотой, залив это все алкоголем. Когда я приехала к нему вечером, потому что он весь день не брал трубку и не отвечал, то увидела… я не хочу об этом рассказывать, короче. Думаю, ты представляешь. После этого Рома попал в больницу, в которой благополучно пролежал три недели. Прямо из больницы мы улетели в Москву. Так по моей вине умер ещё один человек, уже второй». — Почему ты решила, что он хотел умереть? Любого наркомана рано или поздно… — Настигает передоз? — она перебила, — Нет, Вадим, нет. Не в этом случае. Он решил умереть, потому что не смог себя простить. И потому что понимал, что дальше уже некуда. Человек пять лет употреблял, с каждым годом все больше и больше, блять, да ему в руки шприц если дали бы, он бы с радостью начал ширяться! Может и ширялся, кстати, не знаю, но я не видела. И он не расскажет никогда. Так, таблетки, порошок. Лошадиная доза водки или виски прямо из горла бутылки. Так не сразу, конечно, было. Сначала просто веселые вечерники. Раз в пару месяцев. Мы работали много, времени тупо не было развлекаться. А потом Кейт настигли слава и успех. А нас — деньги и эйфория. Кейт решила все наши проблемы. Мы переехали в огромный дом прямо на побережье, у меня был личный водитель, ежедневные занятия музыкой, потом — постоянные мероприятия и тусовки. Целыми днями мы чем-то занимались, а потом целыми ночами гуляли и пили. Мы были личными ассистентами суперзвезды, которая всегда и везде была нарасхват. Потом был второй альбом, который только укрепил позиции. Всех нас троих в этом мире. А Рома находил развлечение и утешение в другом. И я ничего с этим не делала, хотя должна была… — Я так не думаю! — он взял ее за руку, — Это снова то же самое, снова чувство вины на пустом месте. Не ты сделала, не ты в него наркоту пихала, не ты убила, да и вообще это, наверное, и не убийство… — Наверное. Но человек мертв, а Рома — наркоман, — Рината погладила его по руке, а потом свою руку убрала, — Но это еще не все. Я пытаюсь объяснить, что со мной не так. Со мной не так то, что я ни с кем не могу быть собой. Никому не могу рассказать всего. А значит, мне все время придется нести это одной и врать. Но тебе я расскажу, — она выдохнула и прислонилась лбом к его плечу, — Ты послушай молча только. Ничего не говори сразу. Я прекрасно отдаю себе отчет, что после этого всего, ты, скорее всего, не захочешь ни общаться, ни работать с нами. Я это решу. Рома ничего тебе не сделает, никаких неустоек, никаких проблем не будет. Я все равно больше не собираюсь ничего делать, — она подняла голову и перехватила его удивленный взгляд, — У меня было много времени подумать. Там. Дома. — Ри, пожалуйста… — Я же просила тебя. Скажешь потом. Я отдаю себе отчет, что ты больше не захочешь. И никто бы не захотел. И мои эти истории никто не примет и не поймет. Я с ними никому не нужна. Да помолчи ты! — она вздохнула, и он закрыл уже открытый рот, — Думаешь, Рома не может простить себе того, что считает, что испортил мне жизнь своей наркоманией? Того, что как-то неправильно себя вел, не дал мне прожить свою жизнь, учиться в консерватории, вот это все? То, что убил человека из-за меня? То, что из-за меня погиб его лучший друг или ушла единственная любимая женщина? Нет. Это все он как раз простил. И себе, и мне. По крайней мере, сейчас, теперь. Когда я нашла его на следующий день после дня рождения… Почти мертвого, в коридоре, я… Там в прихожей было большое зеркало, на нем черным маркером было написано «лучше бы ты сдох». — А я думала, он и не помнит таких подробностей. Не в том он состоянии был. А он, оказывается, помнил, все это время помнил. Мы тогда только выпустили второй альбом, три недели мотались по штатам с презентациями и интервью. Ток-шоу, что ты любишь есть на завтрак, Кейт? Сыграй нам что-нибудь, Кейт. Когда у тебя концерты? — Ри скривилась, — Нон-стопом двадцать четыре на семь. А потом вернулись домой, в Лос-Анджелес, и поехали к Роме. Я, как обычно, напилась уже по дороге. Кейт много не пьет, но в этот раз видимо от усталости или от чего-то еще ее моментально развезло, Рома вносил ее в дом почти на руках. А потом… — она очень долго молчала, и Вадиму показалось, что он прекрасно знает, что было потом. По крайней мере, это бы разом объяснило все, что он видел, слышал и чувствовал. Но он не перебивал, не вмешивался. «Неужели она действительно мне расскажет?». Висок тут же просверлила мысль о Глебе. О себе. Но эта история была о чем-то другом, намного хуже. Глеба он любил. Любил всю жизнь, даже сейчас. И Глеб — тоже. Что бы он там ни делал, что бы ни говорил, какую бы отвратительную хуйню ни нес, Глеб его любил. Ничто не могло изменить в Вадиме этого ощущения. Этой уверенности. Наверное, именно поэтому он столько терпел. На столькое закрывал глаза и рот. Неизменно обливал его в ванной холодной водой или заставлял спать. Он никогда ничего не делал с Глебом против его воли, даже если так могло показаться со стороны. Даже если Глеб сам мог орать, что чего-то не хотел. Хотел он похлеще его самого. Хотя… Хотя, наверное, все же хотели они одинаково. Рината смотрела куда-то в потолок, откинувшись на спинку дивана. Теперь она могла плакать, но глаза были сухими. — Встань, пожалуйста. Иди сюда, — она поднялась и протянула ему руку, — Сейчас ты поймешь, почему я это рассказываю. Почему именно тебе. Звучало это странно, но он взял ее за руку и встал. — Посмотри сюда, — она показала тонким пальчиком куда-то под потолок, — Как ты думаешь, что это? — Светильник, лампа, — Вадим с недоумением разглядывал матовую поверхность плафона, который был в углу. — А если подумать? Если это, блять, лампа, какого хуя она не светит? — Рината закрыла лицо руками и села обратно на диван, — Это камера охранной системы «Секьюрити хоум», вторая стоит в прихожей, всего их две. Они включаются, когда открываешь дверь, там в замке какой-то чип. Чтобы их отключить, надо нажать кнопку, она за дверью, — Рината так и не убрала от лица руки. Вадим еще до конца не осознал, что она говорит, но глубоко внутри что-то вспыхнуло, загорелось, разлилось неприятным липким жаром. — Не говори ничего, слушай. Я не хотела тебе говорить. И не говорила. Это видео удалено, никаких копий нет. Можешь мне не верить, я понимаю, что у тебя для этого есть все основания. Я его не смотрела целиком, перемотала несколько раз. Потом удалила отовсюду. Молча. Вадим все еще продолжал с ужасом пялиться на квадратик плафона в углу, способность говорить его покинула. Если бы он мог заорать и что-то разбить, он бы обязательно это сделал. Но осознание парализовало всё. — А Глеб… — Глеб не знает, я ему не говорила. И тебе не хотела, но… Помнишь, ты сказал, что иногда нужно просто взять и кому-то все рассказать? Да не смотри ты так! Нет никакого видео больше, а если бы я и хотела кому-то сказать, мне никто не поверит! Решат, что я мщу за то… Не знаю, за то, что хотела с кем-то из вас переспать, а вы не захотели, — Ри рассмеялась, но по щекам поползли слезы. Вадим осторожно сел рядом на диван, — У меня все было не так. Если бы было так, возможно, было бы легче, не знаю… Блять… — она снова закрыла руками лицо. — И ты его простила? — он откинулся на спинку и притянул ее к себе, продолжая смотреть невидящим взглядом куда-то в стену. — Да. Я переключилась с его вины на свою. На то, в чем я сама перед ним виновата… — То есть ни в чем! Ни в чем ты не виновата перед ним! — он почти орал, собственная боль душила, но слушать вот это было еще невыносимее, — Ни в чем, блять, не виновата! Я Глеба люблю, я с Глебом… Никогда… Не заставлял. — Я знаю, — она погладила его по волосам, — Точнее, я так и думала. Неважно. Они долго молчали. Больше всего Вадиму хотелось сбежать. Но винить Ринату было не в чем. В чужом доме… Конечно, тут должна быть система безопасности, должны быть камеры… Он сам себе казался полным дураком. И она… Она это посмотрела. Пусть и не целиком. Блять, блять, блять. Но он не сдвинулся с места. Никуда не убежал. — Я Глеба всегда любил, и он тоже. Этому никаких оправданий нет и быть не может. Помнишь, ты сказала «кто бежит от креста, два взамен получит»? Откуда это? — Помню. Не знаю. Где-то услышала. — А потом что? Он просил прощения, на коленях стоял? — Просил. Стоял. Плакал даже, — Ри выпуталась из его рук, встала, подошла к холодильнику и достала оттуда бутылку, — Зато вот мне оставил, — А знаешь, что потом было? Он мне парня нашел. Фила. Он у Кейт был оператором. Снимать все эти вью, чтобы звезда только с рабочей стороны была в кадре. Влоги какие-то. Большинство я снимала, нужен был эффект непрофессионализма, ну типа все естественно, — она отпила из бутылки и рассмеялась, — Но Фил был профи. Он «Звук и темноту» снимал, снимал все видео гастролей, «случайные» кадры любования океаном и утренних пробежек. Мне кажется, Рома даже приплатил ему за это. За меня. Потому что он уж очень активно ко мне привязался. И знаешь, был хорошим парнем, — Вадим встал и забрал у нее из рук бутылку. — Хватит. — Не, не хватит. Это же наш последний разговор. С завтрашнего дня ты свободен. Мы выплатим тебе весь гонорар за альбом, ты его почти сделал, осталось три или сколько там песен, их доделает Рома, ну или не доделает. Похуй, — она вернула себе бутылку и вместе с ней вернулась на диван, — Мне больше не страшно. Я больше не хочу врать. — А этот, ну Фил… — Фил — хороший парень. Мы вместе пили, работали и трахались иногда. Знаешь, это было нормально, а если выпить, чем я все время и занималась, так даже неплохо. Рома решил, что мне кто-то нужен, чтобы отвлечься, чтобы начать жить «нормальной жизнью», и вот я жила «нормальной жизнью». Почему я тебе сказала, что у меня не было никаких отношений? Потому что это были не отношения. Это было такое же вранье, как всегда и со всеми. Говорить нам было не о чем. Только о работе. Через три месяца он сделал мне предложение руки и сердца, — она снова рассмеялась, и на глазах снова выступили слезы, — А я подумала, вот если связывать с кем-то свою жизнь, то мне надо рассказать все. Хоть кому-то все рассказать! Про своих родителей. Про Рому. Про ключ. Иначе это будет просто подделка, просто говно! И я поняла, что ему рассказать не могу. И никому — не могу. Даже тебе я говорю это лишь потому, что… Я не знаю, почему. Он забрал у нее бутылку и отпил сам. — Это пиздец. Я вот все, что до этого считал пиздецом, оказывается, были цветочки. Вот это сейчас пиздец, — он выпил еще и вернул бутылку, — Я просто не знаю, что сказать. — Я за Улей поеду. Я не верю, что там все хорошо, — она встала, — И ты тоже уезжай. Надеюсь, мы больше не увидимся. Тебе надо жить дальше и другим. Я обещаю, что никогда ничего не расскажу Глебу, — она уже натягивала на себя свитер, — Да и вообще никому никогда ничего не расскажу, все хорошо будет, — она похлопала его по предплечью, — Давай. Но он только схватил ее за руку. — Куда ты поедешь? Ты выпила. Уля звонила тебе? Нет. — Вадим, это все — шоу для дурачков. Мы поговорили. Ты знаешь мои тайны, я — твои. На этом и закончим, пока! — она хотела послать ему воздушный поцелуй, стоя уже в прихожей, но он ловко притянул ее к себе. — Меня это все не пугает. Меня это все… Никак не изменило к тебе отношения. Ри, пожалуйста… Она просто сползла по стене вниз и села на пол. — Ты же просто боишься? Ты просто сейчас пытаешься всеми силами убедить меня в чем-то, чего не существует? Зачем? Потому что не веришь, что я удалила видео? Давай позвоним в поддержку, на, мой телефон, — она сунула ему в руки мобильник, — На главном экране приложение «секьюрити», открой, посмотри все видео, потом мы позвоним и спросим, есть ли копии удаленных, ты сам все услышишь. Тогда ты уйдешь? — Нет. Не уйду, — он вернул ей телефон, — Если ты хочешь ехать за Улей, поедем вместе. Терять уже было нечего. Когда он отдавал телефон, на дисплее горел входящий вызов от контакта «Глеб». — Ри, привет! Ты не спишь? Можно я заеду? Мы только сейчас в Москву въезжаем, пиздец там пробка была! Ри посмотрела на Вадима и пожала плечами. — Мы уезжаем сейчас, давай ты как-то попозже! — Вадик? — Глеб очень удивился, хотя старался придать своему тону нейтральности, — Ну… Ну ладно, тогда утром? — Позвони утром, — Вадим быстро сбросил вызов. — — Я у Ромы спрашивала… Уже здесь, в России… — Рината открыла окно машины и закурила, — Как часто он думает о самоубийстве… Здесь, теперь. И он ответил «в пределах нормы». А предел нормы — это ноль. Ноль раз думать о самоубийстве. Вадим крепко сжал ее колено, и машина выкатилась в белоснежный, покрытый за одну ночь зимою проспект.