Профессиональная этика

Мистер Хольт думает, что умеет скрывать свою заинтересованность. Может быть, он действительно справляется с этим неплохо — для остальных, но не для Отто. Сложно не заметить, как тебя пожирает глазами красавчик-босс, когда думает, что никто не видит. Отто приходится прилагать двойные усилия, чтобы не нарушать проклятую профессиональную этику. Он всё-таки не святой, да и само христианское понятие святости в гробу видал, но принципы — это важно. Наниматель может сколько угодно смотреть и вообще пусть делает, что заблагорассудится. Дело Отто — охранять, пока за это платят, и любые личные отношения будут только мешать. Мистер Хольт отлично платит, задумчиво разглядывает Отто, когда думает, что тот не видит, и никогда не позволяет себе лишнего. Отто делает свою работу и тоже никогда не позволяет себе лишнего. И смотрит в те моменты, когда никто действительно не видит. Смотреть профессиональная этика ему не запрещает, а очень даже рекомендует. Мистер Хольт поворачивается спиной и скидывает с плеч халат под монотонный бубнёж начальника отдела инвестиций. Тот смотрит в документы, неспешно перелистывает страницы с цифрами, и его, кажется, совсем ничто не волнует. Отто хотел бы его выдержку, но приходится применять свою. Мистер Хольт внимательно слушает доклад, пока доверенные люди с бесстрастными лицами стирают с него дневной пот и пыль. Отто смотрит на его шею: верхний край экзоскелета, мерцание голубых и красных индикаторов на периферии, — огромных усилий стоит удержать взгляд именно там. Мистер Хольт говорит: ты мой телохранитель, и должен быть рядом постоянно. В целом, Отто вполне с этим согласен, сложно подгадать момент, когда его наниматель наиболее уязвим, но и Отто в эти минуты наименее эффективен. Если взгляд соскользнёт ниже… Перед сном, когда Отто уже не контролирует свой разум, он снова и снова видит ту же картину: плавный изгиб шеи, острое плечо, лопатки по обе стороны от экзоскелета, панцирем вросшего в спину, ямки на пояснице — как раз там, где должны оказаться большие пальцы, если обхватить руками за бёдра. Нестерпимо хочется прижаться губами к шее, почувствовать запах озона и колкие разряды на губах. Отто не делает этого даже во сне — профессиональная этика не позволяет. Иногда Отто хочет уволиться к чертям, только чтобы не стоять за плечом у мистера Хольта, когда ему помогают мыться. Только бы не видеть его взгляды, украдкой брошенные в зеркало. Только бы не думать по ночам о том, какова на вкус его гладкая кожа, пока сам мистер Хольт спит буквально за дверью. — Отто никогда не расслабляется, — говорит о нём мистер Хольт с гордой ухмылкой, словно это его достижение. — За это его и ценю. Отто не может на него не смотреть — таковы его обязанности. Отто не может не замечать его взглядов и улыбок. Отто ненавидит профессиональную этику — за то, что он обязан замечать всё, а сделать с этим не может ничего. Может только перехватить в последний момент руку с тонким ножом, направленным аккурат под рёбра мистера Хольта, туда, где должно быть сердце. Собственное сердце запоздало сбивается с ритма и выбрасывает в кровь столько адреналина, что на нём можно пробежать марафон и не заметить. Отто заталкивает мистера Хольта себе за спину и выворачивает убийце руку, — почти выламывает её с корнем, если честно, — и бегло осматривает лица остальных слуг, но те, кажется, ошарашены не меньше его самого, не меньше мистера Хольта за его плечом. Убийца один, нож запоздало падает на плитку с противным звоном, и только тогда Отто позволяет себе вдохнуть. Из-за спины слышится едва слышное потрескивание электрических разрядов, воздух в ванной наполняется острым запахом озона. — Отличная работа, Отто, — тихо говорит ему мистер Хольт, и в этот раз в его голосе только признательность. Ради этих слов и этого голоса Отто не уволится ни за что на свете, даже если ему перестанут платить. На следующее утро, когда Отто приходит в комнаты мистера Хольта, тот ждёт его совершенно один. На нём только японский халат из тонкого хлопка, и Отто с трудом удаётся удержать дыхание… и всё остальное. — С сегодняшнего дня я хочу, чтобы мне помогал только ты, — говорит мистер Хольт. — Кажется, ты единственный, кому я могу доверять в этом чёртовом мире. Он пытается выглядеть невозмутимым, но его губы подрагивают, пытаясь расползтись в улыбке, грудь и плечи заметно раздуваются от участившегося дыхания, и по шее сползают на грудь красные пятна. Отто всё это видит, прекрасно видит, но отреагировать так, как ему хочется, не может — профессиональная этика не позволяет. Единственное, что он может — это склонить голову, принимая приказ. В ванной мистер Хольт поворачивается спиной и сбрасывает на пол халат. Тот остаётся лежать у его ног, и вода неизбежно намочит его полностью, как только Отто возьмётся за губку. Взгляд мистера Хольта в зеркале внимательный и выжидающий, и Отто отшвыривает халат ногой в сторону. Наклониться не позволяет профессиональная этика. Для обмывания уже всё готово. Отто опускает губку в приятно пахнущую воду идеальной температуры, отжимает лишнее и на секунду замирает. Отражение мистера Хольта в зеркале внимательно смотрит прямо на него, заглядывает в самую душу, сбивая дыхание с ритма. Форменные брюки вдруг становятся болезненно тугими, а на губах мистера Хольта появляется еле заметная торжествующая усмешка. Сглотнув, Отто отрывает от него глаза и переводит их вниз, прямо перед собой — на жилистые плечи, острые лопатки и панцирь экзоскелета, вросший в спину. Снова смачивает уже остывшую губку и проводит первую влажную полосу вдоль металла. Пальцы словно бы невзначай прикасаются к прохладной и мягкой коже, и мистер Хольт вздрагивает, тихо выдыхает, но не говорит ни слова. Только перехватывает руку Отто, когда со спиной покончено, и хрипит: — Дальше справлюсь, Отто. Отто кивает, выходит из ванной и тяжело приваливается спиной к двери, пытаясь успокоить грохочущее сердце. В эту игру можно играть вдвоём, мистер Хольт. Если это приказ, профессиональная этика позволяет.