Синоптики иногда ошибаются

      Сынмин стоял у парты на кафедре и складывал бумаги в кожаную сумку. Он останавливался чуть ли не каждые пять минут, когда в голову лезли воспоминания о недавнем случае с его коллегой, крепко жмурился, чтобы поскорее прогнать ненужные мысли, и продолжал собираться.       Само собой, это не помогало.       В коридорах университета был приглушен свет, все преподаватели давно разъехались по домам, одному только Сынмину домой не хотелось. В этом пустом и глухом помещении он ощущал себя тошно.       — Я пытался справиться со своей одинокой жизнью, и во что это вылилось? В то, что у меня теперь, кажется, нет единственного настоящего друга. — громко размышлял вслух Сынмин и размахивал руками. — Должен признать, что выдержки у него почти столько же, сколько у моей последней золотой рыбки, а она, между прочим, две недели продержалась в постоянной компании со мной. Нет, я ей правда восхищаюсь, я бы сам не выдержал так долго, наверное, это было очень тяжело. Но всё ещё обидно, что "Не одинокий Сынмин" звучит как что-то из разряда фантастики и, если кто-то когда-нибудь решит добровольно остаться со мной навсегда на улице пойдет снег или начнется тайфун, я не знаю.       Сынмин прервался, когда случайно все же столкнулся с каким-то работником на лестнице. Тот, кажется, совсем не был удивлен. Всё же работа в университете закаляла, а на историческом факультете особенно. Новый поток выдался крайне творческим, а на их этаже как раз находился театральный кружок. Это значило, что временами приходилось мириться с переодетыми студентами в великих исторических персон и орущих на весь коридор что-то типа: «И ТЫ, БРУТ!», прежде чем завалится на старый пол и получить свою волну аплодисментов.       Сынмин всё равно извинился. Он быстрым шагом дошел до охранника и поспешно закинул на стол ключ от кабинета.       — Вы так легко одеты.       Сынмин изогнул бровь и замер у двери.       — Сейчас май.       — Вы не выглядывали сегодня в окно?       Сынмин вздохнул.       — У меня нет времени на подсчёт ворон.       — Там снег, — охранник пропустил мимо ушей раздраженный тон Сынмина. — Посмотрите сами.       — Снег?       Прошептал Сынмин и решительно толкнул дверь, оказываясь одной ногой за порогом университета. Он автоматически поднял голову вверх и посмотрел на фонарь, который, словно прожектор, сконцентрировал тёплый желтый свет на резвом танце снежинок.       Это уже какое-то издевательство.       — Не замерзнете?       Сынмин отмер, оглянулся на немного беспокойного охранника и бросил с каменным выражением лица.       — Надеюсь, что до смерти.       Дверь с глухим стуком закрылась за спиной Сынмина, когда он вышел из здания и смело подошел прямо к краю навеса. Тонкий снежный слой покрывал каменную лестницу, каждая ступенька которой вела его к привычному бесконечному одиночеству.       Сынмин ощутил легкий холодок, пробирающийся под тонкий костюм, но не мог заставить себя пошевелиться. Не знал для чего. Он продолжал смотреть в темно-синее небо и вдыхал слишком освежающий для мая воздух, а в голове один за другим сменялись картинки.        Со снегом у него были связаны исключительно положительные воспоминания. Когда шёл снег, всё вокруг уже пестрило яркими огнями и на лицах людей читалось счастье в ожидании праздника. Даже мама в эти дни улыбалась, а дома становилось удивительно спокойно. С возрастом сказочная атмосфера уже не ощущалась так, как в детстве, но на душе всё равно продолжала теплиться маленькая радость.       После начала работы в вузе она стала ощущаться на кончиках пальцев, когда колючий мороз отступал в чужих теплых руках, потому что Сынмин снова потерял где-то свои перчатки. Ощущалась в маленьком подарочном пакете, внутри которого лежали вязанные варежки, и аккуратное "Для Сынмина! Их связала моя мама!", было выведено на этикетке. Ощущалась в горячих стаканчиках глинтвейна на катке и коротком смс с поздравлениями, когда куранты пробили двенадцать. Единственное смс, которое он получил.       Сынмин надеялся, что ещё сможет ощутить это вновь, что он всё не испортил своим глупым наивным признанием.       Подставив щеки под падающий снег, он ощутил мягко скользящие по коже снежинки, и с щекоткой в груди подумал, что хотел бы, чтобы кто-то другой касался его щек.       Сынмин думал, что всё в порядке и его не беспокоит личная жизнь, что ему этого не хочется и не надо. Но, наконец, принял то, что устал быть один. Хотя это осознание никак ему не помогло.       Он сжал руки в кулаки и зажмурил глаза, думая только об одном: «Снег ведь сегодня пошел не зря?»       — Хей.       Сынмин вздрогнул и оглянулся. На секунду ему показалось, что это всё нереально, а его воображение разыгралось и стало настоящей галлюцинацией. Иначе объяснить тот факт, что он стоял сейчас прямо здесь было невозможно.       — Бан Чан? Что ты тут делаешь?       — Остался посмотреть на первый снег с тобой?       Брови Сынмина дрогнули. Подобные фразочки были в стиле Чана, он часто разбрасывался ими в шутку, по поводу и без. Но сейчас всё ощущалось иначе. Может потому что с неба падал майский снег или потому что они впервые смотрели на нечто подобное вместе.       Мысли в голове Сынмина запутались и он спросил ещё раз:       — Что ты тут делаешь?       Чан хмыкнул и поджал губы, он посмотрел себе под ноги и мелкими шажками начал подходить ближе.       — Один человек написал статью про одиночество на почти сотню тысяч знаков. Он говорил про своё недоверие к людям, которое, наверное, пошло еще из детства, про то что его круг настолько узок, что состоял всего из одного человека — его самого, — Чан снял с руки принесенную с собой запасную ветровку и накинул её на дрожащие плечи Сынмина. — А потом он вдруг начал говорить слишком много кое-с-кем, рассказывал ему про себя и свою жизнь, — он застегнул молнию и начал защёлкивать клепки. — Он расширил круг до еще одного человека и самое страшное, доверился ему. — Чан застегнул последнюю клепку на пуховике и поддержал с Сынмином зрительный контакт. — И вот кое-кто не хочет, чтобы всё разрушилось. Он не хочет, чтобы этот хороший человек, с прекрасной душой, невероятным остроумием и харизмой, но, временами, колким характером снова остался совсем один.       Сынмин стоял в полной растерянности, ощущая, как в груди всё сдавило от обжигающего волнения.       — Хочешь сказать тебя сюда привела жалость? — вырвалось почти само собой. Слабо, сквозь сжатые зубы.        Чан заглянул в блестящие глаза напротив, чей взгляд обеспокоенно метался по его лицу в ожидании ответа. Он улыбнулся совсем мягко и слабо качнул головой.       — Нет, думаю, это была любовь.       Ветер завыл, окутывая две стоящие рядом друг с другом фигуры в снежный вихрь. Но так же быстро стих, опуская снежинки к их ногам. Сынмин стоял стойко на своих двух, хотя ощущал, как задрожали от слабости ноги. Уголки его губ нервно вздрогнули, он почувствовал как в горле медленно начал образовываться ком, когда он начал говорить.       — У меня была рыбка, которая прожила со мной целых две недели. Я переименовал её в Четырнадцать, после того, как она умерла. Знаешь, это был настоящий рекорд среди всех рыбок, которых я пытался завести, хотя я не был безответственным хозяином. Просто однажды утром каждая их них решала, что лучше лечь пузом к верху, чем прожить ещё один день в компании со мной, — Сынмин вскинул подбородок и почти преподавательским тоном произнес. — Поэтому не принимай поспешных решений и подумай дважды перед тем, как постараться превзойти рекорд Четырнадцать, понятно?       — Вау, никто никогда не сравнивал меня с аквариумной рыбкой. Особенно мертвой. Теперь мне действительно нужно подумать ещё раз, чтобы случайно не оказаться смытым в унитазе, будучи еще живым.       Чан встал в задумчивую позу, на что Сынмин слабо толкнул его в плечо, нахмурился и громко возмутился:       — Не придуривайся будто не понял о чем я!       — Ауч, у тебя тяжелая рука.       Сынмин прикрыл глаза и отрицательно покачал головой, мозг подал сигнал, что ему пора уходить, чтобы окончательно не сойти с ума от происходящего, но только он собирался сделать первый шаг в сторону, когда его крепко схватили за руку и развернули к себе. Никогда Сынмин так неожиданно не оказывался в чьих-то объятьях. Он остолбенел, а Чан заговорил — негромко с привычной спокойной интонацией. Его тон всегда звучал так, когда он был серьезен.              — Сынмин, пришел бы я сюда если бы не был уверен в том, что говорю? —он устало прижался подбородком к плечу и проныл. — Твоё неверие меня задевает, разве я не был очевиден?       — Но в тот день, когда я признался тебе, ты так посмотрел будто.....        — Будто что? Был в шоке? Я и был! Потому что не каждый день твой план по красивому признанию разрушают вот так просто в один миг.        Сынмин отпрянул, и посмотрел на Чана в недоумении.       — Я хотел поговорить с тобой, но ты так быстро убежал, что я даже не успел ничего сказать. А потом начал меня избегать и на больничный ушел вместе со своим телефоном, будто мы школьники какие-то. Это правда заставило меня понервничать. Но я не злюсь.       В подтверждение своих слов он ребячески улыбнулся и обнял его снова, зашуршав тканью ветровок. У Сынмина язык словно примерз к нёбу, он ощутил как смешанная с болью обида, которая копилась в нём годами столкнулись с давно потерянной надеждой на счастливое будущее и выплеснулись разом в неконтролируемый поток слёз. Со сковывающей горло тянущей болью и до колючей щекотки в носу.       Сынмин всегда знал, что его сердце, которое он самоуверенно называл ледяным, не было даже просто холодным. Внутри оно было теплым, если не горячим, а защиту в виде тонкого инея с трудом можно было назвать прочной. Чан уже давно пустил по ней трещину, а Сынмин растопил её окончательно своими наивными чувствами.       — Ты, наверное, был обеспокоен не меньше меня эти дни, — Чан покачивался из стороны в сторону, пробубнив куда-то в шею. — Но если ты позволишь, я покажу тебе, что побить рекорд Четырнадцать проще простого. Можешь начинать считать с сегодняшнего дня.       Впервые за вечер, нет, впервые за несколько дней Сынмин искренне захотел улыбнуться и сделал это. Даже если сквозь слезы, даже если улыбку увидели только снежинки. Он молчаливо принял предложение Чана, крепко прижав его ближе за спину.       В его голове пролетела мысль, что им с Чаном, кажется, нужно извиниться перед синоптиками, оказавшимися в таком неловком положении, и перед жителями города за доставленные неудобства.       Хотя никому из них не было искренне жаль.       А вообще… Хорошо, что не тайфун.