Секрет пустых коридоров

Коридоры хранит наши тайны, слёзы, горечь, разочарования. Хранят их молчаливо и тихо.

У пустых больничных коридоров есть свои секреты, они хранят их молчаливо, трепетно. Поглощая все в вечную пустоту. Бесконечные коридоры, без окон, одни сплошные двери. Между ними перила, для тех кто уже не может самостоятельно ходить. Как правило в этих коридорах простая бежевая плитка, такие же на вид стены. Пустые стены, на них лишь редкие планы по эвакуации, или указатели выхода. Выхода, из этого бесконечного лабиринта. Твои шаги в таких коридорах обычно становились до неприличного громкими, шаркая подошвой тапочек звук проносился дальше, заходя в каждую палату. Тихий кашель вырвавшийся из груди, словно громкое ругательство, прошло вдоль стен, сворачивая за угол. Проходя мимо белых дверей всегда считаешь таблички: триста первая, триста вторая, триста четвёртая. Не было триста третий. Хотя вряд-ли кого-то здесь это волновало. Онкологическое отделение местной больницы вселяло больше сомнений, чем надежд. Люди сюда приходили либо умирать, либо оплакивать умирающих. В детском отделении, пососедству не слышался плач или смех, только пустота. Она поглощала все, не давая надежд. Врачи и медсёстры ходили как уставшие мертвецы. Они тоже давно потеряли надежду спасти хоть кого-то. Каждый раз санитары забирали, то одного, то второго. Когда впервые садишься напротив кабинета онколога, ты становишься маленьким, и до жути пугливым ребенком. Хочется заплакать, убежать и спрятаться за маминой юбкой. Хотя если посмотреть на детей, сидящих рядом с тобой возле кабинета, понимаешь. Их взгляд не по детски проницательный, взрослый, понимающий. Они может еще не видели трагедию или страха смерти, не понимают что такое рак. Не знают как его лечить. Знают только то, что их жизнь превращается в долгие страдания, и боль. Долгую боль но со спокойным концом. Их родители, тоже становятся детьми, они не знают, не понимают и не верят. На их головах появляются не один седой волос, мешки под глазами становятся больше от бессонных ночей. Они исхудали, устали и хотят чтобы этот кошмар закончился. А когда он кончается так или иначе льют слезы. Слезы радости, а для кого то слезы безысходности и потери. Когда впервый раз я почувствовал себя маленьким мальчиком, мои ноги подкашивались, а сердце выскакивало из груди. Судорожно смотря на часы я высчитывал минуты, нет, даже секунды. Когда же придёт моё время, мой приговор. Запись была через полчаса, но зачем то придя заранее, я читал какие-то брошюрки с громкими и обнадеживающими заголовками: “Онкология не приговор!” Когда видишь эти брошюры просто проходя мимо, ты думаешь: “как же это все страшно. Жалко людей конечно, но не так как себя”. Но вот, ты уже сидишь перед страшной белой дверью с табличкой: “Онколог”. Прокручиваешь в голове все мысли, все воспоминания. Первые порванные во дворе штаны, первую двойку и первых друзей. Вспоминаешь зачем то девочку которая нравилась в третьем классе, вспоминаешь все. Как мама принесла маленький сверток домой и сказала: “Теперь мы будем жить втроем, это твоя сестра.” Вспоминаешь пьяный выпускной и поступление в колледж. Воспоминания крутились один за другим, радостные, грустные. Словно мой час уже настал. Было до тошноты страшно, руки тряслись, а тело в теплом свитере начало покрываться мелкими мурашками. По тихому, безлюдному коридору послышались мелкие, тихие шаги. Я бы и не заметил их, не заметил бы и то что на старой больничной лавке сижу уже не один. Повернув голову я увидел маленькую, одинокую девочку, лет семи. Одета она была по домашнему, словно пришла не на прием к врачу, а так просто, слонялась по дому. Как будто это я, как незваный гость заявился в ее дом. На голове у нее была одета смешная шапка со звездой. Волос не было совсем. Выглядела она худощаво, до безумия тонкие ножки, ручки, впалые мешки под глазами. Болтая своими маленькими ногами она спросила: – А как вас зовут? Её голос был очень тихий. Она взглянула на меня своими невероятно синими глазами, словно море, нет скорее океан. Это были не глаза маленькой девочки – это скорее глаза женщины, родивший наверное уже трое детей, и живущий самой несчастной жизнью. Усталые и совершенно несчастные глаза. Глаза которые уже не видят надежд, и которые уже устали от сожалений. – Дима. – я протянул ей руку, но в ответ получил лишь слабый кивок. Засунув руку в карман джинс я продолжил читать “оптимистичные” плакаты. - А тебя как звать? Спросил я скорее ради приличия, чем ради интереса. Девочка казалась мне одинокой, пустой и совершенно неинтересной. – Лера. Тихо ответила она, и если б не тишина больничных коридоров я бы и не расслышал её имя. Мы продолжали сидеть в тишине. Электронные часы в конце коридора показывали без пятнадцати, ещё пятнадцать минут. Сердце с каждой минутой стучало сильнее, желая выпрыгнуть из груди. Было страшно, страшно что скажут все. Все парень, нет у тебя будущего. Хотя, у меня то и планов на будущее не было. Закончить колледж, поступить в университет, или пойти работать. А дальше все. В роли родителя я себя совершенно не видел. Не видел и рядом с собой какую нибудь красотку. Скорее кота или собаку. В детстве я хотел стать ветеринаром, хотел лечить животных. Любил их больше людей. Каждый раз с прогулки тащил домой очередную живность, под строгим взглядом мамы кормил очередного кота. А потом мы вместе искали ему, или любому другому животному, дом. И на все мои мольбы подарить мне хотя бы попугайчика, она отвечала категорическим отказом: – “ну почему нет то?” Всегда возражал я, но мнение мамы было непреклонным. – “Вот вырастешь хоть слона заводи”. Вырос. Но как и не съехал от мамы, так не стал и ветеринаром. Не прошел по баллам, пошел учится на медбрата. Хоть и не особо этого хотел. Несмотря на то что люди совершенно не похожи на животных. С ними мне общий язык находить гораздо сложнее. –У тебя тоже рак?– Внезапный вопрос от молчаливой девочки, вывел меня из мыслей, и ввел в новый ступор. – Я не знаю, может быть. – Мне казалось что девочка ждет продолжения нашего бессмысленного диалога, и я решил продолжить: – Давно ты здесь? Мой вопрос оставался без ответа какое то время. Казалось девочка задумалась её ноги застыли, а глаза смотрели куда то вдаль. –Я, уже два года. – Она опустила голову, тяжело вздохнув. – У меня лимфома. Рак крови. Меня немного удивила что девочка знает полное название диагноза. Казалось она может рассказать о нём больше, чем любой врач. Лера снова посмотрела на меня своими невероятно взрослыми глазами. Скорее всего мои глаза выглядели сильно по детски, испуганно, слишком зеленые, как впрочем и сам я. Её взгляд взрослый, мой детский чувствую себя неуютно. Как будто не я сейчас взрослый уверенный человек. Сейчас она взрослая, самостоятельная и невероятно умная. Что сказать ей я не знал. А что я могу сказать, “выздоравливай”? Думаю эта девочка уже не верит этим словам. Может она и не понимает всех этих замудренных диагнозов, не помнит название всех препаратов. Но она точно знает, что может умереть. Нет все мы конечно умрем. Но сейчас, врачи могут поминутно предсказать ей день смерти. И будет он не через восемьдесят, или пятьдесят лет. Возможно через год, а может меньше. Может, у этой маленькой девочки Леры, с невероятно взрослыми глазами нету и пяти месяцев. Вдруг у нее осталась всего ничего, месяц, неделя или… или, не осталось ничего. – Не надо меня жалеть! – Громко крикнула девочка нарушая шум коридоров. – Я сильная я вылечусь вот увидишь, и пойду как все в школу. Глаза у девочки наполнились слезами, как будто она сама в это уже не верила. Она давно уже потеряла свою надежду, в этих бесконечных коридорах. – Конечно пойдешь! – Я и сам удивился уверенности в собственном голосе. – А дальше пойдешь в институт, на работу. Обязательно пойдешь! Смотря на меня девочка быстро и удивленно поморгала. В ее взгляде казалось впервые появилось что-то по детски невинное, что то такое что скрывалось за зрелостью и самостоятельностью. Улыбка появилась на её лице, бледные губы расползались всё шире, а в глазах стояли слёзы. – Спасибо, Дима! – Девочка протянула мне руку и я без сомнения пожал ее. Сжимая маленькие детские ладошки, на лице тоже расплылась глупая, до безумия искренняя улыбка. Лера рассказала мне все. Как ее первый раз привели сюда и пока она сидела в кабинете, её мама плакала. Как лежала с температурой месяц. Как прошла её первая химиотерапия. Как медсёстры заменили друзей, а таблетки стали вместо шоколада и сладостей. Я слушал и думал: – “ну за что этой маленькой девочке такое. Такие муки.” Но после моих слов Лера выглядела уверенней, казалось, я был единственный кто верил в то что девочка выберется из этой ямы, выберется и пойдет дальше, не пойдет, а побежит. Обгонит всех, станет здоровой и счастливой. Белая дверь открылась внезапно, вызывая приступ тревоги, из кабинета вышла медсестра. Выглядела она подавлено, как будто не спала уже целую вечность. Халат помялся от долгого сидения, волосы были убраны в низкий хвост. Молодая девушка выглядела до ужаса устало. А из кабинета за ее спиной повеяло смертью. – Дмитрий Витальевич проходите. Сказала хриплым, словно прокуренным, голосом медсестра держа в руках мою карту. В теле все сжалось хотелось встать и убежать. Хотелось жить. Только вот при малейшей нагрузке я начинал задыхаться, и убежать бы сейчас точно не смог. Лера на прощание помахала мне своей маленькой ручкой, и я прошёл в кабинет. Дверь за мной закрыла девушка. Отпросившись у врача на обед она поспешила выйти. Врач же выглядел старо, но мудро что ли. Казалось он приговорил к смерти не один десяток человек. А может и не одну сотню. Как говорил нам профессор в колледже: – “ В современном мире раком болеет, или предрасположен к нему, каждый пятый мужчина и каждая шестая женщина.” По такой статистике, этот врач мог оказаться настоящим убийцей. – Ну что же вы Дмитрий топчитесь, присаживайтесь, меня зовут Золотов Константин Андреевич. На почти ватных ногах я подошёл к стулу, и держась за стол аккуратно присел. Врача это ни капли не насторожило. Видно для него людской страх, обычное дело. – Ну что ж рассказываете, что вас беспокоит? – Он мельком глянул в мою карту, принесенную медсестрой. – Абрамов Дмитрий Витальевич значит. Уточнил он на что я кивнул. Врач пролистал пару страниц, помечая в них что-то. Закончив, он поднял на меня уставший взгляд. Он напрягал, но помолчав еще я все же начал говорить: – Последнии пару месяцев появился непонятный кашель, одышка сильная после любой нагрузки, ночные боли в грудной клетке. Было тяжело говорить, ком застрял в горле. Голова закружилась, а давление упало. “Признать свою смерть – это самое тяжелое.” – И что же к какому врачу вы обращались? Врач скрестил руки, и почему-то нахмурил брови. – Ну сначало к лору. Думал может с горлом что. Он направил на флюорографию. – Я говорил медленно. Ком засевший в горле давит с невероятной силой, а руки теребящие до этого свитер, заледенели. – Флюорография показала опухоль, в левом легком. Ну и направили к вам. – Так ну что ж понятно, скажите Дмитрий вредные привычки есть? – Да – Какие? – Сигареты курю. – В горле началось привычное першение, а из груди вырвался кашель. – Плохо Дмитрий. Бросать вам надо, незамедлительно. – Почесав седые усы врач продолжил – А у членов семьи, была Онкология. Необязательно у родителей, у бабушек, дедушек. – Да нет вроде. Ну отца я не знаю, да и родственников по его линии. Так что не могу точно сказать. – Руки задрожали, а мышцы стали каменными. Врач продолжал потирать усы смотря в мою карту. Он задумчиво перелистывал страницы, пока моё сердце падало вниз. Может он ошибся? Ошиблась и флюорография. Нет у меня никакой онкологии, я здоровый, полноценный человек, может это все ошибка? Глупая врачебная ошибка, нам в колледже рассказывали. Так иногда бывает. Может это и не злокачественная опухоль, может я и не умру? Константин Андреевич задал мне ещё ряд вопросов, на которые я ответил с трудом. Силы постепенно покидали меня, а надежда растворилась в отчаянии. Тяжело вздохнув врач вынес вердикт: – Так Дмитрий, ну по предварительному диагнозу, у вас карцинома легких или злокачественная опухоль, первой может второй степени. – В маленьком, белом Кабинете стало ужасно душно. Плакаты с веселыми людьми на стенах, внушали не надежду, а ужас. А добрый врач напоминал смерть. Дыхание сбилось а пот лился ручьём. – Дмитрий не переживайте вы так “онкология ещё не приговор”. Эти слова я запомню наверное надолго. Из кабинета я вышел раздавленный и полностью опустошенный. В пустом тихом коридоре не было никого. Ни маленькой девочки Леры, подарившую мне веру в жизнь, веры в пустом коридоре тоже не оказалось. Как добрался домой не помню все как в тумане, а дальше, хуже. Расспросы от обеспокоенной матери. Ручьи слез. Звонки всем знакомым врачам, мысли где взять деньги на операцию. Вечные обследования, куча врачей и неутешительные прогнозы. Мать плакала, собирала деньги со знакомых на лечение. Даже в частные клиники ходила. Но всё четно, надежда только на то, что молодой организм победит злокачественную болезнь. Врач назначил первую химиотерапию, мать побрила налысо. Вторая химиотерапия. Тело не слушается, кажется что конец все ближе. Друзья навещают но легче не становится. Боли в груди никуда не уходят. Сплю все хуже. Еда не лезет в горло. Ноги ослабли, почти месяц вижу небо только через окно больничной палаты, в которой помимо меня живут еще трое. А дальше операция, и надежда на жизнь. Иду на поправку. Лекарство действуют положительно. Появляется аппетит, мышцы нарастают заново, начинаю самостоятельно ходить. Волосы отрастают. Свобода! Выписка из больницы была как второй день рождения. По приезде домой мама накрыла стол. Съехались все родственники, я снова вернулся к учёбе. Друзья, тусовки, и я словно позабыл о том аду длиною в целый год. *** И вот мне восемнадцать, через год выпуск из колледжа, а сессия, мучившая меня хоть и не долго, наконец позади. А сейчас лето и отдых. С ребятами договорились поехать на море, много планов. Даже с девушкой познакомился красивая, правда любви особой нет. Но это пока. Из дома выхожу только вечером, а пока есть время сижу за компьютером. – Димочка, может хоть поешь? С кухни доносится голос матери, уже пару часов я неотрывно играл в новую игру, что даже времени поесть не осталось. – Не хочу. – Ты целый день играешь, отдыхать тоже надо. – Мать громко открыла дверь, заходя внутрь. Обернувшись я столкнулся с ее грозным взглядом. – Опять дудки свои куришь. Принюхавшись мать принялась ходить по комнате. – Мам, ну это ж не сигареты. – Дима это одно и тоже, ну как ты не понимаешь. – Ну мам. – Ой все делай что хочешь, обед в холодильнике. Я на работу – Выходя из комнаты, мать как обычно бросила напоследок – Только знай Димочка, я деньги на твое лечение не для того собирала. Чтоб ты вот так в двадцать лет погубил себя. В наушниках было тихо, слышен только шум коридора, и громкий хлопок, уже входной двери. На электронную, и вроде как “безопасную” сигарету меня подсадил Герман. Друг с колледжа увлекающийся опасной ездой и в целом всем экстремальным. В начале его идею я воспринимал как нечто странное, ну как сигарета может быть безвредной? Но попробовав в первый раз, и не почувствовав в лёгких едкий вкус никотина, расслабился. Мать о моём новом увлечении узнала совершенно случайно. Просто как-то не вовремя зашла в комнату. Крик и ор из нашей квартиры наверное слышали все соседи. Мать ругалась, била посуду. Говоря о том что это вред. И о том что я снова могу заболеть. Мысль об этом стояла комом в горле. Но все же хорошо, опухоль вырезали. Я живу спокойно, здоровой, полноценной жизнью. По крайней мере мне так казалось. *** Лето шло своим чередом, поездка на море закончилась, а мать встретила меня с теплыми объятиями, и такими же теплыми пирожками. На море я снова почувствовал боли в груди, но не придал этому особого значения. Может где об воду ударился. К концу лета боли прошли и я расслабился. Хотя о чем волноваться, рак отступил. *** К середине осени стало хуже. Ночные боли в груди вернулись и кажется даже усилились. А вместе с болью пришёл и кашель. Сухой, бесконечный кашель. Заболел. Думал я давая все новые оправдания своему самочувствию. Но обычно эти симптомы появлялись вечером. Днем, я чувствовал себя отлично, гулял с друзьями, ходил в колледж. Но ночью, под гнетом страха и отчаяния, я начинал копаться, искать утешение в интернете. Применять знания из колледжа. Всё что угодно но не поход к врачу. Узнать что все повториться вновь, равноценно смерти. “жизнь слишким коротка чтобы лежать по больницам” Однажды сказал мне одногруппник. Он считал что быть врачом – не значит спасать людей. Быть врачом – значит убивать их надежду. Нет надежды, нет веры. Врачи не верят, не надеются, и не боятся. В колледже нас учили успокаивать родственников. Говорить им слова поддержки, вселять надежду. Но нужно ли им это? Нужно ли это мне? Когда я лежал в больнице ко мне постоянно заходил врач. Он говорил сложные диагнозы, как было хорошо не знать их раньше. Не думать что шанс смертности почти семьдесят процентов. Но ведь сейчас я здоров, точно здоров. Но кашель не прекратился. Попытался даже отказаться от электронной сигареты, но не смог. Зависимость сильнее моих желаний. *** Наступила зима. Город начало засыпать снегом. Из дома я практически не высовывался, началась жуткая одышка, кашель тоже никуда не ушел. Мать начала беспокоится. Пыталась уговорить сходить к врачу, ругалась, даже прятала сигарету. Но я всегда находил или покупал новую. В начале декабря стало совсем худо. И мать уже без моего соглашения потащила меня к врачу. Просто в один момент заставила одеться и пойти с ней. Выйдя из подъезда я уже знал куда мы идем. Сил сопротивляться не было. И вот, я снова здесь. Снова эти плакаты. Снова дверь,“онколог”. Мама не повела меня ни к лору и ни к пульмонологу. Именно сюда. Снова те же часы. Тот же страшный и до ужаса тихий коридор. Мы с матерью сидели молча, сил говорить не было. По её взгляду было видно что она еле сдерживает слезы. Я и сам был готов заплакать, я снова стал маленьким мальчиком, боящимся смерти. – Все хорошо мам? Спросил я словно не знал ответ. Словно ребенок не понимающий очевидного. Первый раз когда обнаружили опухоль, мать со мной не пошла. Сказала что не сможет. Но теперь она здесь, по моей вине. – Хорошо, все хорошо. Шепотом сказала она. – Если хочешь, можешь не заходить в кабинет. – Нет, я пойду. – Хорошо. Возражать я не стал бесполезно. Мать была упертой, ее слово – всегда закон. И нарушать его сейчас совершенно не хотелось. Тишина продолжалась пока из соседнего кабинета не вышла девушка в слезах. Рядом с ней был рослый мужчина, он поддерживал ее под руку. Выглядела она ужасно. Ее темные волосы были растрепаны в разные стороны, тушь потекла, лицо было заплаканным. Она с грустью посмотрела на меня и заревела ещё сильнее. Мужчина тоже посмотрел на нас но быстро опомнился и повел девушку прочь. Обернувшись на мать я увидел как по её щеке текла слеза. – Абрамов Дмитрий проходите. В коридор вышла медсестра позвав нас. Я думал что мать все же останется в коридоре но нет. Она резко поднялась со скамьи и вытерев слезы прошла со мной. Кабинет практически не изменился как и Константин Андреевич. За два года его усы стали еще седея, а морщины на лбу больше. – Ольга Борисовна, Дмитрий, здравствуйте. Ну что ж присаживайтесь. – Взяв меня за руку мать потащила к старому больничному стулу. Сейчас она выглядела строже, увереннее. Когда мы сели врач продолжил. – Так ну что же вас снова привело в мой кабинет? Мать грозно посмотрела на меня. Но я молчал, не мог я признать поражение, поражение себя и своего организма. – Сново теже симптомы что и два года назад. – Уверенно сказала мать поправляя свои очки – Снова кашель, боли в груди, одышка. Сильно усилились симптомы в этом месяце. Но начались ещё летом. Взгляд врача был удивленным, а я сгорал от стыда. Было невероятно стыдно. Во время моей первой болезни Константин Андреевич очень мне помог. Постоянно заходил ко мне спрашивал как самочувствие. А сейчас я словно растоптал и выкинул все что он для меня сделал. – А вредные привычки сейчас есть? Мать посмотрела на меня. Мне было ужасно стыдно ведь именно Константин Андреевич помог мне освободится от сигарет. Опустив голову, я смотрел себе под ноги. Пока мама выдала меня с потрохами: – Есть. Сигареты, электронные правда но суть я думаю, не меняетися. Взгляд врача стал усталый, совершенно обреченный. Но он натянул свою рабочую улыбку. – Это плохо конечно, скажите, а до меня вы обращали к каким то ещё врачам. – Нет. На этот раз я сам подал голос. В горле был ком но я решил сознаться честно. Ведь если жить осталось мне не особо долго, то и стыдится я буду не так много. – Так, ну без диагностики и без анализов я сказать ничего не могу. – Он достал розовый стикер и принялся чиркать по нему ручкой. Писал он быстро как будто торопился. – Вот держите. Завтра придете на обследование, а там уже посмотрим. Но я не исключаю возможности рецидива. Могу сказать что даже больше девяносто процентов что это именно он. Возвращайтесь домой но сильно не обнадеживайтесь. Мать с врачом ещё что-то обсуждали, но я уже не слушал. В пустой голове снова крутились воспоминания. Из кабинета я вышел с подозрительным спокойствием. Давно я не испытывал такого. По виду мамы ей явно было тяжело. Ночью я совсем не мог уснуть все думал о завтрашнем дне. Когда я начинал свою борьбу с раком я узнал о многих людях, которые отправились путешествовать, исполнили все свои желания и мечты. Сделали то чего когда то боялись. Только вот у этих людей есть деньги, есть возможности или хотя бы мечты. У меня же есть только выбор умру ли я дома или в больнице. На следующий день меня отправили на флюорографию и на сдачу анализов. Мать со мной уже не поехала, а я снова почувствовал себя больным. – Так ну что могу сказать Дмитрий. Посмотрев на меня Константин Андреевич как будто подбирал слова. Но я знал, уже даже не надеялся. – Говорите уже как есть. – Рецидив, по снимкам третья степень, без метастазов но… Шансов явно меньше чем в первый раз. Вам надо незамедлительно начать курс химиотерапии, на этот раз дозы будут больше. Приготовьтесь к тому что скорее все придется лечь в больницу. Что было дальше не помню. Хотя меня скорее всего это уже и не интересовало. Мать даже не лезла с расспросами. Хотя по по моему лицу всё было и так понятно. А потом все повторилось вновь. Опять изнуряющая химиотерапия. Волосы выпадали клоками и мать снова побрила налысо. Операция мать опять собирает деньги со знакомых снова обращается в фонды. Но я не ребенок, так что фонд денег особо не приносил. Снова операция. Но ничего… Совсем. Ни положительной ни отрицательной динамики, ничего. Потом лучевая терапия, тоже не давшая особых изменений. Снова химия. Меня пичкали таблетками, кололи уколами и жить уже совершенно не хотелось. Не помогало абсолютно ничего. Врачи разводили руками, а я совершенно перестал верить что уже можно что-то сделать.