Целует

На улице ветер, и берёза шумно возит лысыми ветками по окну снаружи. Но внутри комнаты пусто и тихо. Серёжа лежит на своей кровати, укутавшись в плотное зимнее одеяло, и в редком одиночестве на ум лезет… всякое. Не то чтобы такое бывает, только когда он один. В последние месяцы Серёжа не может спокойно смотреть на Олега: он красивый до пота на ладонях и недоступный до дурноты. Но и не смотреть особо не помогает — каждая его черта отпечаталась в разуме Серёжи, его образ неумолимо лезет на ум. Глупость такая. Серёжа видел его каждый день десять лет подряд и абсолютно ничего не думал про Олега Волкова. Не относился к нему никак, едва помнил, какая у него фамилия. А потом — десятый класс, переезд в крыло для старших, новая комната, в которой они с Олегом оказались вместе. И внезапно завязавшаяся дружба. Не какая-то невероятно близкая. Олег умудряется приятельствовать абсолютно со всеми, вот и новый сосед Серёжа оказался в его круге общения. Олег иногда разговаривает с ним по вечерам о всякой ерунде, научил паре ударов, однажды за ужином отдал половину своей котлеты, когда Серёжа споткнулся, уронил свою тарелку и получил выговор от поварихи. Вроде пустяки, но раньше у Серёжи никогда такого не было. Ну вот таким он уродился — недружелюбным. Люди ему не нравятся, а он не нравится им. Особенно детдомовские своры гопников, с которыми не то что дружить — за одним столом сидеть противно. А тут… вот такое. Олег — на первый взгляд такой же быдлан, но на деле хороший парень, — очевидно, пожалевший попавшегося на глаза одинокого ботаника. Олег, который незаметно стал для одинокого ботаника центром мира. Он Серёжу даже к близким друзьям не отнесёт, наверное. Думать об Олеге — немного больно, но в большей степени приятно. Серёжа подгребает под лицо подушку, опускает веки и мысленно перебирает образы: темные глаза и длинные ресницы, редкая улыбка с умилительно выпирающими клычками, короткое касание тёплой руки. В целом Олег, кажется, не очень любит трогать людей, но Серёжу он иногда хлопает по плечу, а тот потом по полдня после этого приходит в себя. Каждый раз хочется ещё прикосновений — и… может, ещё ударов. Неопасных. Доверительных. Вот такая, видимо, судьба у Серёжи, педика и неудачника: мечтать, что единственный друг захочет с ним большего, и дрочить, пока он куда-то ушёл из их общей комнаты. Фантазия лезет в голову, вытесняет все остальные мысли — а Серёжа не так часто оказывается один в спальне, чтобы её отгонять. В этой фантазии он в своей кровати не один, и Олег, нависая сверху, всей ладонью сгребает волосы с Серёжиного лица. То, что Олег Волков, по которому сохнет половина одноклассниц, обратил внимание на Серёжу — уже гигантское художественное допущение, так что терять нечего. Поэтому Серёжа представляет, что мужественный Олег будет с ним ласков. Серёжа подается головой ближе к гладящей его фантомной руке. Олег улыбается, обнажая свои очаровательные клычки, когда опускается вниз, надежно накрывает Серёжу своей тяжестью и целует. — Ты такой красивый, — щекотно шепчет он на ухо, оторвавшись. Клише, но приятно же. Серёжа трется носом о подставленную щёку — наверное, смотрится по-дурацки, но Серёже не нужно об этом переживать, потому что это все неправда. Рука Олега волнующе ложится Серёже на грудь, и они оба голые. Они целуются — глубоко, до мурашек. Олег оглаживает Серёжу от пупка до ключиц. Если бы реальный Олег узнал — избил бы, наверное, и никогда бы больше с Серёжей даже не здоровался. А воображаемый с удовольствием лапает его и ласково покусывает за нижнюю губу. Потом Олег влажно целует Серёжу в шею, вылизывает чувствительное место под мочкой уха. Его рука лежит у Серёжи на челюсти, большой палец неосознанно мажет по губам — и Серёжа охотно берёт его в рот. Олег поднимает голову и опять сверкает улыбкой — такой удивленной, как будто из них двоих это он не может поверить своему счастью. Серёжа втягивает щеки, всасывая палец глубже. Олег по-хозяйски оглаживает его язык и зубы. — Такой милый ротик, — выдыхает Олег, и это должно быть унизительно и мерзко, но вместо этого кажется самым лестным комплиментом. — Но у нас же сегодня другие планы, да? — и выделяет голосом «сегодня», потому что… потому что за пару дней до этого Серёжа отсосал ему в подсобке за прачечной, как, судя по слухам, однажды сделала Аня из пятой комнаты. И с Серёжей ему понравилось больше, чем с Аней. Серёжа кивает и нежно поддевает палец Олега зубами. — Переворачивайся, — говорит Олег. Серёжа слушается, встает на четвереньки. В жизни он, наверное, умер бы от стыда — но в фантазии это возбуждающе и классно. Теперь Олег гладит его по спине, наклоняется и целует в плечо, в другое, в загривок, в лопатку. — Я о тебе мечтал лет с тринадцати, — вдруг доверительно сообщает он и опять благоговейно целует, как самого желанного человека в мире. — Постоянно пялился на тебя с последней парты. Ты был такой умный и красивый. Я понятия не имел, как с тобой заговорить. Серёжа замирает, уткнувшись горящим лицом в подушку, и впитывает каждое слово. Олег кладет руки ему на задницу, и это тоже нежно. — Я представлял, как мы почему-то окажемся наедине и я тебя поцелую, а тебе это понравится. А потом я просто буду долго рассматривать твое лицо, любоваться, потому что теперь мне можно. И обнимать тебя, — Олег переходит на шёпот, оставляет ещё один поцелуй у Серёжи на пояснице. — И, может, все соседи куда-нибудь денутся, например, одновременно заболеют или уедут в какой-нибудь лагерь, а мы с тобой будем спать в одной кровати и просыпаться в обнимку. И ты мне будешь рассказывать что-нибудь умное, что я всё равно толком не пойму, а я буду слушать. Слова огнём льются в Серёжины уши — согревающе и больно. В реальности однажды было такое: ранним вечером Серёжа валялся в кровати с библиотечной книжкой про живопись, с восторгом разглядывал зернисто отпечатанную репродукцию одной из классических картин. Они с Олегом были в комнате вдвоём, и всё было так славно, что Серёжа решил поделиться с ним. Несколько минут он с жаром объяснял, как игра света и тени на картине показывает настоящие намерения героев, а потом понял, что Олег не слушает. Естественно, Серёжа должен был догадаться, что троечнику Олегу неинтересна живопись — это же не турники или хотя бы тупые фильмы со Шварцнеггером. Всё равно обидно было так, что почти хотелось плакать. Теперь хочется плакать опять, а воображаемый Олег, тот, который по-настоящему ценит Серёжу, смазанными пальцами гладит его анус по кругу, осторожно проникает кончиком указательного внутрь и продолжает: — И я тебя так хотел. Ты мне постоянно снился. Я помню, в прошлом мае как-то было жарко и ты убрал волосы в хвостик, а я сидел сзади, смотрел на твою шею и умирал от желания расцеловать ее. Если бы ты разрешил, я бы даже оставил засосы — я об этом думал, и мне аж плохо было. Как все бы видели, что ты с кем-то трахаешься, что ты занят. И только мы с тобой бы знали, что это я. У нас бы был свой секрет на двоих, — от мысли о том, что такое могло бы быть на самом деле, в животе поднимается горячая волна. Серёжа хотел бы приходить в школу с расцвеченной шеей, называть дебилами одноклассников, шутящих про то, что и ботану кто-то дал, и знать, что они с Олегом принадлежат друг другу. Очень хотел бы. Два пальца движутся внутри ритмично и приятно. Олег грудью ложится на спину Серёжи и сладко целует за ухом, и хочется то ли закричать, чтобы он правда оставил там засос, то ли оттолкнуть, чтобы он не вздумал делать это. — Я представлял, что ты тоже меня любишь, — выдыхает Олег, как будто это «тоже» само собой разумеется. — Что после выпуска из детдома мы будем жить вместе. Ты бы учился в крутом универе, целыми днями сидел бы за домашкой, а я бы работал и покупал тебе всякое, что ты захочешь, — Серёжа беспомощно постанывает, придавленный к кровати весом Олега и его беспощадными словами. — Готовил бы тебе ужины, слушал бы, как ты жалуешься, что ты в три раза умнее всего их преподавательского состава. И мы бы спали вместе каждую ночь, мы же в собственном доме. Как любая нормальная пара. И нам бы никто больше не был нужен. Серёжа позорно громко всхлипывает — реальный Серёжа. Кажется, этот звук разносится по всему этажу. Реальный Серёжа зависает, потный и возбуждённый под тяжелым одеялом. В фантазии ему невыносимо, но в реальности, где он один, ещё хуже. Фантазию надо переделать: её задача — просто возбуждать. Олег из фантазии затыкается, перестает лизаться, обеими ладонями сжимает и раздвигает Серёжины ягодицы, входит, выбивая длинный вздох. Покачивает бедрами вперёд и назад, толком не давая Серёже времени привыкнуть, — потому что они тут трахаются, а не пишут любовный роман. Размашисто шлёпает по заднице — но не так, чтобы оставить след. — Ты завтра ходить не сможешь, — с удовлетворением в голосе рычит Олег безо всяких соплей, наращивая темп. Он грязно втрахивает Серёжу в матрас, тянет на себя, заставляя прогнуть спину, выше поднять зад, занять ещё более униженное положение — и это горячо, приятно и не больно. Реальный Олег, если бы захотел Серёжу, делал бы всё именно так: в его мире однополый секс — это акт подчинения сильным слабого. Поэтому с реальным Олегом Серёжа бы, конечно, не согласился. Как бы ни было классно сейчас представлять, как Олег таранит его зад и опять отвешивает шлепок за шлепком, мотает, почти как игрушку, не обращая внимания на стоны и всхлипы. Реальный Серёжа, сбив одеяло в ногах, торопливо дрочит. Хочется больше. Взгляд цепляется за скомканную футболку, висящую на спинке стула. Это Олега. Он кинул ее туда сегодня после тренировки, а потом ушёл. Серёжа старается не вдумываться в то, что он делает, — просто протягивает руку, сцапывает футболку с темными пятнышками под рукавами и прижимает к лицу. Пахнет подсохшим мускусом, кожей, чуть резиной и восхитительно Олегом. Не то чтобы Серёжа так уж к нему принюхивался… Но он точно знает — так пахнет только Олег. Фантазия становится полнее и многограннее, воображаемый Олег, остро пахнущий собой, кусает воображаемого Серёжу за загривок и изливается внутрь. — Когда ты встанешь, из тебя будет течь, — неромантично хрипит на ухо Олег. — Прям по ногам, как у шлюхи. И тебе же это понравится, да?.. Серёже, кажется, понравится — и реальный Серёжа с шумным выдохом кончает себе в руку, второй все ещё прижимая к носу ношеную футболку. Постепенно восстанавливает дыхание, потом лезет в шаткую тумбочку за салфетками. Серёжа едва успевает одеться, когда из коридора раздается звук стремительно приближающихся шагов. Не думая, он засовывает футболку под скомканное одеяло. В комнату заходит Олег, бросает короткое «привет». Не глядя на Серёжу, вытаскивает из кармана пачку сигарет и привычно прячет под тетради в ящике стола. Затем смотрит на стул. Серёжа, кажется, перестает дышать. У него нет ни единой уважительной причины воровать одежду своего соседа по комнате. Несколько бесконечных секунд Олег тупо рассматривает потресканную обивку спинки стула, а затем очаровательно хмурится и лезет в свою спортивную сумку, валяющуюся на полу. Каждое его движение кажется знакомым, каждое любимо. Олег роется в сумке, а Серёжа оценивающе рассматривает его профиль. Красиво — что самое обидное, по всем стандартам мужской привлекательности объективно красиво. За Олегом стоит очередь из девушек — у него нет нужды унижать друга, чтобы сбросить напряжение. Олег вообще не такой человек, чтобы унижать друга. Он хороший. Поэтому шансов нет. Вытряхнув сумку, Олег открывает комод. Будет плохо, если он поймёт, что его футболка пропала — эта мысль всплывает на краю сознания, но разум Серёжи занят другим. Олег ходит по комнате, небрежно взъерошивает волосы своей большой рукой, пахнет морозом, табаком и — совсем призрачно, но Серёжа замечает — собой. Было бы очень круто отсосать ему в подсобке за прачечной. Особенно если бы Олегу это реально понравилось.