Всё будет хорошо

Кровь. Как же много крови. — Серёжа! Олег упал на колени рядом, волком смотря на Грома, забирая из чужих рук своё родное. Жёлтые глаза сменились на родные карие, тёмные, полные боли, с золотистыми ободками. Серёжа болезненно поморщился, сжимая кровавое месиво на груди. Руки все в красном, пятно медленно расплывалось по грязной ткани смирительной рубашки. — Ол'... Олеж? — хриплый голос у него сорвался на полуслове. Волков судорожно рассматривал его и думал-думал-думал. — Всё будет хорошо, — Олег схватился за медицинскую сумочку на бедре, тут же рявкая на застывшего Игоря, — Снимай футболку, живо! Гром моргнул с ошалелым видом, но поток рычания и мата тут же привёл его в себя. Волков достал нож и тут же начал разрезать смирительную рубашку на ничего непонимающем Серёже. — Повязку надо на голую грудь накладывать, — Олег приподнял Разумовского за туловище и сунул в руки такого же голого и немного охреневшего Игоря. Волков бинтовал быстро, профессионально делая тур за туром. На всю грудь повязки не хватило и в ход пошла футболка Грома, разорванная на ленты. Серёжа в процессе что-то пытался сказать, испуганно хватаясь за руки Волкова и шипя от боли. — Давай, герой, быстро, — Олег подхватил Разумовского на руки, спеша к выходу. Внизу наверняка уже стояли скорые, полиция, да хоть сам президент. Пусть арестуют, пусть на месте расстреляют, главное чтобы Серёжу увезли в больницу, чтобы спасли его. Волков только сейчас понял, насколько его трясло эти несколько минут - руки ходили ходуном, пальцы судорожно цеплялись за чужое тело. Гром сзади следовал хвостом по разрушенным-расстрелянным коридорам, таща на себе бессознательного Хольта. Вот же, синдром спасателя, что Олег, что Серёжа, что Август убить его хотели, а он всё равно помогает. Серёжа на руках зашевелился, подался вперёд, полуразборчиво хрипя. — Они тебя арестуют... — Разумовский сморщился, — Олеж, уходи. Волков хмыкнул, ускоряя шаг. Слышался городской шум, визги сирен и людской говор. Где-то тут был выход. — Переживу, — Олег оставил быстрый поцелуй на холодном лбу и перешёл на полубег, завидев разбитые стеклянные двери выхода.

***

Серёжа открыл глаза ровно через два дня. Прикроватный монитор сбоку мерзко попискивал в такт учащённому сердцебиению, в голове вязкий туман, в груди неприятная тянущая боль. За палатным окном стояли сумерки, или же Разумовскому так казалось. Может быть рассвет? Первым неприятным открытием было то, что он абсолютно голый. Его худощавое тело в синяках белело в холодном свете реанимации. Серёжа хотел потрогать неприятное чёрно-сине-жёлтое пятно на половину бедра, но тут же обнаружил, что его руки привязаны к бортикам постели. Вторым неприятным открытием было то, что медсестра пришла к нему только через полчаса и тут же ушла, чтобы позвать врача. Он оказался высоким лысым мужчиной с громким голосом, от которого звенело в ушах. Впрочем реаниматолог соответствовал своей фамилии - Рапопорт. —... Жить будете. Завтра по самочувствию переведём вас в палату, — подвёл итог врач после тщательного осмотра и ушёл. Его зычный голос раздавался из других помещений, он то ругался с медицинской сестрой, то о чём-то говорил с пациентами. Когда за окном наступила полная темнота, всё стихло, только колёса изредка шелестели по коридорам. Серёжа даже задремал, но уснуть не смог - организм выспался, а дёргать медсестру с просьбой поставить снотворное было неловко. Мысли были вязкие, неприятные. Перед глазами стояла картинка безумных глаз Олега, его родного Олега, который подорвал половину Питера ради него. Пока Игорь вёз его в телестудию, Серёжа успел посмотреть на чужом телефоне новости и это действительно казалось каким-то безумием, сном, неприятной галлюцинацией из-за новых колёс, но это была правда. Когда-то Разумовский думал, что он не достоин Олега из-за безумного пиромана Птицы внутри черепушки, а Волков оказался даже хлеще Чумного Доктора. И это пугает. — "Скорее возбуждает" — прошелестело в мыслях чужеродным голосом. Серёжа также мысленно попросил Птицу заткнуться и тот удивительно послушно замолк, явно занятый каким-то своими размышлениями. Возможно он просто устал. Среди ночи Разумовский почувствовал на себе чужой взгляд. В начале он решил, что это Птица решил выйти прогуляться, а теперь забился где-нибудь высоко и пялился на Серёжу, но тот не любил долго сидеть на одном месте. — Я знаю, что ты не спишь, — сказал знакомый голос и Разумовский тут же подскочил на месте, пока его удерживали чужие руки. — Олеж? — Серёжа ошалелым взглядом прочертил чужое лицо. Олег выглядел усталым, немного заросшим, с стоящими в разные стороны неровно обрезанными волосами, но абсолютно довольным собой. Его тяжёлая рука мягко сжала плечи Разумовского и надавили так, чтобы он снова принял положение полулёжа. — Сейчас вены порвёшь себе, — Волков кивнул на кататетр на сгибе локтя и убрал свои руки, которые тут же переместились к ближайшей ладони. Немного онемевшими от долгого бездействия пальцами Серёжа сжал чужую ладонь, переплетаясь. Сказать что-то было тяжело - слишком большая яма образовалась за несколько лет порознь. Они больше не мальчишки детдомовцы, прощающиеся горьким поцелуем в туалете вокзала перед тем, как Олег уйдёт в армию. Они два международных террориста, одни из самых известных преступников в России, люди, по чьей вине погибли десятки, сидящие в государственной реанимации после очередного теракта. — Тебя скоро заметят, — прошептал Серёжа, смотря в голубые глаза. Волков усмехнулся и покачал головой. — Теперь ничего не заставит меня расстаться с тобой, — сказал Олег и утянул Разумовского в мягкий поцелуй. Больше ничего. Больше никто. Серёжа выздоровеет и Волков тут же увезёт его в Венецию, куда они так мечтали уехать в юношестве. И все будет хо-ро-шо.