Долгая Счастливая Жизнь!

По началу Дилюк странно торопился, словно он запаздывает, а опоздание его грозит испорченной поездкой. На самом деле причин для такой спешки у него не было: торопился он по собственному желанию, настроение позволяло. Поэтому, когда он вышел на улицу, то темп сменился на ритмичный шаг, словно гражданский марш, без торжественности, но безошибочно точный. На улице же еще была глухая темнота: небо слегка синеватое, где-то далеко, уже за деревьями виднелась полная луна. Дул слабый ветерок, который тихонько трепал листья на ветках длинных березок и откуда щебетали ранние птички. Было прохладно. Дилюк шел, не торопясь, ведь торопится и правда было некуда — вот он уже проходил по мимо огромных панельных домов, и двигался по незатейливой тропинке, ведущей к гаражам. Мужчина подошел к одному из гаражей: прижавшись к воротам, и сильно стукнув ногой об нижнюю их часть, он вставил ключи в ржавый навесной замок и открыл широкие двери. В темном помещении стоял, одиноко, автомобиль. Дилюк подошел к нему и распахнул дверь, слегка опёршись на нее по началу, и резко следом дернул ручку. Он согнулся, чтобы сесть в машину, да скорчился так, что на спине уже виднелся горб. Все, равно стукнувшись головой о крышу автомобиля, он залез в кабину. Транспорт медленно выкатывался из тёмной каморки, отражая вишневым глянцем свет угасающей луны и просыпающегося солнца. Под стертыми слегка шинами проминались камни и стиралась трава. Машина развернулась, неполно вставая на промятой дороге, жёлтые и красные фары слепо загорелись, из выхлопной трубы шел вверх струйчатый дымок. Машина слегка потрясывалась, пошатывалась, жутко кряхтела, но оставалась с виду достаточно безопасным транспортом. Водитель вышел из автомобиля, и аккуратно положив руку на холодный металл, прошелся вокруг неё, любуясь своим попутчиком на ближайшие сутки: автомобиль, покрашенный в цельную краску темно-багрового цвета, с маленькими прямоугольниками, тяжело смахивающими на фары, лакированной облицовкой радиатора и будто серебряным знаком марки. Нельзя было не обратить внимания на диски — хромированные «штампы» отражали на себе полумрак неба и свет дороги. — Ох… сказал выбежавший из машины мужчина, покачивая головой и ужасаясь состоянием автомобиля — все диски были пыльными! — Ведь были же когда-то… Эх! Литые, хорошие… ну и сейчас, конечно, хорошие… — мужчина, видно не понимая, как относиться к этим дискам, запутался окончательно, и вздыхая, протирал их рукавом, пока не наблюдал в них собственного отражения. Дилюк встал и поставил ногу на шину, крепко продавив ее. «Нормально, вроде бы» — подумал он после любительской проверки шин. На шины Дилюк сам нанёс белые полосы, как он это называл «Антиквариат». Впереди и сзади — «родные» бамперы, черные, из алюминия. Окинув беглым взглядом транспорт, Дилюк снова распахнул дверь и сел в машину: он завалился на сиденье, покрытое ярким бежевым велюром. Резким движением прикрыв дверь, он глубоко вздохнул, и, обхватив руль, выдохнул, закрывая глаза и откидываясь на спинку сиденья. Получив некое удовольствие от самого момента и предстоящего отдыха, Дилюк нехотя пошевелился, и попытался сделать что-то вроде разминки, покачав тазом. Еле как дотянувшись, он подобрал в панели выцветший журнальчик и ловким взмахом руки, пролистнув пару страниц, открыл, как казалось, случайную. Но и журнал, оказывается, был вовсе не журналом, а старой топографической картой, и страничка, как оказалось, тоже была не случайной. Карта эта, была передана отцом Дилюку в качестве официального признания последнего достойным водителем. Присмотревшись, он разглядел среди разных серых полосок свое примерное местоположение, и перелистнув карту на одну из первых страниц указал пальцем на городок у моря. Еще немного пощурившись, внимательно осматривая деревянный руль, заглядывая на панель, Дилюк чувствовал, что может ехать, и что в то же время, какая-то странная боль не дает ему покоя. Он уже слился с автомобилем в единое целое: мужчина не знал, куда бросить взгляд, отчего смотрел на руль, пассажирские места, бардачок и в зеркала, но все еще не решался тронутся. Неожиданно, он обратил внимание на гараж, тьма которого заполоняла свое собственное пространство и бежала на деревья, автомобили и другие гаражи — пока еще не взошло полностью солнце. Старый, трухлявый и ржавый, перекосившийся от того, что замер на бугорке, гараж приходился в самом угнетенном состоянии. Рассыпавшаяся медленно крыша моросила оранжевой пылью на прелые доски, которые тряслись, с созвучным постоянным шорохом — сделай хоть шаг, ведь держались они на металлическом выступе, что проходил между крышей и стенками гаража. Из-за неустойчивости своей вместе с досками дрожал и весь гараж, стоило только коснуться чего-либо. Дилюк медленно, будто находясь в музее, проходился по нескольким квадратным метрам, оглядывая все вокруг: на стене, которая смотрела прямо на ворота, а если те были распахнуты, то на солнце, висели две фотографии — совсем юных Дилюка и Кейи и относительно недавно находящаяся здесь, Дилюка и Джинн. Обе фотографии были помяты у краев, и в тех же местах выцветши. Неустанная память при виде одного только контура картин, одной только стены и одного только гаража поднимала в себе ту мелкую гущу воспоминаний, смешивалась и не понимала, что же вспоминать, но вспомнить же есть что! И как же хотелось вспомнить все, и не вспоминать ничего вовсе… Неожиданно перекинув свой взгляд в другую совсем сторону, он, как-то и не замечая, будто опомнившись, машинально потянулся к столу, который стоял за его спиной, в самой дали гаража. Прижатый к стене, покачивающийся, за которым, если отодвинуть, виднелась большая дыра, чуть наклонённый стол терпеливо ждал, когда же его навестят. На столе, дряхлом и пыльном, лежали всякие инструменты, и, что не удивительно, не только они. Где-то под хламом, который Дилюк ценно складировал, оправдывая его ценность памятью, лежали по-настоящему ценные вещи. И вот, покопавшись немного, с краю стола лежала потертая бумажка, на которой еле как различимо было написано: «Он говорит, что кукуруза лучше картофеля! Ну дурак! Сошлись с ним так: одна половина грядки — там моя, там картошка, другая — его, там кукуруза. Меня это конечно, не очень радует, ну вот и как он собирается из этого что-то сварить, на сколько этого хватит? Ни себе, ни людям! Надо бы сюда электричество провести, а то, конечно… Ладно, я разумеется, его урожай попробую, чего же даром труду пропадать?» — И давно же это было… — подумал Дилюк, не переставая грустно улыбаться. Позади гаража тоскливо затвердевшая земля заросла травой и слилась с небольшой полянкой в единую зеленую глушь. Но с десяток лет назад братья, Кейа и Дилюк, сеяли и пожинали из этой земли урожай — так они жаждали в своем юношестве деятельности, способной принести плоды. Позеленевшая от травы почва проскальзывала через прогрызённую крысами дыру под столом, отчего желания любоваться бывшим огородом у Дилюка поубавилось. На полочке, что была над этим столом, лежали упавшие на бок книги. Среди них Дилюк заприметил одну, ярко пеструю для темного, грязного и пыльного места. Книга была аккуратно завернута в лоскутную ткань. «Das Capital…*» — словно догадывавшись, а то и зная наверняка, какая книга пряталась за тканью, проскользнуло в голове у Дилюка. Мужчина достал труды и, последний раз окинув гараж, уже типичным ностальгирующим взглядом, собрался на выход. Протяжный тяжелый выдох, оказался таким печальным, осквернив этот и без того скудный заброшенный гараж, оставив в нем последнюю память. Он вышел и сомкнул ворота. На Дилюке все еще висело неуклюжее пальто. Вкопанный, он стоял на улице, смотря куда-то в никуда, и облокотившись потом рукой на машину, опустил голову вниз. Он очень сильно задумался, да так, что, почесывая голову, не замечал этого движения: ему не хотелось расставаться со своим пальто, но и брать с собой его нет никакого смысла. Постояв так несколько минут, Дилюк подошёл к багажнику, по дороге снимая пальто, и, открыв ловким движением багажник, швырнул скомканную одежду туда. Конечно, лежало пальто очень небрежно, Дилюк все же решил сложить вещь аккуратно: — Как сообщают очевидцы, нападениями это не назвать, но и относится к этому скептически тоже не стоит! — слышал Дилюк доносящуюся из радио новость, которая, наверное, из-за своей интриги и вырванной из контекста фразы загипнотизировала радиослушателя. — Комментарии одного из свидетелей неопознанной группы лиц: «Я проезжал мимо одной из деревень, и прямо там стоит толпа, слушали какого-то человека с газетой в руках, а нога у него стояла на арбузе…» — Дилюк в это время уже запрыгнул в автомобиль, и схватившись крепко за руль, ждал продолжения столь интересного рассказа, но именно в этот момент радио замолчало, а потом злостно зашипело — связь пропала. Огорченный водитель пошвырял туда-сюда антенну, потыкал разные кнопочки на магнитоле, но ничего не помогло. Дилюк откинулся назад, упершись головой в спинку сиденья, а руки распустил в разные стороны, одной прикрыв расстроенное лицо. Радио снова заговорило, правда, уже о погоде. «Ну и то полезно…» — подумал Дилюк, и снова вышел из машины, предварительно открыв капот. — А тем временем, в течение дня в Сочи солнечно, 35 градусов, осадков не наблюдается… Отличная погодка чтобы посетить курорт со своим любимым человеком! Лучше всего любовь чувствуется под хорошую музыку, поэтому, специально для вас играет эксклюзивная песня нашего радио «Долгая Счастливая Жизнь»! — Родной и привычный голос резко оборвался и заиграла еще более знакомая мелодия, которая приходилось любимой сразу двум людям. Вглядываясь в двигатель, Дилюк стоял неподвижно, и продолжал смотреть. Внезапно, стало не до осмотра автомобиля. В такие моменты в принципе нет дела не до чего, кроме, разве, одного. То, что обыкновенно приносило ему радость, теперь сильно его раздосадовало: сейчас он видел радость только в предстоящей ему долгой поездке, и видимо, ни в чем другом разглядывать эту радость, (которая для него была тяжелой и ностальгической), не желал. Оттого он как-то отмахнулся от машины, успев в миг выключить радио, и призадумался об услышанной им погоде — обещали 35 градусов. Дилюк злостно цокнул. Чем больше было число, тем больше предстоит Дилюку остановок. Он погладил свой пыльный двигатель, жалея его всей душой, надеясь, что он выдержит такие температуры. Старая машина и без того доживала свой век, плохо заводилась, гнила в тех местах, где совсем недавно меняли запчасти. Высокая температура грозила перегревом, причем, не только двигателя… Уже сейчас в салоне стояла невообразимая жара! Это проблема, конечно, решаемая, приоткрытое окошко неоднократно выручало Дилюка в такие моменты. «Ну все, хватит, пора» — Дилюк сел в машину, — «Ну, поехали…»