Смертельный поцелуй

      Переехать-таки у них не получается слишком далеко, они меняют один корейский город на другой, перебираются поближе к лесу и пытаются научиться жить так, чтобы не представлять больше ни для кого опасности. И хоть организм Баркода всё ещё не принимает кровь животных и отторгает её, зато юный вампир утоляет хотя бы жажду погони, чтобы потом вернуться домой и с благодарностью принять кружку с донорской кровью. И пусть Код всё ещё противится своей сущности, всё ещё ненавидит эту жажду, но он заставляет себя пить кровь, чтобы больше никому не навредить. Никому, кроме Сатура.

~~~

      – Код... – разносится по лесной глуши, когда Джеффа прижимают к дереву, впиваясь клыками в изгиб шеи. Вампир не сопротивляется, наклоняет голову в сторону и гладит мальчишку по пояснице, пока он кусает выше, разливая по телу новый всплеск эйфории. Сатур прикрывает глаза и сильнее прижимает к себе Баркода, ощущая на губах кровавый поцелуй, который очень быстро превращается в вылизывание его рта, – мышонок поймал свою добычу и теперь так сладко пахнет, – бормочет Джефф в пухлые губы, слизывая с верхней капельку собственной крови.       – Заткнись. Мне казалось, что если я прямо сейчас никого не укушу, то сойду с ума, – Тин проходится языком по губам, задевая клыки, и оборачивается назад, услышав какой-то шум.       – Ну, как оказалось, кусаться ты любишь, – пожимает плечами Сатур, легонько отталкивая парня от себя, и смотрит в том же направлении, что и Код, – это безопасная от охотников зона, так что...       – Но она не безопасная для людей. Я слышу приторно-сладкий запах женских духов и терпкий запах сигарет, – Баркод напрягается, чувствуя мгновенное возбуждение в каждой клеточке тела и желание начать кровавую охоту, но человеческая часть его сознания сопротивляется и подталкивает к побегу: подальше отсюда, подальше от людей, которым он может навредить. И он спешит, скрывается в гуще леса, а через несколько минут сам оказывается прижатым спиной к дереву. – Что ты творишь?! – шипит Тин, смотря прямо в отливающие алым глаза Сатура, который, вдруг, наклоняет голову вбок, улыбаясь по-маньячески пьяно, и проговаривает едва слышно:       – Предлагаю устроить охоту. Их вряд ли кто-то будет искать, а мы, наконец, нормально поедим, – вампир продолжает клыкасто улыбаться, и смотрит в том направлении, откуда доносится шум, словно ещё немного и он сорвётся, побежит в ту сторону, чтобы совершить то, о чём говорит. Чудовище внутри Баркода чуть ли не подвывает от предвкушения, выражая своё согласие, рвётся наружу, шкребёт и подбрасывает фантомное ощущение металла на корне языка, а в голове мелькают живые, яркие картинки того, как он впивается укусом в приторно пахнущую кожу, как тёплая кровь льётся из двух аккуратных ран вниз по тонким, хрупким ключицам, окрашивая их в красный. И Код чувствует, что готов поддаться, готов пойти прямо сейчас и убить этих людей, разделить трапезу с Джеффом, который теперь смотрит пристально, не держит и не запрещает действовать. И Тин понимает, что сейчас одного шага достаточно, чтобы больше не свернуть, чтобы устремиться вперёд к своим жертвам, обречённым на погибель. И он почти делает этот шаг, почти переставляет ногу, но внезапно, совершенно неожиданно и не к месту вспоминает:       «Вы знаете, мне за свою жизнь приходилось много путешествовать, часто переезжать с места на место, устраивать свой быт и вливаться в ритм того города, в который я попал. И в самом начале мне казалось это сложным, особенно, когда привязывался к месту и хотел остаться в нём навсегда. Но оказалось, что сложнее всего были не переезды и постоянно новые места, не языковой барьер и даже не сложности с поиском еды. Самым сложным было делать выбор и поступать так, как действительно нужно. Потому что ты не имеешь права переложить это бремя на кого-то другого, не можешь попросить брата, друга, соседа сделать выбор за тебя, ведь именно тебе потом с этим жить, тебе нести эту ношу и тащить за собой ком боли или ненависти, если выбор был неправильным. И вот это уже звучит действительно сложно и страшно, звучит как что-то трудновыполнимое. И мы чаще всего выбираем между двумя вариантами, но иногда бывают ситуации, когда оба выбора являются заведомо провальными и имеющими отрицательный результат. В такие моменты просто нужно понимать, что именно ты отвечаешь за свои действия и мысли, и даже если тебе кажется, что что-то внутри заставляет тебя, борись с этим, старайся победить, чтобы выбор не стал фатальным», – голос Воракамона в ту ночь звучал особенно глухо и обречённо, словно он сделал то, от чего ему было плохо или тяжело, а Баркод слушал, свернувшись под деревом на земле, и ждал сигнала от Та, когда можно будет выходить. Тогда он ещё не знал, как выглядит этот человек с красивым голосом и мягким тембром, не знал ничего о нём, кроме имени и пола, но зато чувствовал какое-то невероятное родство с ним и близость, словно вот так, через свой подкаст, он мог просто потрепать по волосам или прижать к себе, обещая, что всё будет хорошо. И Код запомнил его слова, сделал их для себя константой, и благодаря этому, кажется, выжил.       – «В такие моменты просто ты должен понимать, что именно ты отвечаешь за свои действия и поступки, и даже если тебе кажется, что что-то внутри принуждает тебя, борись с этим, старайся победить, чтобы выбор не стал фатальным», – практически дословно цитирует фразу Джеффа Баркод, слыша, как хрипит его голос, и вампир вцепляется в Воракамона, который снова улыбается, только теперь привычно и тепло, обнимает крепко и гладит по спине, пока Код борется с внутренним, голодным, жадным чудовищем, – неужели ты правда думаешь, что мне это поможет? Что находящиеся в километре люди научат меня сдержанности? – он ощущает себя преступником, приговорённым к казни, но жмётся к Сатуру сильнее, цепляясь за него из последних сил.       – Ты не можешь всю долгую жизнь провести взаперти или в лесу, не сможешь вечно избегать людей и надеяться на чудо. Ты должен научиться контролировать себя даже в толпе, не через страдания и боль, как тогда с твоим другом-охотником, а спокойно проходить мимо, даже не оглядываясь, словно...       – Я иду мимо торговцев уличной едой, но вкусный ужин ждёт меня дома? – Тин хмыкает, вдыхая запах через раз, и царапает клыками кожу.       – Да, – улыбается Джефф, чувствуя клыки и проговаривая тише, – если тебе сейчас так будет легче – кусай, но помни, что ты не всегда сможешь так сделать и себя отвлечь, поэтому...       А новообращённый вампир не дослушивает, целует этот участок кожи и теперь дышит нормально, полноценно, пропуская человеческие запахи через лёгкие. В тело снова возвращается напряжение и желание бежать, чтобы убить и испить досуха. Но он не хочет этого, борется с этим, кажется, целую вечность и сквозь шум в ушах слышит мягкое:       – Расскажи что-то, научись переключаться на музыку в наушниках, на разговор, на красоту неба или ещё на что-то. Научись вытаскивать себя из этого состояния, научись возвращать себе концентрацию на других вещах, – Сатур гладит мальчишку по спутанным волосам, вытаскивая соринки и листья, которые попали, когда они валялись на земле, и решает задать конкретный, давно интересующий вопрос, – почему ты стал охотником?       Баркод плавает в мареве яркого запаха, который забивается в нос, и не может толком собраться с мыслями, чтобы говорить, поэтому произносит кусками, поломанными, оборванными фразами:       – Я стал охотником... потому что оборотень на моих глазах убил... моего друга из детского дома, когда мне было девять... – Код не хочет вспоминать те события, но ощущение ужаса, сковавшее тогда его тело, навсегда останется с ним. Как в памяти останется и Тонг, который практически за шкирку тащил его оттуда, – тогда я не смог бы вернуться в детский дом, попросил Пи’Тонга забрать меня, долго боялся спать или просто закрывать глаза... Но просто так меня не могли держать у себя, не могли нянчиться со мной, поэтому подселили к Пи’Та, и начали... обучать как любого охотника. Учили стрелять и драться, рассказывали, как убить любое сверхъестественное существо, как защищаться. И мы часто с Пи’Та дежурили, иногда помогали другим охотникам, но на первую самостоятельную охоту я вышел за тобой. И облажался.       – Всё ещё считаешь, что ты облажался? – Сатур усмехается уголками губ, зарываясь носом в волосы, но не разжимает объятий, хоть и ощущает, что тело в его руках больше не было таким напряжённым.       – Не знаю... Иногда мне кажется, что да, а иногда я понимаю, что влюбился в тебя задолго до нашего знакомства. Влюбился в твой голос, песни и истории. Просто мне было страшно стать тем, на кого я должен был охотиться.       – Ты и не стал тем, на кого охотятся, ты никому не причинил вреда и стараешься изо всех сил, чтобы так было и дальше.       А Баркод пожимает плечами, не зная, что сказать на это и вдруг понимает, что больше не улавливает запаха людей.       – Они ушли, а я и не заметил... – вампир поднимает голову, встречаясь с Сатуром взглядом, и еле приподнимает уголки губ в улыбке, ощущая, что это его маленькая победа.       – Неправда. Это большая победа. И следующий шаг, который ты сделал — лично на себе прочувствовал, как может помочь отвлечённость на другие вещи.       – Прекрати лезть ко мне в голову! И есть я всё равно хочу, – он уже собирается отодвинуть Джеффа, но тянется к его губам и прикусывает нижнюю, слизывая каплю крови, – пойдём домой.

~~~

      Дни в новом городе сливаются в сплошную вереницу борьбы с собой, попытки отвлечься, снова вернуться к учёбе и сдерживание постоянного неутолимого желания: желания пить кровь и заниматься сексом.       Баркод целует Сатура, толкаясь в его рот языком, оглаживает кончиком клыки и громко стонет, проезжаясь промежностью по начавшему твердеть члену, сидя на коленях вампира.       – Код, мне нужно закончить песню, – немного отстранившись бормочет Джефф, вопреки своим словам сжимая юного кровопийцу в объятиях и стискивая ладонь на упругой ягодице.       – А мне нужно учиться, но я так сильно хочу кого-то укусить, что не могу ни о чём думать, кроме этого, – он целует вампира в уголок рта, ласкает языком нижнюю губу, втягивая её в рот, и приподнимается, чтобы неловко стянуть шорты вместе с трусами и расстегнуть молнию на джинсах Сатура, вытаскивая из белья член. Джефф рвано дышит, впиваясь пальцами в мягкие бёдра, и сверкает радужкой, когда этот вампирский дьяволёнок опускается обратно, вжимает эрекцию в ложбинку между ягодиц и двигается, придерживая её рукой и стимулируя.       – Мышонок сначала дразнится, потом будет жалеть, – хрипит Сатур, подаваясь вперёд и впиваясь в кожу над ключицей, прикусывая до крови. Но Тин не останавливается, мычит, цепляясь за крепкое плечо, и закатывает глаза от невероятных ощущений, к которым, кажется, невозможно привыкнуть. И хоть он сейчас практически отключается от реальности, но звериный голод всё ещё шкребётся изнутри, просится наружу, а Коду нужно его заглушить, хотя бы на время почувствовать полный контроль над ситуацией и своим телом. Поэтому он тянется к смазке, которую захватил с собой, когда вломился в крохотную студию Джеффа, выдавливает на пальцы большое количество лубриканта и обильно смазывает член вампира, распределяя остальное между ягодиц и вокруг отверстия, в которое сразу же направляет головку, придерживая твёрдую плоть.       – Эй, стоп, не так быстро, – Сатур перехватывает руку Тина, сжимая запястье, и обнимает за талию, не давая двигаться, – на тебе всё быстро заживает, но ты так же чувствуешь боль, – он смотрит на возбуждённого, заведённого до предела мальчишку, и замечает, как его глаза отливают красным.       – Я знаю, что мне будет больно сначала, но потом станет хорошо... Дай мне это, Джефф, мне нужно, я хочу полностью забыться, – и Код ощущает, как хватка на его запястье ослабевает, и пытается насадиться, как никогда желая близости, но у него не получается, головка скользит по влажной коже и сжатому отверстию, не проникая внутрь. А ему нужно, ему так нужно...       – Замри, – тихо командует Сатур, касаясь губами шеи, и в следующее мгновение вгоняет туда клыки, снова погружая тело в состояние экстаза. Он прижимает Баркода к себе сильнее, продолжая пропарывать кожу клыками, и сам направляет внутрь член, добавляя практически беззвучно, разнося слова по мгновенно затянувшимся ранам, – опускайся медленно.       Баркод слышит слова вампира через шум в ушах и улыбается пьяно от очередного укуса, когда Джефф оттягивает ворот и так растянутой футболки в сторону и впивается в плечо. Он понимает, что от него хотят, медленно кивает и начинает понемногу опускаться вниз, миллиметр за миллиметром принимая внутрь смазанную твёрдую, горячую плоть. И ему так туманит голову ворох разнообразных, непередаваемых по своей силе ощущений, поэтому когда Тин опускается до конца, цепляясь за Джеффа и рвано дыша ему в ухо, он поводит бёдрами, чувствуя прострелившую позвоночник боль, и спрашивает, теряясь в агонии неприятных ощущений из-за отсутствия растяжки, эйфории, гуляющей по венам, и первобытного удовольствия от того, что Сатур сейчас внутри него:       – А почему... почему вампиры считаются мёртвыми, но мы тёплые, и член у тебя тоже тёплый? – он фыркает от смеха, снова двигая бёдрами, и поправляет себя. – Ладно, не тёплый, а горячий.       – Баркод... – Сатур думает, что только этот мальчишка мог спросить что-то подобное во время секса, но продолжает удерживать его на месте, поглаживая спину. И хоть узость и жар мешают здраво мыслить, но Джефф поворачивает лицом к себе любопытного вампирёныша и говорит мягко, – мы живые. И живём, пока питаемся, выглядим хорошо тоже, пока питаемся. От отсутствия еды мы не умрём, но будем мало походить на людей, – и он смотрит, смотрит внимательно, пристально, считывает эмоции и толкается бёдрами вверх, слыша громкий, хриплый стон, за которым следует ещё один и ещё, перемежающийся со всхлипами, – и раз мы... живые, то и возбуждаемся, когда целуемся с тем, кого любим, с тем, с кем готовы разделить жизнь и мир.       Баркода прошибает пряное болезненно-приятное удовольствие, а ощущение скатывается по груди вниз, собираясь в паху. Он плохо воспринимает полученную информацию, ещё хуже её обрабатывает, но мозг услужливо концентрируется на фразе: «кого любим». И пусть Джефф уже признавался ему в любви, но сейчас тот самый момент, когда эти слова действительно хотелось услышать.       Тин прогибается сильнее в спине, всё ещё ощущая жжение в колечке мышц, но давит Сатуру на плечи, сипит:       – Я... сам, – и как только парень под ним замирает, начинает двигаться самостоятельно. Держится за Джеффа, смотрит в его красивые, отливающие алым глаза, рассматривает его лицо, на котором отражается наслаждение, и скользит взглядом на манящие, любимые губы, впиваясь в них поцелуем. Вампирёныш целует глубоко и страстно, двигает задницей, насаживаясь как можно сильнее и быстрее, чтобы забыть, кто он есть, чтобы остаться в вакууме из боли, удовольствия и самого приятного на свете запаха. И хоть каждое движение всё ещё отзывается еле ощутимым жжением, но Баркода это совсем не волнует, потому что он испивает без остатка то, что Джефф ему может дать, двигается, покачивает бёдрами и чувствует, как головка проезжается по комку нервов внутри, вынуждая стонать прямо в рот Джеффа.       А Сатур не сдерживается, толкается навстречу, сжимая ягодицы до боли, и буквально вытрахивает всё: все ощущения, горести и разочарования, заменяя это всё собой. И внутри Кода так непривычно узко, тесно и безумно приятно, что Джефф просто не выдерживает, громко стонет, ощущая укус на шее, и встаёт с кресла, усаживая Тина на компьютерный стол и стягивая с них футболки.       – Кажется, ты моё проклятье, Воракамон, но я не могу тебя не любить, – едва слышно, сорванным от стонов голосом, проговаривает Баркод, обнимая за голые плечи, и вскрикивает, мычит, когда Сатур снова вгоняет член внутрь, больше не давая ни привыкнуть, ни двигаться в своём темпе.       – Ты мой до скончания веков... до последнего вдоха... я не отпущу тебя никогда... Мышонок, – он прерывается на слова, вбиваясь в горячее нутро, и подставляет шею для укусов, приближающих оргазм. Толкается, проникает под одним, правильным углом, перехватывая красный взгляд и отчаянно целуя в окровавленные губы. И это становится кульминацией, падением в пропасть со скалы, когда волна оргазма накрывает его с головой, припечатывая к земле.       Код стонет на одной ноте, сцепляя ноги на пояснице и просто стараясь держаться из последних сил, но не выдерживая, проваливаясь в яркие, невероятные ощущения, которые не может перекрыть никакая боль. Он кончает, заливая живот спермой, и практически растекается по столу, но Сатур падает в кресло обратно, держа Тина в объятиях, и нежно целует, поглаживая по спине.       – У меня сейчас болит всё так, будто я не вампир, – жалуется Код, ёрзая по бёдрам и сжимая колечко мышц вокруг всё ещё находящегося внутри члена, – действительно приятно не хотеть есть, а хотеть только тебя, – добавляет ещё тише он, пока Сатур гладит его по голове и целует в висок.       – Этот способ не сможет выручать тебя вечно, но как вариант отвлечения подойдёт, – и Джефф улыбается, видя недоверие на красивом, теперь навечно юном лице, и добавляет со смехом, – главное — не практиковать посреди улицы. А то всех, кто увидит тебя голым, я захочу убить, – и у него на лице проскальзывает полубезумная улыбка, но она быстро исчезает, когда Код его целует.       – Мне всё ещё сложно справляться со всем, но твоя близость помогает мне оставаться собой. И я говорю не только о сексе, – Баркод гладит точёные скулы, линию подбородка, о которую можно пораниться, и просто обнимает, прикрывая глаза. Жадный зверь внутри не исчезает навсегда и ждёт возможности вылезти снова, но Тин делает для себя один очень важный вывод: принятие того, что с ним произошло – это первый шаг к полному и безоговорочному контролю, который поможет им прожить вместе эту жизнь.