Сердце в прах

Лето. Сегодня даже день выдался пасмурным. Жаркое июльское солнце спряталось за серыми тучами, не показываясь ни на минуту. Беспокойный ветер трепал листву и разгонял пыль. Еще чуть-чуть и заплачет дождь. Турка со сваренным кофе уже как полчаса просто стояла на столешнице, отбрасывая хрупкую тень. Мятая пачка сигарет находилась на подоконнике, рядом с пепельницей. Сегодня настроение только выкурить несколько марки парламент и забыться. Не хотелось ничего. Если только провалиться в беспокойный сон и забыть об этом дне навсегда. Слишком бурные воспоминания этого дня, произошедшие уже как одиннадцать лет назад заполняли светлые головы одной семьи. Их всего три человека, зато каких! Один актер, вторые два легенды русского рока. Но жизнь штука сложная. Она не дает с первого раза найти нужный путь, затягивает, иногда даже не оставляя шансов на выживание. За окном заморосил дождь. Турка все так же стояла без дела. Кофе в ней давно остыл и был никому не нужен. Старая хрущевка потихоньку отпускала жизнь, оставаясь стоять в спальном районе Санкт-Петербурга. В пальцах медленно тлела сигарета. Дым наполнял легкие, обволакивал слизистую и растворялся под потолком. Никотин расплывается по крови, загоняя мысли в тупик. Во рту появляется приятная горчинка. Сегодня слишком плохой день, чтобы пытаться расставить все по полочкам. Мозг не хочет думать ни о чем, кроме тех ужасных воспоминаний, которые произошли одиннадцать лет назад, девятнадцатого июля, две тысячи тринадцатого года. Наверное, самое жуткое, что могло произойти. Все остальное на фоне произошедшего кажется никчемным клочком пыли. Юноша курил и пытался забыться, растворяясь точно так же, как сигаретный дым. Слишком сложно. Слишком непонятно. Слишком запутано. Он не винил в произошедшем никого, даже пострадавшего от своих же действий виновника. Ему не было обидно. Просто больно и пусто. Он понимал, что злиться тут бессмысленно. По крайней мере потому, что не на кого. Парень просто не понимал, почему случилось так. Они же жили счастливо, были друг у друга, даже почти не ссорились. А он все равно сорвался. Благо, в последний раз. Воспоминания накрывали с головой. Эта полная ужаса и страха ночь не покидала его, возвращаясь каждый год раз за разом. Дым попал в глаза, заставляя прослезиться. Теперь его накрывает полностью. Окончательно и бесповоротно. Из глаз бесконечным потоком льются слезы, катясь по бледным щекам, которые тут же покрываются красными пятнами. Брови выгибаются домиком, скулы мнгновенно сводит, зубы стучат друг о друга. Влад зарывается пальцами в светлые волосы, пытается тыльной стороной ладони вытереть влагу с глаз, но все тщетно. Его мажет так сильно, что он забывает о том, что шумоизоляция в доме не самая лучшая, воет в голос. Этот кошмар возвращается снова и снова, напоминая о травме, принесенной, когда он был только пятилетним ребенком. Первая клиническая, которую отец получил в следствии употребления героина. На глазах ребенка отца увозили в больницу. Он видел его безжизненное тело, видел исколотые вены, видел застывший взгляд, полный ужаса. Сердце остановилось. Опять. Снова. Бесконечно. Он видел, как папа на нервах заполнял документы, видел, как садился в карету скорой помощи, видел, как его трясло и как он звонил бабушке Тане, чтобы та приехала и посидела с ребенком. Ему было всего пять лет. Татьяна Ивановна была рядом на протяжении всей жизни Влада. Даже сейчас ему на телефон приходят от нее сообщения, с вопросом, нужно ли ей приехать. И он бы даже разблокировал айфон, попросил бы ее приехать, но слишком хреново себя чувствует. Юноша в таком состоянии не то, что написать не способен, он даже встать не может. А ведь сегодня ему еще столько всего нужно успеть... Слишком тяжело. Если его родители в таком состоянии увидят, то точно пиздец какой-то будет.

***

Коноплев как обычно сидел в своей комнате. Ему было скучно, казалось, что весь мир стал серым и будто помертвел. Осознавать это было непросто, хоть и реально. Ему всего пятнадцать. Сегодня обычный день, казалось, ничего не должно произойти. Папа Андрей только что вернулся с репточки, а папа Миша подозрительно тихо сидит в своей комнате. Если уставшему Князю это даже на руку, то Владу эта тишина ой как не нравится. Слишком подозрительно. В последний раз такое было, когда он уснул и забыл потушить свечу. Чуть занавески не спалил. — Пап? — позвал Влад. — Папа? — никто не ответил. Это пугает. Но он ведь мог просто заснуть, верно? Все же хорошо? Вопросы скапливаются в голове кучей, детские воспоминания всплывают на поверхность, кошмар становится реальностью. Почему закрытая дверь, за которой скрывается тишина и мрак так пугает? Настораживает. Влад порывается открыть дверь и вихрем внестись в комнату, но опять зовет. — Пап, я зайду? — тихо спрашивает парень и стучится в дверь. Зловещая тишина пугает и заставляет насторожиться. Страх сковывает все тело, заставляет думать о самом ужасном. Говорите, надежда умирает последней? Так и есть. По крайней мере, сейчас точно. Подросток осторожно открывает дверь и заглядывает в щель. Глаза раскрываются сильнее, губы дрожат в немом крике. Взгляд прикован к мертвому телу, лежащему на полу. Заледеневшие конечности раскинуты в разные стороны, в широко распахнутых глазах виден ужас, рот приоткрыт. Рядом с отцом лежит шприц и ложка. В другой стороне зажигалка, на предплечье затянут жгут. Крик все же вырывается из горла, звеняще разносится по всему дому, пробуждая спящих жителей, а точнее, одного: Андрея. Тот сразу же подрывается с кресла, бежит на источник звука. Мужчина видит перепуганного сына, который мертвой хваткой вцепился в дверную ручку. Он сразу же понимает, что случилось. — Малыш, — пытается как можно спокойнее говорить Князев. — Иди к себе, пожалуйста. И вызови скорую. И Влад действительно уходит. Так быстро, как только может. Хватается за телефон и звонит в 012. Пытается судорожно объяснить, по какой причине звонит. — Передозировка наркотиками... Героин.. Не знаю, только увидел.. Да... Странно и больно знать, какие наркотики принимает твой отец. Еще и в подробностях. Но тем не менее, Коноплев знает. Врачи приезжают в течении десяти минут, с особой быстротой поднимаются на второй этаж в сопровождении юноши. Князев сидит рядом с Михой, судорожно перебирает его длинные волосы. — Здравствуйте. Отойдите пожалуйста, — врач присаживается рядом с Горшеневым, его помощники переворачивают мужчину на бок, помогают очистить дыхательные пути от слизи с помощью какого-то специального предмета. Стетоскопом слушает его дыхание. — Частота дыхательных движений двенадцать раз в минуту. Искусственное дыхание делать не нужно. Мы должны его госпитализировать, — молодая девушка врач протягивает Князеву бумаги и ручку. Тот трясущейся рукой подписывает все, что нужно. — Асистолия! Быстро, реанимируем! — врач быстро переворачивает Мишку на спину, скрещивает руки в раскрытый замок и начинает надавливать на грудную клетку, вслух считая до тридцати. Второй мужчина делает искусственное дыхание, после чего рассматривает магистральные сосуды. — Это клиническая, отсутствует пульсация на магистральных сосудах, начинаю непрямой массаж сердца. — дальше Андрей уже не смотрит, как в тумане выходит из комнаты, прижимается к стене и медленно сползает вниз, закрывая лицо руками. Врачи проверяют реакцию зрачков на свет, а потом слышится спокойный голос. — Фиксируйте время смерти. Весь мир двух людей рушится после этой фразы. Мир, который выстраивался всю жизнь в одно мнгновение рухнул. Сердце сделало кульбит и пропустило несколько ударов. Он умер. Человек, с которым Андрей рука об руку провел половину жизни. Человек, с которым у них растет ребенок. Человек, который в свое время рвал сцену вместе с Андреем. Человек, ради которого жили многие. Человек, благодаря которому на сцену вышли еще многие звездочки. Человек, который был ближе всех. Он умер. С ним больше нельзя будет поговорить, нельзя будет его обнять, нельзя будет просто побыть рядом. Он умер. Влад, весь в слезах, медленно подошел к Князеву и сел рядом, прижимаясь к чужой руке мокрой от слез щекой. Сглатывая слезы и хлюпая заложенным носом, он что-то шептал и тыльной стороной ладони вытирал влагу, которая все никак не хотела останавливаться и лилась из глаз бесконечным потоком. Сердце отказывалось принимать то, что он умер. — Пап.. — на грани слышимости произнес Коноплев, сильнее прижимаясь к отцу. — Пап, он же..? — немой вопрос читался в глазах, полных горечи утраты, страха и слез. Андрей ничего не ответил, лишь тупо уставился в глаза сыну. Больно. Сложно. Непонятно. Он все еще не понимал, как не уследил. Миха же.. Все же было хорошо. Почему этот кошмар возвращается к ним снова. Но теперь в последний раз. Вдруг в соседней комнате слышится хриплый вздох и кашель. Эти двое не верят своим ушам, будто бы не веря в то, что сейчас услышали. Но этого же не может быть, верно? Мертвец не может воскреснуть, мы же не в сказке живем! А что если... Андрей резко подрывается с места и бежит в спальню, где находится труп его Михи и врачи. Он застывает в дверном проеме и не верит в то, что сейчас видит. То ли врачи напиздели, то ли у него от нервов галлюцинации пошли. Но нет. Врачи тоже в шоке, один сидит возле Горшка, слушает его пульс, проверяет реакцию, а двое других не понимают, что только что произошло. — Мишка! — тянет Князев и подлетает к возлюбленному, не обращая внимания на протесты врачей. — Живой... — прижимает к себе, будто боится, что мужчина сейчас исчезнет. — Напугал меня, придурок.. — и слышит тихий смешок, чувствует родные руки, слабо обнимающие его спину. Живой.

***

Дождь прошел. Солнце наконец выглянуло из-за туч, освещая этот серый клочок земли. Коренной Петербуржец различает пятьдесят оттенков серого? Нет, не пятьдесят. Как правило пятьсот, не смотря на то, что их всего двести пятьдесят шесть. Питер творит чудеса. А вы не верили. Влад успокоился, даже нашел в себе силы, чтобы добраться до кровати и разблокировать телефон. Писал Балунов, бабушка и родители. Балунов писал с просьбой ему позвонить, когда Влад сможет, бабушка все так же ждала ответ, приехать ей или не стоит, а родители сказали, что приедут и это не обсуждается. Вообще, Коноплев был даже рад. Наконец-то увидит их и поговорит. Не на съемках, не по делам, а просто дома. Душевно, спокойно, обсуждая какие-то моменты жизни, а не работы. Ответив всем, кто ему писал, парень пошел в душ. Посидит под горячей водой, подумает обо всем, что произошло, освежится чуть-чуть, придет в себя и пойдет в магазин за продуктами, чтобы хоть что-то приготовить. Вообще, даже хорошо, что оно произошло. Если оно произошло, значит, так надо. Так правильно. Все прожитые моменты прожиты не зря. Они делают нас крепче, готовят к тому, что будет дальше. Счастье просто так не приходит, его нужно ждать. А оно ведь разное, счастье... Для кого-то это дети, для кого-то наконец-то пришедшая на карточку зарплата, для кого-то вылазка на природу, а для кого-то счастье — жить. И перебирая пальцами струны, можно почувствовать счастье. Нужно только дождаться, пока оно придет. Птички стали радостно насвистывать какую-то мелодию. Такую знакомую, щемящую до боли сердце. Природа стала потихоньку оживать, просыпаться после сильного ливня. Туч, что недавно застилали ясное полотно неба уже почти не видно. Лишь на земле осталась вода, что небо так усердно проливало, будто плакало, вспоминая все пережитые события. Счастливые и не очень. Их ведь уже не вернуть. Это и хорошо, и грустно в одно время. В голове роились какие-то непонятные мысли, нагоняющие тоску. Все закончилось еще одиннадцать лет назад, но воспоминания остаются надолго. Они не отпускают, как бы не хотелось. Не самые приятные, ужасные воспоминания. Но в жизни каждого есть моменты, которые не хочется забывать. У Влада это, например, первая поездка на море, когда он кидался с берега камнями в море и случайно попал в птицу. Чуть не расплакался от жалости. Андрей с Мишей ржали. Сейчас ему оставалось только залезть в душ, а по прошествии пятнадцати минут заставить себя вылезти из воды. За нее, вообще-то, платить надо. Скинув с себя одежду, Влад встал под воду, что еще минут пять назад настроил. Теплая. Уже радует. Голова вмиг стала пустой, как спросонья. Все мысли куда-то улетучились. Парень их как будто смыл с себя. Не успел он даже выдавить гель на мочалку, как услышал, что в квартиру кто-то зашел. Видимо, сегодня ему помыться не удастся. Родители как всегда: написали одно время, приехали в другое. — Владик! Ты где там, емае? — с порога крикнул Миха, скинув тапки с ног. — В душе я! Сейчас выйду.. — осталось только обтереться полотенцем, надеть чистые, заранее приготовленные вещи и выйти отцам. — Мы тебе еды нормальной привезли! Нормальная еда подразумевала собой шашлык, пиво или водку, салаты, заботливо приготовленные Андреем и что-нибудь сладкое, выпрошенное Мишей. Не полезно, зато вкусно. Да и тем более, почему нельзя? Хотя бы раз в месяц нужно себя всякой всячиной побаловать. Да и кому это, собственно, навредит? РПП никто не страдает. Я хочу, чтобы во всем мире Честный вкус сигарет. Мне очень дорог твой взгляд, Мне крайне важен твой цвет... Я умираю, когда Точно вижу и некому спеть. Я так боюсь не успеть... Хотя бы что-то успеть. Коноплев вышел из ванной комнаты и чуть не сшиб Андрея, стоявшего прямо за дверью. Это даже на руку: юноша сразу же обнял отца, прижимаясь к нему всем телом. Его обвили в ответ теплыми, крепкими, родными руками. Как долго они ждали эти объятия. Кажется, что теперь не нужно ничего, только бы дольше обниматься. Горшенев копошился где-то на кухне, явно намереваясь найти что-то кроме остывшего кофе в турке и пропавшей колбасы в холодильнике. — Пошли к папке твоему, а то он сейчас расстроится, что в холодильнике мышь повесилась, — хихикнул Андрей и легонько толкнул сына к кухне. Тот быстро пошел к отцу. Улыбка сама растянулась на его лице. Такая глупая, по-детски наивная улыбка, как будто он в этот момент превратился в того маленького мальчика, которому только что подарили самую крутую и быструю машинку. Мишка же, услышав шаги сына, пошел к выходу из комнаты, чтобы сразу утащить его в свои медвежьи объятия. Так и получилось: Влад сразу же оказался в плену цепких рук. — Па-ап... — жалобно протянул он, утыкаясь носом в чужое плечо. — Люблю тебя, — парень обвил руками грудь отца, всхлипывая. — Ну ты чего, Владюш? — Миха гладит его по голове, сильнее прижимая к себе. — Все хорошо, ну я ж тут, емае, Владь, — тянет он, целуя в светлую макушку. Андрей неожиданно подходит, обнимает сына со спины, заставляя того вздрогнуть. Еще и в Горшка вцепиться смог, притягивая этих двоих к себе. Вот оно, счастье. Настоящее, самое реальное счастье. Счастье моё — быть с тобой вдвоём! Счастье моё — возвращаться домой! Когда вокруг бесконечный бой В моём сердце мир, В моём сердце покой...