Синевато-сиреневый

— Окей, ладно, я… Признаю. Ты крутая. Лили сосредоточенно смотрит на свою подругу, сжимая её прохладную ладонь. Хандра поднимает бровь — никто не говорил ей ничего подобного. — Merci. Не думала, что однажды стану кому-то интересной. Они молчат несколько секунд, а после Лили чувствует, как у неё начинают гореть уши. Она никогда не была так влюблена, но знает, что это оно. Знает из книг, из глупых сериалов, которые втайне смотрит по ночам. Знает из рассказов других людей. Нет, вообще-то, у неё была лёгкая симпатия к другой подруге — Зари, но это быстро прошло. Они слишком разные, чтобы быть чем-то большим, пусть их дружба и хороша. И вообще — сложно глубоко полюбить человека, с которым вы в одной песочнице играли. Это же почти семья, в конце концов. Так Лили объясняла себе то, почему у неё внезапно угасли чувства однажды. Но почему теперь они вернулись, пусть и к другому… Человеку? Нет, не человеку вовсе. Кто его знает, каким образом эмоции спроецировались в реальность. И неизвестно, почему это эмоции одного конкретного человека, который живёт за тысячи миль. Но это неважно, совсем-совсем. Неважно, как это произошло, почему и для чего. Самое главное то, что ладонь, крепко стискиваемая двумя руками, начинает теплеть, и то, что Хандра, похоже, всё понимает. По взгляду, по удивительно широко распахнутым глазам. По движениям. Или, может, всё из-за того, что сердце Лили начинает колотиться слишком громко. Но всё уже совершенно ясно, и пыльно-синие щёки покрывает лёгкая пелена сиреневатого румянца. — Я, кажется, поняла… Но, mon ami, почему ты выбрала меня? Вокруг столько красивых мальчиков, мы же обсуждали это не раз. — Я не люблю мальчиков. — Лили встряхивает головой, её непричёсанные с утра сиреневые волосы разлетаются по плечам. — Они, типа, классные, и всё такое, но… Я ничего к ним не чувствую. Мне нравятся исключительно девушки. И, ну, короче… Мне кажется, мы родственные души. Или что-то такое. Ну, то есть, мы почти одинаковые, сечёшь? — А, кажется, поняла… И могу присоединиться. — То есть, мы, типа, лесбиянки, получается? Они стоят в молчании, крепко держась за руки. Становится теплее, даже жарче. Не получив ответа, Лили вздыхает, и, подобравшись поближе, утыкается лицом в то место, где у её теперь-уже-возлюбленной должна находиться ключица. Эмоция по какой-то причине уж больно высокая, где-то на голову выше человеческой девушки (по крайней мере, этой), но это вовсе не проблема. Пальцы цвета индиго перебирают лавандовые волосы. Что Лили хочет сказать этими объятьями? То, что ей не всё равно. Им обеим больше не всё равно. — Что ж, mon amour… Что насчёт поцелуя? Или, ну, что там с любимыми делают. — Я, типа, не против. Только ты, ну, нагнись, что ли. А то не достану. Хандра чуть сгибается и зачем-то задерживает дыхание, прежде чем приникнуть к человеческим губам. Она не умеет целоваться. Они обе не умеют. Но это не мешает загореться ещё более густому румянцу. Как только поцелуй разрывается, девушки смотрят друг другу в глаза. У Лили они тёмные, чем-то похожие на отливы оникса. У Хандры — ярко-синие, как море, как небо. — Давай… Ещё раз. Мне понравилось. Лили говорит тихо, и не успевает даже закончить предложение, прежде чем её берут на руки. Это совсем легко — они обе не слишком сильные, но и вовсе не тяжёлые. Так уж получилось, некоторые девчонки похожи на спички. Забавное сравнение, не так ли? Хандра отходит на пару шагов назад и садится на диван. И они целуются ещё и ещё, чуя, как перехватывает дыхание — от всего. От поцелуев и от любви. — Останешься на ночь сегодня, violet? Твоя семья не будет волноваться? — Ой, да они знают, что мы дружим. Я и у Зари неделями жила. А ты… Ты сирота? — Я эмоция. У меня нет семьи, да и быть не может. А товарищи мои расселились что-то. Ну, в таком случае… Поспим вместе или тебе на диване постелить? — Вместе. — Лили улыбается, очень слабо и впервые за долгое время, но так безумно искренне. — Очень хочется, чтобы мои волосы лезли в лицо не только мне.