идущие к черту

       — Мать честная! — возглас Башарова неприятно бьет по ушам рядом стоящих, и сестры-Калманович, не сговариваясь, благодарят Бога за пробки на московских дорогах, иначе вряд ли бы их поставили в самый конец ряда. — У меня в глазах двоится?       Ника, — или Лика? — только хмыкает в ответ на это, переглядываясь с сестрой.        — А как вам кажется, Марат?        — Мне кажется, что я зря вчера сходил на вечеринку. — добавляет смешок в конце и, следуя давно отработанному сценарию, большинство здесь находящихся неловко неуверенно улыбаются.       «Плохие из вас актёры, ещё учиться и учиться», Ника ухмыляется, не скрываясь, пока Лика вовсю посылает вполне себе говорящие взгляды в сторону косящихся на них новоиспеченных коллег.       Под раздачу попадают все, ни для кого она не делает исключений. Ни для родственницы-ученицы знаменитого Череватого, с которым старшая сестра в свое время разделила серебро двадцать второго сезона битвы. Ни для ученика скандальной госпожи Романовой, внезапно открывшейся для зрителей с другой стороны. Ни даже для маленькой девочки, с упорством барана косящей под давно вышедшую из моды, по причине зафоршенности, Венсдей.       Не сезон, а шапито на выгуле, честное слово. Половину можно отсеивать, даже не думая — все равно ничего из себя не представляют, только лишнее время в эфире на себя тратить будут, а оно, время, как известно, не резиновое, что проверено на опыте самого Влада, которого три сезона подряд внаглую обрезали, хотя он порой проходил свои испытания дольше прочих.       На этом проекте никогда не существовало слова «справедливость» и вряд ли когда-нибудь появится. Поэтому обе Калманович решительно настроены зубами вырвать для себя возможность находиться под солнцем. Цвести, расти и развиваться, на зависть коллегам и на радость близким.        — Евника, вы ни словом, ни делом в двадцать втором сезоне не дали понять, что у вас есть близнец. Почему решили раскрыться? — и смотрит в прямо на Анжелику.       Идиот.       Не такие уж они и одинаковые, пусть при первой встрече это не особо понятно: у Лики цвет волос уходит в холодный оттенок, в то время как Ника хвалится тёплыми блестящими локонами. У первой глаза чистые зелёные, у второй небольшая гетерохромия на левой стороне. А ещё, у старшей Калманович нос с небольшой горбинкой, оставшейся после фееричного падения на кладбище во время съёмок одного из предфинальных выпусков.       Череватый, — с которым им не повезло работать в паре, из-за настаивающих на помощи обоих наблюдателей — не заметил, что коллега решила пропахать собственным лицом землю, а когда обернулся на странный шум и бурный поток отборной брани, отвлекшись от Толика, начал ржать, даже не думая помочь подняться.       У Лики голос насквозь прокуренный, потому что пачка сигарет в правом кармане никогда не даёт покоя и прожигает ткань, соприкасаясь с кожей. У Ники мягкий и нежный тембр, как раз подходящий для сцены в душном огромном помещении и все благодаря тому, что успела вовремя отказаться от курения, в отличие от младшей сестры — и то только потому что не солидно ей хрипеть перед клиентами, приходящими в её белый кабинете с мягким креслом и делящимися с ней своим самым сокровенным.        — Лика захотела показать себя миру. Я пришла за реваншем. Никто ни с кем не сговаривался. — отвечает Ника, приковывая к себе взгляды.       Что она может сказать, разочарование. Дай бог, если только двое, — лысый парень и кудрявая рыжая женщина — смогли хоть немного, да отличить близняшек между собой и пялились на неё с самого начала, как только ведущий задал свой вопрос.       Хотя кто знает, может, они тут самые ушлые и просто успели застать небольшую ругань сестёр во время традиционных толканий возле зеркала, когда съёмки задерживали уже на двадцать минут, а они вот только что ступили на территорию Стахеевского особняка.       Во всяком случае, для неё финал уже предопределён.       Можно было бы, конечно, остановиться на двух финалистах, — на себе и сестре — но увы, правила и стандарты проекта требуют как минимум троих.       Она, Лика и, кажется, Лиза.       Артем, идентифицирующий себя как вампира, несомненно обращал на себя внимание своим несколько эксцентричным поведением и привлекательной внешностью, да и исходящая от него энергетика, которую старшая-Калманович могла буквально потрогать и попробовать на вкус, привлекала к себе, приковывая взгляд к высокой стройной фигуре. Сильный, красивый, самоуверенный. Практически идеальный победитель.       Но не когда в сезоне есть сразу три не менее сильные и красивые представительницы женского пола, — они с сестрой до «женщин» ещё не дотягивали, а Лизу «девушкой» наверняка не называли лет этак уже десять — которые целенаправленно пришли сюда за победой, хотя одна и усиленно строит из себя великую святую, будто надеясь на глупость зрителя.       Ну какие ангелы у курящего матерящегося человека? В самом деле, Лика ведь собственной рукой поднесла к лицу рыжей ясновидящей вспыхнувшую зажигалку, а после с ничем не прикрытым интересом прислушивалась к эмоциональному разговору по телефону, во время которого женщина активно крыла неизвестного матом. Было, кстати, интересно, но как-то мало подробностей, из-за чего в голове все смешалось и пересказать услышанное практически не представляется возможным.        — Честно говоря, я ожидал увидеть вас вместе с Олей Якубович в Реванше. — добавив расстроенных ноток в голос, протянул мужчина, сложив руки в замок спереди.       Анжелика закатывает глаза, за что получает тычок в бок.        — Глупое шоу для неудачников. — лезет вперёд очереди младшая Калманович, чуть подаваясь вперёд. — Хочешь доказать, что достоин, так иди и пройди весь путь от начала до конца.        — Очень критично. — замечает Башаров, с ног до головы оглядывая девичью фигуру, останавливаясь на глубоком декольте и уходящем в ложбинку перевернутом крестике, хотя выглядывающая из разреза кожаной юбки белоснежная ножка тоже вполне ничего такое зрелище. — И не очень разумно: многие участники прошлых сезонов могли бы осудить вас за подобные высказывания, Анжелика.       Она только фыркает в ответ на это, откидывая буйные, с таким трудом расчесанные кудри за спину.        — Пусть так. — пофигистично пожимает плечами, совсем перестав натягивать поводок на своей шее, отпустив его в свободное плаванье. Будь что будет: ТНТ нужен контент, ей нужно как можно больше информации. Все просто. — Но это не отменяет того факта, что Реванш — сборище побоявшихся не пройти отборочные испытания. Те, кто уверен в своих силах, из раза в раз приходили и проходили все положенные отборочные испытания.       В конце концов, Мэрилин Керро, на пару с Ириной Игнатенко, приходили на проект трижды, — если, конечно, опустить факт того, что последняя непосредственно на саму Битву приходила только дважды и год бессмысленно потеряла в Школе под руководством ничего из себя не представляющего Даши — и из раза в раз, вместе с остальными участниками, проходили весь путь от начала и до самого конца. Только в семнадцатом сезоне эстонская ведьма приняла предложение редакции сразу, напрямую, попасть в проект, хотя и, как позже признавалась сама, не была сильно этому рада, так как чувствовала исходящий от коллег негатив по этому поводу.       Череватый дважды мучился с испытанием багажником, пока не забрал домой синюю руку, а после, стремительно взлетев с девятого на первое место, забрал уже золотую награду в Битве сильнейших, где каждый не раз тыкал чернокнижника носом в его даже малейшие проебы.       В конце концов носом в проеб тыкнули обоих Шепсов, в которых гонору бы хватило на всех участников всех сезонов, а в итоге ни один из них золотую руку своей назвать не может: Александр — потому что в финал не попал в принципе, Олег — потому что оказался задвинут на второй план.       Наверное, ему было обидно, что зритель поступил точно так же, как родная мать, всегда и везде выделяющая своего бесценного Сашеньку, совсем позабыв про существование самого младшего сына.       Лике было даже немного его жаль.       Нет.       Еще один не менее интересный персонаж — Николь Кузнецова. Кто она такая, откуда взялась и какого хрена вообще припёрлась? Что из себя вообще представляет? Да ничего. Она же так, просто случайная финалистка шестнадцатого сезона, которая ни разу не получила белого конверта, а строит из себя возрожденную Вангу, для которой нет ничего невозможно.       Если бы это было так, то заняла бы первое место и, если не в своём сезоне, то хотя бы на Реванше, не позволив себе упасть в грязь лицом перед бывшей бабой Гецати. Но что в итоге? Позорное второе. Хотя, если было бы третье, было бы куда забавные и ироничнее.       О том, что Евника тоже, как бы, заняла второе место в своём предыдущем сезоне, Анжелика упрямо не вспоминает, а если и вспоминает, то каждый раз убеждает себя, что это не сестра недотянула, — хотя, признать честно, уж больно старшенькая подрасслабилась под конец сезона, позволяя Якубович и Левину забирать белые конверты — а просто кое-кто ахуел, не скрываясь подтасовывая голоса.       И нет, разумеется, Лика не тыкала пальцем в экран телевизора, когда Ника приехала домой после съёмок финала и они всей семьёй сели смотреть последний выпуск сезона.       И нет, разумеется, это был не Максим Левин.       Или Николаев?       А хрен его, блять, знает.       И нет, разумеется, сестра не смотрела на неё таким взглядом, будто не могла решить: просто убить или погрозить пальчиком, чтобы больше не обзывала взрослых дядек за их же спинами.       И чего только так реагировала?       Не мужиком же он её был, в конце концов.        — То есть, если не получится дойти до синей руки, нам Вас не ждать во втором сезоне? — уточняет Башаров, изо всех сил пытаясь хоть чем-то заполнить время эфира, от всей души жалея, что это не съёмки Готического зала после пройденного испытания и оглашения лучшего/худшего экстрасенса недели. Вот там можно было позволить себе разойтись во всю широту души.       Девушка приподнимает брови, окидывая ведущего тем самым взглядом, которым Евника каждый раз смотрела на своих, как оказывалось, глубоко и тяжело больных пациентов, уже зная, что придётся передать их в руки психиатра, чтобы дать хоть какой-то шанс если не на выздоровление, то хотя бы на более-менее полноценную жизнь.       Нет, она все понимает, не дура. Но разве нельзя было подстраховаться и накидать хотя бы примерный список вопросов и тем для диалогов, которые после монтажеры, один хрен, сократят до неприличного минимума или вообще вырежут, нисколько при этом не постеснявшись наехать, мол, мало материала им для работы дали.       Гады, навести бы на них пару-тройку порч, чтобы знали, как до честных людей докапываться, так ведь не поймут! Никто не захочет ждать лишние дни, пока будут искать других работников, а за это время её с говном сожрут, и даже Евника не поможет — не только потому что двое против всех звучит не очень утешительно, но и потому что её тоже сожрут за непосредственное участие.       Чтобы Ника и не поддержала сестру в какой-нибудь авантюре с сомнительной моралью? Да ни в жизнь!        — Если не получится, то нет конечно. — ещё отрицательно качает головой из стороны в сторону, позволяя тугим кудрям шлепать по щекам, чтобы уж точно убедить, — то ли их, то ли себя — что в Реванш ни ногой.       Знали бы они, сколько времени Лика угробила на то, чтобы отвадить Нику от мысли о заполнении заявки на участие в этом убогом позорном проекте и дождаться кастинга в нормальную Битву, где, конечно, придётся знатно попотеть ради выхода в дюжину участников, зато гордо.        — Но этого «если» не будет, и во второй сезон я приду. Сезон Битвы сильнейших.        — Смелое заявление.       Судя по скрывающей за поджатыми губами смех Нике, заявление это было более чем в стиле её младшей сестры, ехидно скалящей зубы всем желающим взглянуть в лицо самоуверенной дерзкой особе, чье поведение не понравилось ровно никому, кроме понимающе хмыкнувшей темненькой девушке в платье в пол.       В евникином взгляде на младшую сестру нет ничего, кроме той самой сумасшедшей любви, из-за которой люди идут на самые абсурдные безрассудства, которые никто и никогда оправдать и понять не сможет, и тепло, способное, кажется, растопить ледники.       У них разница всего четыре минуты тридцать семь секунд, а она порой чувствует себя рядом с Анжеликой бывалой мамашей.       Ох уж эти младшие… Интересно, Шепс также с Олегом мучился? Надо будет как-то списаться и пообсуждать их тяжёлую долю старших детей в семье, которым вечно приходится приглядывать за своими мелкими головными болями, давно превратившимися в полноценные опухоли.        — У меня по-другому не бывает. — на этот раз не выдерживает уже вампир, резко нагнувшийся и вытянувший голову в сторону поправляющей воротничок белой рубашки младшей из сестёр Калманович.       Лика находит его взгляд и плотоядно облизнувшись, подмигивает, с удовольствием поймав мужскую ухмылку и точно такое же подмигивание.       Ника в ответ на это только качает головой, переглянувшись с не отрывающей от сестричек взгляда Петровой.       Даже если у вампиреныша наладится коннект с мелкой, то это все равно ничего не изменит — она хочет увидеть, как из Готического зала с синей рукой выходит человек с фамилией Калманович. Любая из них, потому что, ну, необязательно им обеим выигрывать в этом блядском проекте.       Достаточно одного раза.       А там, в битве сильнейших, можно будет участвовать уже вдвоём, никаким образом не выдавая своей маленькой тайны как перед телезрителями, так и перед окружающими их экстрасенсами.       В двадцать втором сезоне же никто, даже череватовский Толик, так и не догадались, что один из четырёх белых конвертов старшей Калманович целиком и полностью заслуга Анжелики, с радостью согласившейся подменить чуть приболевшую сестрицу. Что на многих Готических залах, ещё в самом начале, присутствовала именно младшая, а не пропадающая на кладбищах для подзарядки Евника.       Если бесятина была не в силах отличить близнецов, то куда уж старшему Шепсу до таких фокусов?       Можно ничего не бояться и спокойно помогать друг другу забрать эту клятую хрустальную конечность. А после, разумеется, и золотую.       Лика перекатывается с носка на пятку и обратно, когда объявляется небольшой перерыв и, как подсказывает развитое шестое чувство, все дело в закосячевшей с микрофоном Кузнецовой, не очень-то и терпеливо дожидающейся своего эффектного появления в шеренге участников нового сезона. Ника успела слинять поближе к сгруппировавшимся Елизавете и Чернышову, вовсю заебывающему православную ясновидящую своими вопросами.       Зелёные колдовские глаза обводят помещение, цепляются за каждую деталь, которую успела рассмотреть три года назад в мельчайших подробностях, и девушка хмыкает.       А вон ту трещинку в паркете возле камина так до сих пор и не заделали, хотя она была более чем прямолинейна, когда предлагала редакторам договориться с хозяином особняка о небольшом косметическом ремонте, потому что здание, — внутри так точно, фасад-то все-таки поддерживали в первозданном виде, тут уж никто не ленился — ушатано буквально в хлам, смотреть страшно.       Эх, и чего не прислушались к её словам? Она ж не носом в недостатки тыкала, а скорее деликатно указывала на недочёты, чтобы их по-тихому быстренько поправили, и картинка смотрелась целостнее, ярче, приятнее.       Анжелика разворачивается в направлении выхода из Готического зала, по пути бросив Евнике короткое «пойду поссу», чем невероятно смущает вмиг зардевшегося от такой откровенности Арти и заслуживает возмущенно-смешливый взгляд Лизы, изображающей строгость больше для образа.       Евника только махнула рукой на младшую сестру, продолжая вести крайне увлекательную беседу о использовании церковных свечей в работе с/на кладбищенской земле и о влияния освященных предметов в чернокнижных ритуалах.       Младшая Калманович аккуратно прикрывает за собой двери, выйдя из помещения практически незамеченной — только один лишь Артём, который вампир, обратил внимание на внезапного дезертира, но ничего не сказал. Только пожал плечами в ответ на её вопросительный взгляд и сразу же обратно уткнулся в телефон, усиленно игнорируя присоседевшуюся Певчую, отчего-то решившую, что можно повеселиться за его счёт.       Наивная.       Этот чувак не вышел из себя, когда Лика покрывала его матом в течении трех минут, во время съёмок испытания с мистером Х, когда дорогая редакция, в целях чистоты проведения отборочных, заставляли экстрасенсов уходить с павильона так же, как и приходить — с повязкой и в маске. Она стояла, никого не трогала, а через мгновение уже валялась на полу, больно ударившись копчиком о угол стены, будучи снесенной запутавшимся в собственных ногах вампиром.       Да что уж там, даже когда, абсолютно не контролируя себя, умудрилась заехать кулаком примерно в район ямки между ключицами, толком не отреагировал. Только перехватил мотыляющиеся туда-сюда руки, попросил прощения и поспешил ретироваться, пока ошарашенная ведьма не опомнилась и не продолжила его использовать в качестве боксерской груши.       Вот это был тот самый уровень похуизма, к которому Анжелика изо всех сил стремилась.       Но все никак не могла достигнуть.       А жаль.       Из-за валяющихся повсюду проводов Лике приходится низко опустить голову и напрячь зрение, чтобы в этом блядском полумраке разглядеть потенциальные опасности и места, куда безбоязненно можно поставить ножку на высоком каблуке. Выходит очень даже неплохо, но сука, долго. Так долго, что Калманович задумывается над тем, чтобы снять туфли и дойти до туалета босиком…       Но хрен знает, что тут на этом полу делали. Вдруг что пострашнее, чем просто постоянная ходьба в уличной обуви, на которой грязи больше чем на блохастой помойной псине.       Поэтому Лика отказывается от этой идеи и продолжает страдать.       Увлеченная своим занятием, она даже не замечает раздавшиеся позади звуки спешных шагов и понимает, что что-то не так, слишком поздно, когда тонкую талию обхватывает сильная рука, на густо накрашенные бордовой помадой губы ложится горячая широкая ладонь, а саму её, как котенка, резко тянут на себя и заносят в какую-то комнату.       Щеколда на двери звякает, оповещая о том, что Лике тотальный пиздец, из которого ей не сбежать.       Черт бы побрал эти древние замки на дверях и решётки на окнах.       Затылок опаляет тяжёлое прерывистое дыхание, из-за чего шея мгновенно покрывается бисеринками пота, а мышцы под действием нежеланных неожиданных прикосновений напрягаются, становясь каменными — Гераклу и не снилось. Острые локотки упираются в мужской торс, когда Лика старается отстраниться, но все тщетно.       Её, словно игрушку, с силой прижимают спиной к груди и зарываются носом в кудри.       Она тяжело сглатывает и, опуская глаза вниз, наблюдает за тем, как наглая ладонь неизвестного ласково гладит живот.        — Я скучал… — хриплый шепот прямо в ямочки под черепом пускают электрический разряд по всему телу и пробуждают миллионы мурашек, тут же принявшихся выполнять свою работу и ещё больше нервировать Лику.       Скучал? Кто, блять, по ней скучать может? А главное, кто из тех, кто мог по ней скучать, поступил настолько безрассудно, зная, что ведьма может проклянуть и своей тяжёлой рукой нанести травмы.       Не факт, что совместимые с жизнью.       Где-то глубоко внутри она надеется, что это Матвеев решил сыграть в театр одного актёра. Что вернулся в Москву по делам или навестить своего дорого-любимого старшего Шепса, недавно вернувшегося из Тайланда и заперся в Стахеевский, прекрасно зная, что где-то тут бродит она.       Что Дима просто решил попугать.       Но это не Дима. Вообще ни разу, блять, не Дима.       У Димы кожа гладкая, наполовину окрашенная чернилами татуировок. У него голос выше и без хрипотцы, от него колени не дрожат, а сердце не пускается вскачь. От жара его тела не плывёт картинка перед глазами, в конце-то концов!        — Я тебя целый год ждал, пока сидел.       «Сидел?!» мысленно взвизгивает Лика, совсем задубев от страха.       Кто. Кто, блять, из всех её знакомых мог недавно отсидеть за что-либо?       Кудрявая тяжёлая копна перекладывается на левое плечо, а она даже не замечает, как её рот оказывается свободен. Все мысли из головы выбивает прикосновение сухих горячих губ к бешено бьющейся венке на шее.       От неожиданности, Лика не сдерживает в себе тихого краткого стона.       Пиздец.       Испугавшись реакции собственного предательского тела, она до боли кусает себя за язык, зажмуривая глаза до белых мушек, а сама едва не теряет сознание от чужого горячего дыхание на своей коже.       Ещё поцелуй. Ещё. И ещё, и ещё.       Постепенно, секунда за секундой, поцелуи превращаются в откровенное пошлое вылизывание, и перспектива оказаться трахнутой неизвестным мужиком в каком-то пыльном полуподсобном помещении уже не кажется такой уж ужасной. Он умудрился завести её буквально за считанные секунды парой несдержанных прикосновений губ к чрезмерно чувствительной коже шеи и поглаживаниями живота, бабочки в котором попеременно то сдыхают, то поднимают волну тошноты.       Класс, ну такого опыта у неё определённо ещё не было.       Лика отпускает всю себя, позволяет любопытным ручонкам своей силы прикоснуться к человеку сзади, и с удивлением чувствует, как к ней, на том самом, духовном уровне, — когда все мистическое и необъяснимое для обычных людей начинает электризоваться и жить своей жизнью — прикасаются в ответ.       И узнает.       Не помнит, кто это, но знает его.       Раз знает, значит, не страшно. А если страшно, то отправит Нику на кладбище, чтобы дурную сестру откупила по полной программе и навела какую нибудь интересную порчу на этого насильника-экстрасенса, чтобы больше не затягивал молодых слабых девчонок во всякие злачные места и не прижимался своим эрегированным отростком к их задницам.       Можно было бы, конечно, вспомнить тысячу и один мем из тиктока на эту тему, но у Лики слишком туман.       С губ срывается очередной стон, когда ладонь скользит выше к груди, перестав, пока, дразнить практически невесомыми прикосновениями лобок через юбку. Находит первую застегнутую пуговицу, подцепляет ту пальцами и расстегивает. Потом за ней следует вторая.       Ну а там и третья, и четвёртая. В конечном итоге рубашка соскальзывает с девичьих плеч, но не падает на пол, а оказывается подхвачена и откинута на рядом стоящий столик. Всяко лучше, спасибо за заботу.       Чашечка лифчика оказывается отодвинутой в сторону, а оголившаяся грудь тут же накрытой горячей мужской ладонью и сжатой. Сильно, до сладкой боли и лёгкого покалывания там, внизу.       Лика закатывает глаза от удовольствия. Откидывает голову на мужское плечо, подставляясь под требовательные жгучие поцелуи и буквально с ума сходит, не понимая, где концентрировать свое внимание: на терзаемой поцелуями шее, на мнущейся груди или оставшихся синяках на бедрах.       Что вообще происходит?       У неё слишком давно не было мужика, чтоб этого Матвеева камазом переехало. Ещё и так и не скинутый запечатанный инкуб, которого Ника притащила домой с кладбища, чтобы подпитаться его силами во время отборочных испытаний, тоже сделал свое дело, ведь заинтересовался именно младшей Калманович, забив на существование старшей, за которой, вроде как, должен был таскаться.        — Ника…       Анжелика резко распахивает глаза и, не успев даже до конца осознать сложившуюся ситуацию, оказывается развёрнутой к доселе неизвестному лицом. На этот раз поцелуй обрушивается на её губы. Точно такой же жаркий и требовательный, потому что ладонь сжимает щеки, размыкает челюсти, чтобы язык скользнул в её рот.       В полумраке она с трудом рассматривает чужие черты лица и вспоминает. На этот раз имя.       И ахуевает.       Максим Левин. Затащил её в комнату два на два, чтобы трахнуть. Потому что принял её за Нику.       Они, блять, что, трахались во времена двадцать второго сезона? Какого хера?! Почему она об этом не знает?       Неужели в этом была причина тех многозначительных взглядов колдуна, которые Лика ловила на себе в Готических залах и всех прикосновениях, — якобы случайных и не очень, два года назад настораживающих до дрожи — когда доводилось сталкиваться по дороге на/с испытания.       Еб его мать, Ника трахалась с мужиком на двадцать лет старше себя! Так ещё и с, тогда, женатым!       Хотя, ладно, последний пункт смущал меньше всего. Точнее сказать, совсем не смущал, потому что ну а кто не без греха?       Чужой наглый язык продолжает исследовать девичий рот, ловкие пальцы находят замочек сзади и тянут бегунок вниз. Она напрягается — не успела нормально подумать и принять решение, чтобы знать, в каком направлении дальше будет развиваться вся эта ситуация. Что ей, по-хорошему, надо сделать? Оттолкнуть Левина, вмазать ему по роже и с видом оскорблённой невинности хлопнуть дверью?       Остановить и спокойно объяснить, что мол, чувак, да ты берега попутал в край, потому что твоя экс-любовница, — хотя кто этих двух знает, может быть она и не экс — сейчас обрабатывает потенциально главную соперницу на взаимовыгодное сосуществование?       Или не отказывать себе в удовольствии, на пару минут забыв обо всякой морали, которой так отчаянно пыталось пичкать её общество и родители, не принявшие того факта, что близняшки, смеха и интереса ради, разделили между собой своего первого молодого человека, каждый раз на камень-ножницы-бумага решая, кто в этот раз идёт с ним на свидание.       Юбка со свистом летит вниз, приземляясь на пыльный пол, и судя по всему, её мужчина поднимать не собирается, слишком увлеченный тем, что заново привыкал к тонкому девичьему телу, даже не догадываюсь, что оно, как раз-таки, совсем другое. Не такое, какое он привык иметь в своих руках и какое, очевидно, вспоминал. Лика послушно перешагивает через последнюю свою вещицу, оставаясь в чулках, трусах и на каблуках, когда Левин тянет её на себя, ближе, чтобы кожа к коже и сердце к сердцу.       Боже, блять, хорошо, она согласна на это мракобесие — сама уже с трудом терпит все эти прелюдии. А Ника… А что Ника? Вряд ли сестра закатит истерику, когда узнает, что Лика, будучи в паре десятков метров от неё, умудрилась потрахаться с её же собственным любовником, кажется, не знавшим о существовании младшей близняшки в принципе.       Скорее, наоборот, даже позволит себе поржать над этой ситуацией и примется активно обсуждать то, какой он в сексе.       Не то чтобы у них не было других тем для разговоров, но почему бы не побаловать себя подобной непотребщиной? Тем более если ещё и мужик один и тот же, интересно ведь сравнить и его самого, и собственные ощущения. С Матвеевым-то Евника категорически отказалась иметь дело, испытывая к нему глубокую антипатию, так и не приняв того факта, что первое место в проекте так легко купить.       А Анжелика так хотела впервые попробовать полноценное групповое ЖМЖ, а не просто меняясь местами с близнецом, то заходя, то выходя из комнаты.       Сейчас же можно наладить мосты для того, чтобы в будущем такая возможность представилась, потому что ну не выглядит Левин тем человеком, который откажется от перспективы группового секса с двумя близняшками, сами желающими поучаствовать в подобном.       И она тоже не намерена от неё отказываться.       Только вот что Максим здесь делал? Разве он не должен сейчас пребывать в местах не столь отдаленных, отбывая наказание за крупные мошеннические махинации и хищение? Кто его после такого палева вообще пропустил на съемочную площадку Битвы экстрасенсов, где и так всё скоро начнёт разваливаться из-за вопиющей несправедливости во времена, когда здесь находились только сильнейшие?       Но все мысли улетают в район каких-то ебеней, когда блеск чужих карих глаз заставляет рот пересохнуть, а колени задрожать с новой силой. Спасибо, Господи, что он догадался крепко прижать юное тело к себе, очевидно считая, что любовница отвыкла и от него самого, и от такого напора.       Секунда — и на этот раз раздавшийся с губ Лики стон оказался громче, ярче и куда слаще, чем тот первый, неполноценный. Сосок незаметно оказался в плену тёплых мужских губ, с удовольствием сомкнувшихся на розовой кожице. Оказался в плену крепких зубов, что, не церемонясь, начали резко жадно прикусывать и оттягивать кожу вокруг ореолы.       Кончик языка дотронулся до верхушки мигом затвердевшей горошины, начал активно играться, перекатывая то влево, то вправо, успевая ещё и быстро теребить вверх-вниз, заставляя Лику закатывать глаза в приступе удовольствия.       Эх, его бы язык, да в другое место.       Хотя, может и до этого дойти успеет. Кто знает?       Широкие тёплые ладони мимолетно оглаживают тонкую линию острых лопаток, с удовольствием устраиваются на белой упругой коже и притягивают девичье тело ещё ближе к себе, хотя казалось бы, куда ещё ближе? И так скоро полностью сольются друг с другом. Вжимается своими бёдрами в её, не сразу замечая, что набухший от возбуждения член прижимается не к плоскому животу с маленькой сережкой в пупке, а в скрытый за кружевом лобок.       Ну, может каблуки в этот раз повыше решила надеть. Откуда ему знать? Разве ему сейчас должно быть дело до евникиных каблуков?       Ещё трётся об неё, совсем не скрывая, что одно только её присутствие ближе, чем пять метров, заставляет штаны неприлично натянуться и неприятно натирать причинные места.       «Какой шалун», насмешливо думает Лика, глядя на него призывно, бросая безмолвный вызов, от которого мужчина не сможет отказаться — чем ещё сможешь удивить? Ну же, давай, не стой столбом. Продолжай, действуй, заставляй подходить все ближе к грани. Не останавливайся, она ведь вся в полностью его распоряжении.       Белоснежные зубы прикусывают нижнюю губу, и она чувствует, как на этом зрелище бесстыдно залипает чужой взгляд. Как дёргается кадык от вставших перед глазами пошлых картинок с её участием. О, дорогой мальчик, это только начало.       Если он не может, то Лика точно сможет сделать так, что он сам встанет перед ней на колени и будет выполнять каждый её приказ.       Тонкие, украшенные холодящими разгоряченную кожу кольцами пальцы заботливо пробегаются по широким, достаточно сексуальным, — стоит это все-таки признать — плечам. Самыми кончиками ногтей скользит по лацканам пиджака, устраивает ладони на тяжело вздымающейся груди и резко проникает под ткань, стягивая с мужчины эту такую ненужную сейчас вещицу.       А Максим, как не замечал подвоха, так и не замечает дальше, вовсю млея под грубовато-нежными ласками девушки и сам в долгу пытается не оставаться, вовсю оглаживая охочее до прикосновений тело.       Как все-таки хорошо, что Лика родилась без всякого стыда и совести, на что вечно сетовала религиозная мать, и смогла добиться от старшей сестры полного отказа от этих таких ненужных чувств. Не случись этого, хрен бы она узнала, как себя сестрица в постели ведёт и как предпочитает действовать. Но она знает, и ей это более чем на руку.       Сейчас она может без зазрения совести трахнуться с Левиным, а он так и останется в неведении, кто же из сестер с ним в каморке зажимался.       Правда, Лика уже не может дождаться того момента, когда мужчина увидит, что сестёр Калманович, как оказалось, две по свету ходит, и поймёт, что в каморке он имел младшую, ту, о которой не знал и к которой вообще, по идее, никаким боком.       Вот весело будет!       Мужской юркий язык проскальзывает между грудей, оставляя после себя сырую широкую полоску, из-за чего кожа на этом месте мгновенно покрывается мурашками. Жадный до одури, как изголодавшийся по свежем мясу и головокружащей охоте, он оставляет на красивом теле множество ярких алых пятен. Везде, до куда только успевает достать. И нисколько в этом не раскаивается, скорее наоборот, пытается пометить как можно больше открывшейся территории, чтобы каждая собака знала.       Это тело — его. Для него. Только с ним.       Мышцы живота уже не просто крутит — их сводит сладкой болезненной судорогой, от которой не спрятаться, не убежать. Нежное кружево нижнего белья безбожно пропитывается выделяемой смазкой, в конец портя дорогущую вещицу, за которую, вообще-то, в магазине заплатила Ника, потому что из них двоих только старшая пока имела возможность зарабатывать достаточно для того, чтобы совершать покупки в элитных магазинах.       Мамочка, до чего Лика дожила — будучи в здравом уме, хочет потрахаться с Максимом Левиным, и второй не просто не против — он принимает самое, что ни на есть, активное участие, даже не задумавшись о том, что где-то тут должна быть собака зарыта.       Идиот.       «Но какой же, сука, умелый идиот», простанывает в своей голове Лика, совсем теряясь в ощущениях из-за одного конкретного человека.       Пальцы играются с пряжкой ремня, то ослабляя давление, то затягивая его сильнее, чтобы аж искры из глаз посыпались. Максим отрывается от манящей, дурманящей разум груди, напоследок легонько дунув на возбужденную плоть, и оказывается лицом к лицу с дрожащей, так крепко прижимающейся к нему девушкой. Смотрит на такое знакомое до каждой черточки лицо и понимает — повзрослела.       Тогда еще двадцатилетняя, Ника была охренеть какой шикарной со своей кудрявой пышной гривой и соблазнительно покачивающимися при ходьбе круглыми бёдрами, из-за которых он и нарушил тысячу и один свой принцип, упав в объятия безотказной чернокнижницы. Сейчас, когда лишняя детская припухлость ушла, сменилась острыми чертами, её красота стала ещё заметнее, более вызывающей, даже несколько диковатой, отчего внизу живота завязывался тугой комок от осознания того, что именно его эта девушка предпочла.       Такая красивая, сексуальная и желанная.       Если бы Макс мог, он бы положил мир к её ногам. Он её не любил и не собирался этого делать, но, Господи Иисусе, Евника всегда для него находилась в приоритете.       На финале двадцать второй битвы он не был готов ей проиграть, но был готов отдать руку.       В суде он не был готов к оглашенному приговору, но был готов подождать несколько лет, потому что знал, что там, на свободе, есть Ника.       Уже на нарах он не был готов к пришедшим бумагам на развод от все-все узнавшей жены, но был готов подписать, что, собственно, и сделал, потому что был тот, кто его ещё ждал.       И будет ждать.       И вот он здесь. С ней. Снова, на том же месте.       Как забавно, они ведь именно здесь, три года назад, в свой первый раз…       Недовольная внезапной заминкой, Лика притягивает чужую голову ближе к себе, крепко сжав в ладони воротник так раздражающей её водолазки и приникает к тонким мужским губам, с удовольствием хныкая, когда Максим мгновенно приходит в себя. Сжимает в крепких ладонях упругие ягодицы, оттягивает кромку трусов и пропихивает язык в ее рот. Такой горячий и приветливый, как и всегда. Проводит кончиком по ровному ряду белых зубов, играется с женским языком, ещё сильнее распаляя, подталкивая ещё ближе к чувству безумного несдержанного возбуждения.       Рука, стискивающая тонкую шею, не позволяет отстраниться, чтобы хотя бы воздуха заглотнуть, только давит на позвонки, заставляя стукаться друг о друга зубами.       Сука, как же хорошо… Если бы Лика могла, она бы осталась в этом моменте на-все-гда.       Да-а, Матвееву ещё учиться и учиться. В принципе, как и всем тем, кто был до него. Никто из всех анжеликиных партнёров и рядом стоять не может рядом с этим мужчиной, так уверенно и свирепо заявившим на неё свои права, а сейчас трахающим ее рот своим языком.       Пресвятая Богородица, если он до такого состояния одним лишь языком её довёл, то чего можно ожидать от пальцев? От члена, в конце концов!       И представить страшно, и в то же время она чувствует, как начинает немного покалывать там, внизу. Как становится все более скользко, как отчаянно хочется поелозить, чтобы ткань трусов прошлась туда-сюда.       Отчаянно простонав в мужской рот, Лика обхватывает дрожащими руками широкие плечи Максима, прижимается к его груди своей, с призывной торчащими твердыми горошинами сосков и закидывает ногу ему на бедро. Дотягивается каблуком до поверхности стола и, чуть надавив, сбрасывает с себя надоевшую туфлю, чтобы та перестала натирать мозоль на пятке и уже не мешала отдаваться своим ощущениям.       Ещё бы вторую скинуть — и вообще заебись будет, только чулки, падла, жалко — порвёт ведь. Может, Левин не откажет ей в небольшой просьбе, чтобы его пиджак послужил ковриком некоторое время?       Лика спускает ногу с чужого торса и резко уходит вниз, в темноте пытаясь нашарить мужской пиджак и млеет от опустившихся на спину горячих рук.        — Что ты делаешь?        — Мне пиджак твой нужен. Не хочу чулки порвать, ещё ведь сниматься.       Он только понимающе хмыкает, вспоминая, как сильно Ника порой истерила из-за его неосторожности и вечно приведённых в негодность вещичек: что нижнего белья, что чулок, да тонких колготок. Ох, и сколько денег он потратил на возмещение, — ещё и с процентами, вот же ушлая баба ему попалась! — убытков, зато как радовал глаз тот комплект белого кружевного белья с пушистым пеньюаром, в котором девушка выглядела словно ангел.       Если, конечно, не смотреть ей в глаза и не видеть отблески красного, которые появлялись в моменты пика возбуждения — это евникин демон напоминал о своём существовании.       С удовольствием потоптавшись на предмете мужского гардероба, Анжелика довольно хмыкает и, схватив мужчину за руки, бесцеремонно опускает их на собственную задницу. Как хорошо, когда все находится на своих местах. Без стеснения она проводит снизу вверх по короткостриженым волосам, слегка оттягивая голову, снова возвращаясь к ремню, чтобы уже окончательно откинуть его подальше.       — Ты мне каждый день снилась. — Лика хмыкает на это внезапное откровение со стороны мужчины, — как будто она до сих пор этого не поняла — и тянет собачку на штанах вниз.       Он же ведь практически не скрывал этого факта, что Лику заставило умилиться и даже немного смутиться от кольнувшей вины — у него ведь к Евнике чувства, причём, походу, настоящие, а она тут с ним ебаться собралась. Но она себя успокаивает тем, что он — нормальный мужик, который ни в жизнь не откажется попробовать на вкус обеих близняшек, особенно когда ему преподносятся буквально на блюдечке и с лозунгом «Бесплатно! Горячо! Быстрее!»       Зато вот по отношению к сестре появился вопрос, причём не терпящий отлагательств — почему и как она вообще могла скрывать от своей родной крови тот факт, что периодически зажимается везде, где только ни попадя, с достаточно противоречивым персонажем своего сезона и, по всей видимости, активно отвечает на его внезапно вспыхнувшие чувства.       И все равно, что как таковой любви она от него к Нике не чувствует. Если он выбрал её, чтобы изменять собственной жене, значит, что-то да нашёл, а если нашёл, то никогда не поздно запустить свои грабли глубже в его душу.       Юркая ладошка пробирается под плотную ткань офисных брюк и, сжимая затвердевший орган, вырывает судорожный рваный выдох.       Лика станет его самым желанным ночным кошмаром, и ничто её прямо сейчас не заставит сдвинуться с места или передумать относительно решения показать Левину все, на что она способна и как может действовать, чтобы свести мужика с ума.       Нежно, более чем ласково, если судить по сложившейся ситуации, она снимает чужие ладони со своих ягодиц, упирается в широкую грудь и слегка отталкивает, чтобы дать себе немного пространства. В первую очередь, чтобы немного отдышаться — такое близкое к ней нахождение мужчины туманит рассудок, совсем отключая мозг, превращая её в бесформенное талое желе. Жар его тела и жар её тела от его действий и слов просто не дадут ей в полной мере насладиться происходящим, надо немного остыть.       Во вторую очередь, чтобы с удобством расположить внизу, на коленях перед ним, подогнув все края мягкого пиджака, чтобы не дай бог, нигде никакая затяжка на тонком капроне не осталась, иначе видит бог — побежит мужчина в магазин за новыми. Деланно-невинно смотрит на него снизу вверх, — потому что знает, как это мужчин заводит, заставляя совсем перестать думать и полностью отдаваться своей животной стороне, желающий всего и сразу — и прижимается щекой к выпирающему из-под ткани члену. Водит головой туда-сюда, создавая такое нужное ему трение.       С удовольствием слушает, как дыхание становится прерывистым, а губы сжимаются в ниточку, чтобы ни одного звука лишнего не вырвалось.       Вместо этого запускает длинные пальцы в кудрявые волосы, в собственническом жесте, — совсем по-хозяйки — с трудом наматывает длину на кулак. И зачем только так волосы мелко накрутила? Совсем неудобно, ещё и останется после этого не с причёской, а мочалкой на голове, потом ещё будет его винить во всех смертных грехах.       Свободной ладонью обводит округлость девичьих щечек, большой палец соскальзывает на мокрые, немного припухшие от его несдержанных поцелуев губы и слегка оттянув нижнюю, засовывает его внутрь. И Ника его не разочаровывает: послушно расслабляет челюсть, позволяя проникнуть глубже. Прикусывает каждую фалангу и рисует языком узоры на на малой территории его кожи. Единственной, до которой ей удалось достать.       Лика томно прикрывает глаза, ощущая, как в темноте комнаты мужчина запоминает каждый миллиметр открывшейся картины.       Приятно.       Интересно, узнай он, что перед именно Лика, был бы ли он точно таким же отзывчивым и в этой извращенной манере нежным, или стал бы совсем другим? А если бы стал, то каким? Ещё нежнее? Ещё грубее? Или вообще безэмоциональным, желающим только получить свою порцию разрядки и ничего более?       Она понимает, что не хочет этого знать. Не здесь, не сейчас.       Сначала ей нужно получить его всего, без остатка, как в тайне от неё сделала это сестра три года назад.       Её очередь.       Лика лукаво усмехается, разрушая этот фальшивый мимолетный образ невинной девочки, впервые в жизни пропавшей в подобную ситуацию, и начинает действовать смелее, увереннее. Совсем не так, как с Димой, в отношениях с которым постоянно надо холить и лелеять его такое хрупкое его, что на протяжении всей Битвы сильнейших переживало эмоциональные качели — от неё в том числе. Здесь, в этой комнате, она может быть самой собой. В спальне с Матвеевым — послушной.       Ей нужно насладиться этой возможностью, прежде чем все вернется на круги своя.       И она наслаждается.       Начинает прямо сейчас, в тот момент, когда проказливые пальчики крепко хватаются за ткань брюк на мужских бёдрах и в одно резкое движение стягивают их до колен. Внезапно, но тёмные, — хотя, может и светлые, разве в темноте разберёшь? — боксеры тоже оказываются снятыми, а член, освободившийся от лишнего давления, чуть покачивается и случайно касается кончиком ликиного носа.       Она неловко улыбается этому небольшом происшествию и напрягает зрение, чтобы во все глаза рассмотреть все происходящее, чтобы насытиться как физически, эмоционально, так и с эстетической стороны, хотя ни один нормальный человек ничего эстетического в трахе в любовником родной сестре в пыльной подсобке не увидел бы.       Лика проводит ладонью по всей длине, разгоняя кровь и размазывая предэякулят.       Хорошего мужика Ника отхватила. Прям мужика.       Запястье приходит в движение, медленно и тягуче ведёт свою игру.        — Возьми. — неожиданный приказ сверху заставил Анжелику максимально напрячься для сохранения более-менее нейтрального выражения лица.       Однако нетерпеливый. Неужели действительно так ждал встречи с девушкой?       Первом порывом было, естественно, показать, что никто ей никогда не приказывал и позволять начать она не собирается, но отчего-то прикусывает язык, продолжая пялиться.       Впрочем, кто она такая, чтобы перечить взрослому мужчине?       Родители ведь всегда говорили, что старших надо слушаться, но никогда не уточняли, что в таких ситуациях надо бежать куда подальше. Сейчас ей объяснять подобные тонкости слишком поздно — она уже послушно открыла рот навстречу, даже не сглотнув скопившуюся во рту слюну.       Анжелика призывно высунула язык, помотав им вправо-влево и зажмурилась от крышесносного ощущения лёгкой тяжести на языке, когда Максим не выдержал подобного зрелища и решил перейти с позиции наблюдающего/принимающего к более активной роли и подтянул её голову ближе к своему члену, уложив нежную головку на девичий язык. Ловкие девичьи пальцы обхватили ствол у основания и сошлись, образуя плотное кольцо. Проходятся вперед-назад, сильнее заводя мужчину, чтобы у того не осталось сил на осмысление, чтобы перешел на чистые инстинкты и забыл вообще обо всем.       О том, что они окружены несколькими десятками человек, что сейчас, вообще-то, Анжелику наверняка ищут. Что может случиться большой скандал, если их запалят.       И он забывает.       Будучи не в силах больше ждать, он без предупреждения толкается вперед, резко оказываясь в теплом плену ликиного рта, от неожиданности распахнувшей глаза. Подается бедрами назад, освобождая пространство и снова вперед, упираясь в заднюю стенку горла не успевшей среагировать и оказать сопротивление, — инстинктивное, отнюдь не из-за нежелания — девушки.       Лика поднимает взгляд вверх, смотрит на запрокинувшего голову мужчину и ухмыльнувшись собственным мыслям, придвигается на коленях ближе к чужому телу, начиная активно двигать головой, не позволяя себе сбиться с темпа или заглотнуть меньше. Она стонет, пуская вибрацию по всей длине и едва не мурчит от услаждающего слух вырвавшегося стона уже из колдуна. Всасывает щеки, создавая вакуумный эффект, отчего голова Максима совсем идет кругом, и его толчки в ее рот становятся сильнее, чаще, беспорядочнее.       Горло начинает чуть саднить от чужой активности и неумолимости, но стоит ли на это обращать внимание? Вот и она думает, что нет. Поэтому продолжает послушно держать рот открытым, двигать головой и помогать себе рукой, чтобы усилить трение и вобрать как можно глубже.       Лика даже не помнит, кому и когда в последний раз с таким упоением сосала, честное слово. С Димой она вообще очень редко могла себе позволить что-то подобное, потому что с Матвеевым было хорошо просто трахаться из-за постоянного присутствия инкубов, а вот минет был не настолько хорош.       Тонкая струйка слюны стекает по подбородку вниз, капая на оголенную грудь.       Калманович выпускает член изо рта с громким пошлым «чмок», с интересом глядя на толстую ниточку слюны, протянувшуюся от ее губ до головки и обрывает ту языком. Левин нетерпеливо тянет её наверх и, не рассчитав силу, с тихим грохотом толкает её на пыльный стол грудью, тут же извиняясь поцелуями, отпечатывающимися горящими метками на каждом позвонке, к которым поочередно прикасаются влажные мужские губы.       Бедра игриво приподнимаются и зазывающе покачиваются из стороны в сторону — она знает, что он смотрит на нее и тяжело сглатывает. Но вместо такой желанной сейчас заполненности, она получает мимолетные прикосновения подушечек пальцев, что в истинно садистских жестах дразнят нежную пылающую кожу, размазывают по округлым бедрам влагу.       Заставляют сходить с ума и желать в сотни раз больше.       Будучи больше не в силах сдерживать своих низменных желаний, Анжелика подаётся бёдрами назад, плотно прижимается промежностью к члену и пошло потирается. Блаженно закатывает глаза и едва ли не мурчит, ощущая, как головка скользит между складками влагалища, как едва уловимо задевает клитор. А после глухо стонет в собственную руку, когда Максим, наконец-то, входит на всю длину сразу, видимо, тоже устав от прелюдий.       Времени привыкнуть у неё точно не будет, потому что Максим как будто только этого и ждал.       Он наваливается на неё всем своим живым весом, заставляя плотнее прижаться торсом к столу. Прикусывает кожу в районе загривка. Начинает размашисто и спешно двигаться, — настолько спешно, что у неё аж искры из глаз посыпались и возникло такое чувство, будто он чувствует, что их вот-вот должны запалить и старается все успеть — наполняя пространство громкими звуками шлепков плоти о плоть.        Набухшие, до болезненной гримасы чувствительные соски трутся о шершавую поверхность стола, — принося вслед за этим странные крышесносные ощущения, которых по идее быть не должно, она же не страдает тягой к мазохизму — тазовые косточки неприятно бьются о угол мебели. Но ничто из перечисленного не мешает мужчине выбивать из нежного юного девичьего тела сладкие просящие стоны.       Стоит быть немного тише, чтобы никто не решил зайти в эту комнатушку и «случайно» наткнуться на двух любовников.       Поэтому крепкая большая ладонь ложится на тонкую шейку и несильно сжимает, чуть придушивая и перекрывая возможность издавать громкие звуки.       Хотя кто бы знал, как он любил слушать евникины громкие стоны, временами переходящие в самые настоящие крики в периоды особо сильной чувствительности и огромной волны наслаждения. Будь они сейчас дома, он бы заставил её кричать точно также, как и тогда, после окончания съёмок финала двадцать второго сезона, когда они, пьяные в драбадан, едва держась на ногах, пешком добрели до его съёмной квартиры.       Лика запрокидывает голову назад, укладывая её на чужое плечо, прогибается в позвоночнике, когда Левин давит ладонью ей на горло и толкает к себе, заставляя прижаться спиной к его телу. Свободной рукой сжимает густую копну, отпускает, с трудом освободив пальцы, и скользит прямиком до груди. Стискивает мягкие полушария крепкой хваткой и пощипывает горошины сосков.       А потом, совершенно внезапно, позволяет себе с шумом и силой резко ударить её по ягодице.       Калманович, несмотря на сжатое в тисках горло, громко вскрикивает и невольно сжимает мышцы влагалища, начиная ощущать его член внутри себя ещё явственнее.       А потом бьёт снова. И снова, и снова. И так, до тех пор, пока из глаз девушки не начинают катиться слезы, — не столько из-за боли, что до странного удивительно, сколько из-за банального переизбытка эмоций и осознания, что ей, оказывается, подобное в сексе тоже нравится — капая ему на запястье.       Рука на горле, грубый, почти животный секс, сильные болезненные удары по одному из самых нежных мест на её теле — Дьявол, да по жопе её даже мама никогда не била, хотя было за что!       Куда она катится?       Скорее всего в ад.       Но да и плевать, если там её будут иметь также, как Максим сейчас, она согласна.       Все, что её сейчас волнует, это чтобы он был сильнее. Быстрее. И ещё на несколько оттенков жёстче.       Горло першит, пот стекает по виску, тело начинает потряхивать, а низ живота простреливает сладкими спазмами. Угол проникновения меняется буквально на миллиметр, но этого хватает, чтобы раз за разом попадать в нужную точку, а когда мужские пальцы, — оставившие пострадавшую красную задницу в покое — наконец-то прикасаются к игнорируемому до этого комочку нервов, Лика не может сдержать громкого протяжного стона, который тут же теряется и глохнет в широкой ладони, соскользнувшей с шеи на рот.        — Ника. Ника. Ни-и-и-ика. — она даже не обращает внимания на чужое имя, нашептываемое ей на ухо. Только дрожит вся, сжимаясь вокруг него, когда электрический разряд пробегает по всему телу и взрывается аккурат в районе живота.       Совсем уж не по-джентельменски, — даже не дождавшись того момента, когда мощная волна оргазма перестанет заставлять ликино тело дрожать — Максим стаскивает ее на пол, благо успел потянуть поближе пиджак. Она только успевает разомкнуть губы и сглотнуть накопившуюся слюну, чтобы самой поддаться вперед и за несколько движений подвести его к долгожданной разрядке.       Теплая вязкая жидкость перемешалась со слюной и собралась в уголках губ.        — Ебать…       Лика тоненько хихикает в ответ на это и проглотив основную массу, кропотливо вытирает всю поверхность губ, с сожалением смотря на оставшиеся на ладони следы от размазанной помады. Опять придётся хрен знает сколько простоять около зеркала, чтобы привести себя в порядок.       На макушку внезапно опускается ладонь и треплет по кудрявым волосам, соскальзывает на подбородок и поднимает девичье лицо вверх. Максим тепло улыбается до сих пор стоящей перед ним на коленях девушке и резко тянет на себя, помогая подняться. Притягивает ближе, прижимая к груди, и сладко целует, нисколько не брезгуя — чего тут брезговать, если твоя же баба тебе хорошо сделала?       И Анжелика, кажется, понимает, почему Евника ей ничего о своём новом мужике не рассказывала. Будь она на её месте, тоже бы тысячу раз подумала, а точно ли стоит таким мужиком делиться, пусть и с собственной сестрой.       Этот поцелуй отличается от всех тех, коими мужчина её награждал в течении всего проведенного наедине времени. Этот тягучий, неторопливый и такой нежный, что аж в груди защемило от желания закрыться здесь навсегда и оставить его в глубоком неведении, лишь бы это порнографическое подобие сказки не заканчивалось. Его ладони ласково пробегаются по бокам и бёдрам, своими прикосновениями будто извиняясь за все оставленные синяки. Язык облизывает девичьи губы, залечивая мелкие ранки от её собственных зубов.       Какой он, блять, многогранный.       Лика все ещё находится в прострации, смотрит на мир через густой туман и тычется всюду, словно слепой котенок, только по ощущениям понимая, что вот, раздетый по пояс Максим, едва успевший щелкнуть пряжкой ремня на натянутых брюках, одевает на неё юбку. Застегивает сзади, доведя собачку до конца, до едва слышного щелчка. Вот помогает убрать грудь в чашки личика и сразу же опускает на плечи отряхнутую рубашку.       А когда становится перед ней на колени и одевает на неё туфли, позволяя опереться ладонью о свою голову, так вообще чуть ли не падает.       Этот мужчина так всегда после бешеного дикого секса обходится с её сестрой?! Господи, блять, Иисусе! Да тут грех не завидовать!       Матвеев-то дай бог если сигарету прикурить даст, не говоря уже о большем, а тут полноценная забота о дорогой сердцу женщине.       И где только Лика успела так проебаться?        — Встретимся после съёмок?       Младшая Калманович только кивает, подобно ничего не соображающей амебе и получает благодарный поцелуй в висок. От этого становится совсем плохо. Знала бы она, что между ними все настолько хорошо и нежно, стала бы она плевать на все и отдаваться Левину, забыв про существование сестры?       Она не знает, и в этом её самая большая проблема.       В уголках глаз собираются предательские горькие слезы вины, которые Лика сдержать, увы, не сможет. Поэтому приходится трусливо отступить и буквально вылететь из подобного помещения, оставив мужчину за спиной, воспринявшего такой скоропостижный уход девушки, как нечто само собой разумеющееся.       Он и так Нику задержал неприлично надолго со своим «соскучился», наверняка её вовсю ищут, а он ее заколебал. Тьфу ты.       Лика чуть ли не бежит на своих ходулях для самоубийц по коридорам Стахеевского особняка, размазывая по бледным, нисколько не зарумянившимся от смущения или стыда щекам, и сама же на себя злится, что не хочет плакать навзрыд и ползти на коленях до сестры, чтобы принести свои самые искренние извинения.       Ей не стыдно. Ей не совестно. Ей нормально.       Она бы с удовольствием повторила этот аттракцион хоть трижды.       Только как теперь сестре в глаза смотреть? Она же не тупая, сразу все поймёт, как только Лика зайдёт в Готический зал. Боже, да все всё сразу поймут, от неё же мужиком и сексом за километр несёт, а когда этот самый мужик зайдёт следом за ней, будет ну совсем плохо.       Какая у сестры вообще будет на это все реакция?       Анжелика надеется, что нормальная, для них в частности. Что она не станет жадничать и предъявлять на Левина свои права. Что не начнёт с кулаками кидаться на неё, требовать извинений, — Лика, конечно, извинится и все такое, но не будет там ни грамма искренности, лишь сухая формальность — и не скажет в конечном итоге, что с этой минуты она ей больше не сестра.       До дверей в Готический зал оставалось чуть меньше полутора метров, когда Лика нерешительно застыла и невольно повернула голову в сторону лестницы, всерьез раздумывая над тем, чтобы тихо-молча съебаться из Стахеевского, никому ничего не сказав, и запереться в своей комнате в сестринской квартире, чтобы вдоволь настрадаться из-за своей подлой похотливой натуры, не способной пройти мимо мало-мальски симпатичного мужика, у которого есть член, а не его жалкое вялое подобие, а после также тихо-молча уехать к родителям в Израиль.       Да, струсила. Но кто в такой ситуации не струсил бы? Да, решила отказаться от возможности побороться за свое место под солнцем из-за мужика. Но разве она первая? Или последняя? Нет конечно, вся суть битвы, вот уже почти как десять, строится на том, что женщина, так или иначе, должна проиграть рядом стоящему мужчине.       Да, думает над тем, чтобы бросить сестру одну.       Но назовёт ли её Евника сестрой после такого?        — Там тебя, вообще-то, все уже обыскались, а ты тут стоишь, проход загораживаешь.       Хриплый шёпот из-за спины заставил сначала вздрогнуть — Лика не думала, что кто-то ещё находится за пределами съёмочной площадки. А потом напрячься и вцепиться ногтями в плоть поднявшей уродливую голову ярости. Этот комок негатива, вызванный собственными смешанными чувствами, сейчас ей не помощник. А если сорвётся, тогда точно плакало её место в проекте и на телевидении в целом, не говоря уже о финале и звании хотя бы финалиста.       Драки ведь тут не приветствуются, а так сейчас захотелось приложить рыжую блядину её тупой башкой с надутыми жабьими губами о вон ту колонну.       Поэтому Калманович сжимает зубы и, громко скрипнув ими, резко разворачивается к Кузнецовой, испепеляя её взглядом.        — Ебло свое утиное завали и шуруй в комнату отдыха: у тебя помада смазалась, выглядит убого.       Николь, задохнувшаяся от возмущения, сделала шаг по направлению к девушке и приподнялась на носочки — каблук у неё гораздо ниже, а если ещё учесть, что сама по себе Анжелика та ещё дылда, то светлой фее надо таскать с собой стульчик, чтобы смотреть ей прямо в глаза.        — Ахуела? Сама не лучше выглядишь, будто только что член во рту держала и позволяла драть себя, как шлюху последнюю.       Шипение женщины различить удаётся с большим трудом — и это с той мёртвой тишиной вокруг них. Лика дёргается от этих слов, тут же замечая торжествующие искры в чужих зелёных глазах и старается держаться себя в руках, чтобы не вырвать их вместе с линзами.        — Ах ты лицемерная тварь…       Лика резко скидывает руку и, схватив Николь за волосы, разворачивает спиной к себе и прижимает к своему телу, крепко обхватывая, чтобы женщина не смогла вырваться. Впивается длинными ноготками в тонкую кожу предплечья и та лопается, позволяя маленьким капелькам крови катиться, пачка рукава платья.        — Не во имя Отца, и Сына, и Святого духа.       Занятая своими тщетными попытками выбраться из удушающего плена молодой своенравной девицы, ослепленая болью в пострадавшей конечности, Кузнецова пропускает мимо ушей начавшуюся быструю, типично-чернокнижную начитку, которыми ведьмы обычно не пользуются.       Ну и хорошо, чем позже поймёт, для чего её в эти «объятия» затащили, тем Лике же лучше — будет слишком поздно защиту поднимать и что-то предпринимать против той гадости, что девушка на неё повесить хочет.        — Приходи, заходи, свежей кровью тебя призываю, тёплой плотью тебя зазываю. Прислушайся ко мне, послушайся меня, покуда в жертву тебе приношу, на откуп тебе отдаю. Убей все то, что она годами в себе растила, глаза плотной тканью закрой и питайся.       Кузнецова, заподозрившая неладное из-за резко ударившего её в грудь потока ветра, замолкла и застыла, как испуганный заяц, прислушиваясь к звукам за спиной, пытаясь разобрать произносимые Калманович слова.        — Питайся, питайся ею, как единственным источником жизни.       Но Анжелика говорила на языке своих еврейские предков, поэтому светлой фее было не дано понять, что же именно сейчас творится и к каким демонам её отправляют. Зато ясно различила эту манеру читки и сложила два и два.       Сложила и испугалась, из-за чего начала пытаться вырваться ещё активнее, позволяя себе ещё просить помощи, думая, что кто-то услышит.        — Пускай всех друзей своих растеряет, пусть любовь свою потеряет, пусть силу свои по крупицам по полу собирать станет, да не соберёт никогда. Пускай мучается, страдает, кричит и плачет, пока ты ее всю по кусочкам жизни лишать будешь. Мои слова, да черту в уши.       Не видя необходимости дольше положенного прикасаться к этой случайности в мире эзотерики, она расслабляет руки и ещё подталкивает Николь в спину, чтобы та, если не слетела с лестницы и переломала себе позвоночник, то хотя бы влетела рожей в стену. Лицо Кузнецовой, успевшей затормозить, остаётся девственно-чистым, к большому неудовольствию ведьмы.       Зато её собственное лицо никто щадить не собирается: на щеку с размаху опускается женская ладонь, голова дёргается в сторону.        — Сучка, какую гадость ты на меня повесила?        — Всю возможную гадость ты на себя сама повесила, когда рот открывать начала. Я лишь устанавливаю справедливость. — потирая кожу, холодно отвечает Анжелика.       Побагровевшая от злости Кузнецова издаёт слишком высокий для своих возможностей боевой клич, больше похожий на вопли диких папуасов, впервые увидевших цивилизованного человека, и кидается на Калманович. Ещё резво так, что девушка моргнуть не успевает, как оказывается впечатанной в стену и с летающими мушками перед глазами.       Вот эта Кузнецова, конечно, корова…       На шум из коридора начинают обращать внимание ожидающие главную пропажу сегодняшних съёмок экстрасенсы. Ника, успевшая за это время законнектиться с Лизой и Арти, на отсутствие младшей обратила только сейчас, будучи слишком занятой налаживанием дипломатических отношений и прощупыванием почвы. Она даже анжеликиного вампиреныша успела бегло просканировать, чтобы хотя бы примерно знать, что парень из себя представляет.       Между животом и грудью селится чувство тревоги и не страха, а какой-то странной настороженности, будто вот-вот случится что-то плохое, а ты не можешь понять, с какой стороны исходит опасность.       Хотя тут к гадалке не ходи, — а к Шепсам особенно, ох и попил у неё крови Александр, когда она после финала своего сезона и успешного отбытия бойфренда за решётку, решила провести мост между собой и мужчиной, потому что лишним не будет, и из раза в раз была вынуждена слушать на каждую просьбу «я не гадалка и не поисковик, съебись» — что опасность от Лики вьюгой потянуло.       И оказывается более чем права, когда перед ней оказывается картина с дезориентированной близняшкой и вцепившейся в неё, как бультерьер в последний кусок мяса, рыжей ведьмой.       Первые пару секунд Евника в чем-то признаётся — затупила. Ошалела, ахуела — синонимов много, суть одна. Просто стоит и хлопает глазами, глядя на то, как здоровая взрослая тётка херачит головой об стену её близняшку, а та даже не пытается сопротивляться, ловя глюки. Но когда информация обрабатывается, и мозг переводит для неё сие зрелище, Ника преисполняется истинно родительской яростью и на всех парах с кулаками летит в сторону рыжей ведьмы, даже не думая о том, что всех троих могут сейчас просто попереть с проекта и спокойно переснять проходку и готзал, будто сестры-Калманович никогда не подавали заявку на участие, а Кузнецова в последний момент отказалась от места в сезоне.       Кулак у старшей Калманович маленький, хрупкий, но зато есть куча массивных колец, которые оставляют глубокие царапины и болючие страшные синяки, чем она и пользуется. Хватает оппонентку за волосы и оттянув от сестры, наотмашь бьёт тыльной стороной ладони по лицу замешкавшейся светлой феи. Толстая нижняя губа лопается от силы удара, линза с глаза куда-то съезжает, открывая природный цвет женщины.       Ника в приступе неконтролируемой агрессии бьёт ещё раз, и на этот раз из носа Николь тонкой струйкой начинает течь кровь. А потом ещё раз, только чуть повыше, и на виске остаются три неглубокие царапины и совсем скоро нальющаяся шишка под бровью.       Она бы продолжила этот акт ранее невиданной для неё жестокости, если бы не вовремя подоспевшая охрана, кинувшаяся разнимать двух взъерошенных баб, кроющих друг друга матом, на чем свет стоит и все пытающихся дотянуться друг до друга хотя бы ногой, чтобы оставить последнее слово за собой.        — Ты мне ещё за это ответишь, шлюха! — выплевывает Ника, скидывая с себя чужие руки.       Её грудь быстро вздымается от сбившегося дыхание, в ушах грохочет учащенное биение сердца, а глаза блестят настолько яркой ненавистью и практически непреодолимой жаждой человеческой крови, что Арти, ещё пять минут назад весело болтавший с ней на всякие разные темы, не уставая перепрыгивать с одной на другую, сглотнул и отступил за спину Лизы, с пофигичностью червя наблюдающей за развернувшимися петушиными куриными боями.       В её взгляде не было ни капли осуждения, хотя казалось бы — православная ясновидящая, изо всех сил топящая за Бога и церковь должна тут первой стоять и исходить ядом в сторону Калманович. Больно понимающей она была, и что-то Нике подсказывало, что Петрова на её месте поступила бы точно также.       То ли женщине не чуждо ничего истинно человеческое, то ли не такая она уж и светлая, раз закрывает глаза на данное насилие, потому что, судя по всему, доброжелательно относиться и планировать совместный выход в тройку финалистов не перестанет.       Странная она, но отчего-то на душе потеплело.        — Только после твоей сестрички-потаскушки!        — Что сказала?       Охранник, разумно решивший не покидать своего рабочего места, пока обе женщины не успокоятся, почувствовал, как кровь девушки начинает кипеть. Потянул к ней руки, чтобы успеть перехватить и тут же скривился от боли, когда его по этим самым рукам хлопнули и рявкнули, что «никого держать не надо, бешеная тут только одна и она напротив».        — А ты спроси у неё, с кем она пять минут ебалась, когда её вся съемочная группа искала!        — Ебло утиное закрыла и съебалась, пока я тебе не добавила.       «Ебалась?! Это ещё что за новости?! С кем, когда? Как она вообще умудрилась?» Ника не показывает, что слова рыжей вывели её из равновесия. Зато протяжный болезненный стон со стороны Лики заставил мгновенно забыть о утаскиваемой в неизвестном направлении Кузнецовой, все ещё продолжающей брыкаться.       Евника быстро подходит к Анжелике и, закинув её руки себе на плечи, помогает принять более устойчивое положение. Приподнимает опущенную голову и внимательно смотрит в рассеянные, слезящиеся от боли родные глаза и проклинает Николь. От всей души проклинает, неустанно повторяет одни и те же слова в свое голове, натравливая на неё всю бесятину, до которой сейчас только может дотянуться, обещая им такое подношение за выполненную работу, что тут любой скептик проекта впереди всех побежал бы указ выполнять.        — Эта рыжая маңда съебалась?       Ника, не способная выдавить из себя и слова, лишь кивает, на что в ответ получает досадный цок.        — Жаль, я тоже хотела ей въебать.       Вампир, — оставшийся дальше следить за «титрами после фильма», в отличии от большинства своих коллег, уже вернувшихся в помещение — громко хмыкает в ответ на это и наконец подходит к ним ближе.        — Кого не поделили? — беспечно интересуется он, подхватывая слабое тело на руки, не обращая внимание на попытавшуюся протестовать старшую Калманович. Разве время сейчас строить из себя сильную и независимую, если тут правда помощь нужна?       А ему и правда интересно, что такого могло произойти, чтобы два экстрасенса при первой же встрече, причём не в пределах испытания или Готического зала, умудрились зацепиться и устроить побоище.        — Мозги. — так же беспечно отвечает Лика, укладывая голову ему на плечо. — Ей обидно, что своих нет, вот и решила мои забрать.       Вампир заливисто хохочет, пока угрюмая, распереживавшаяся Евника плетется следом за ними, и внезапно понимает, что аромат Анжелики едва уловимо изменился. Добавился ещё один запах, не слишком яркий, но и не слишком тусклый, чтобы его не заметить.       Так пахнет от женщин, разделивших постель с чужим мужчиной.       Он удивлённо поднимает брови.        — Ты что, умудрилась с её мужем трахнуться?       Где-то сзади спотыкается старшая из близнецов.       Младшая на это только шипит.        — Нет.        — От тебя сексом и чужим мужиком пахнет. — упрямо возражает он, добираясь до комнаты отдыха. Ногой открывает дверь и заносит свою ношу внутрь, достаточно нежно опуская на рядышком стоящие стулья. — И, как по мне, это единственная причина, почему она могла на тебя накинуться.        — Не угадал. — ещё умудряется улыбнуться, как бы безмолвно говоря, что это не его собачье дело. Вампир понятливо сверкает глазами и, насвистывая какую-то мелодию себе под нос, покидает компанию девушек, напоследок хлопнув дверью.       Непреднамеренно, просто слишком хорошо работнички смазали старинные петли.       Евника ничего не говорит, только молча, кивком головы благодарит примчавшегося к сильнее всего пострадавшей в этом неравном поединке, — ну куда пусть и высокая, но худющая, как жердь Лика против такой кобылицы, как Николь, на которой только в поле пахать? — и обещает ему, что обязательно отвезёт свою безответственную сестрёнку, — зашипевшую на слове «больница» похлеще череватовского Толика — на МРТ из-за большого подозрения на сотрясение головного мозга.       «Я вас умоляю, там нечему сотрясаться», едва не выдает вслух старшая Калманович, но вовремя прикусывает язык. Хотя судя по искоса брошенному на нее взгляду младшей и украсившей ее бледные губы ехидной ухмылке, она прекрасно уловила исходящие от нее волны и сама сдерживает себя, чтобы совершенно неуместно не заржать. А еще улавливает от сестры те волны, которые неминуемо означают приближающийся допрос с пристрастием, потому что та нехотя, но сопоставила между собой нелестные выкрики ружей жабы и слова вампира и пришла к неутешительному выводу, что Лика и вправду успела с кем-то потрахаться и именно за это получила по пятое число. «Дьявол, лишь бы не муж Кузнецовой, лишь бы не он».        — Это не ее муж. — ровным тоном выдает Анжелика, когда дверь за врачом захлопывается и едва заметно, — как-то неуловимо виновато — улыбается облегченно выдохнувшей Евнике.        — На пару десятков проблем меньше. Спасибо, что додумалась не лететь к нему в трусы.        — Да брось, с таким только такая жаба, как Николь, и сможет. — весело фыркает она и подбирает ноги под себя, чтобы освободить место рядом для близняшке, моментально упавшей на стул и вытянувшей ноги с довольным стоном, что насквозь прошиб младшую.       Она ведь точно также стонала, когда Максим…       Лика мотает головой в попытке выбросить неуместные мысли из головы, не замечая, как Ника подозрительно зыркает в ее сторону за этот жест, но предпочитает промолчать, давая время собраться с силами и самостоятельно признаться в том, с кем именно забавлялась несколько минут назад. Еще с детства так повелось, что именно она в их тандеме была той самой занозой, которой было тяжелее всего подбирать слова для разговора, признаваться в чем-либо и, конечно же, извиняться, так что Евника делала это все за нее. Но только не когда они были наедине.       Тут уж она отрывалась по полной программе, не позволяя соскочить с темы, но и не давя на слишком взрывную сестру, дожидаясь, когда та созреет и сама расколется.       Но в этот раз Лика молчит, прячет глаза, отказываясь смотреть ей в глаза, и Ника искренне не понимает в чем дело.       «Извини, Ник, но Артем сказал правду — я трахалась с чужим мужиком. С твоим».       «Кстати, а твой этот Левин более чем неплох — задница до сих пор саднит, сидеть больно».       «А ты когда своему Максимке сосала, тоже позволяла себе его вещи в качестве подстилки использовать, или это он после тюряги так решил расщедриться и проявить джентльменские замашки в стиле Гецати?»       Вот что она сейчас должна сказать? Как вообще начинать этот такой трудный для нее диалог, в котором ее низменность, — которой Лика до этого момента гордилась — сыграла с ней злую шутку? Но справедливости ради, она ведь не знала, что у Евники с этим Левиным все настолько серьезно. Да и не было ничего странного в том, что они пользовались одними и теми же вещами, нисколько не брезгуя друг другом, а тут какой-то мужик, которых они делить на двоих начали раньше, чем вообще осознали, что это, вообще-то, не особо приветствуется обществом.       В комнате стоит гробовая тишина. Ника смотрит на Лику. Лика смотрит в пол. Обе тяжело дышат и теряются в своих мыслях, предполагая самое худшее из всего, что только может с ними и между ними произойти.        — Мне есть в чем тебе признаться… — едва слышно выдыхает младшая Калманович, из-за чего старшей приходится чуть наклониться вперед и напрячь слух, чтобы распознать ее бормотание.        — Ну если есть в чем — признавайся. — беспечно пожимает плечами она, откидываясь на спинку стула, складывая руки на груди. — Обещаю, что бить не буду.       Изначально, эти слова подразумевались тонкой шуткой, говорящей, что в чем бы там она не собралась признаваться, Ника все равно будет на ее стороне и никогда не повернется к ней спиной. Но все выходит в точности до наоборот, когда Лика, вздрогнув, вдруг наваливается на нее всем телом и начинается громко реветь в ее плечо, сжимая тонкую фигуру сестры с своих объятиях, попеременно шепча слова извинений, то о том, как сука/тварь/дрянь ну и так далее по списку, если честно, Евника даже не слушала. Только поглаживала ударившуюся в истерику свою младшенькую по голове и чуть покачивала в своих руках, призывая успокоиться.        — Прости-и-и… Пожа-алуйста, прости… Я же… Я же не знала-а-а… — продолжает реветь Лика, невзирая на все слова Ники.       А она, Ника, тем временем, все догнать не может, при чем тут вообще она?        — Лик, успокойся, пожалуйста, и нормально объясни мне, что вообще произошло, и за что ты просишь у меня прощения. Я ничего не понимаю, правда.       Анжелика неохотно отрывается от теплого надежного плеча Евники, утирает покрасневшие от поднявшейся температуры щеки, размазывая тушь по коже, и некрасиво хлюпает носом. Как слепой котенок скользит взглядом по комнате отдыха, в поисках хоть какой-нибудь салфетки, в которую можно было бы высморкаться, но ничего не находит и опять опускает взгляд вниз, продолжая мелко дрожать от нахлынувших эмоций.       И вот какие ей после такой развернувшейся драмы съемки? Прав был доктор, в больничку надо ехать и поскорее, а то что-то голова сильно активно запульсировала, отчего виски начали наливаться свинцом, причиняя дикий дискомфорт.        — Ты бы хоть сказала-а, что… Что… С этим своим Максом вместе… Я бы не стала… — сдавленно шепчет она, втягивая голову в плечи все сильнее и сильнее, пока окончательно не скрывается за завесой из буйных темных волос, лишь бы не видеть лица сестры.       Осуждающего?       Гневного?       Хотя посмотреть там было на что: брови Евники изогнулись, да так, как кажется, вообще не способны. Глаза приобрели идеально круглую форму, напоминая теперь рыбьи, а рот приоткрылся от шока. Вот так тебе новости.       А как это, извините, контрить?       То есть, ее милая любименькая сестрица, с которой они всю жизнь никогда друг от друга не отрывались, случайно, — а случайно ли? — трахнулась с мужиком, с которым сама Ника имела счастье забавляться в одной постели во времена съемок двадцать второго сезона, и о котором давно и думать забыла? Она ведь правильно все поняла? И теперь из-за этого сидит здесь слезы льет, думая, что она, после такого откровения, с ней поссорится и решит отстраниться, выбрав чувства к Максиму?       Да она дура или что?       Лика громко ойкает, когда ее нежданно-негаданно втягивают в объятия и прижимают к своей груди, как мягкую любимую игрушку, с которой и в огонь, и в воду, и медные трубы.        — Дура ты, Линька. — с маленькой ноткой веселья шепчет ей на ухо старшая, прижимаясь щекой к вихрастой макушке.       Она только недоуменно хлопает ресницами, против воли расслабляясь в родных руках.        — Ну переспала и переспала. Пф-ф-ф. — Евника мотает головой, как бы обозначая этим жестом, насколько незначительны ее переживания на этот счет. Нашла о чем слёзы лить, лучше бы раздумывала, как из губошлепок рыжей жабы ботокс побольнее выбить, да скулы в обратную сторону вогнать. Вот красотка бы была, если бы обе сестры ей по ряхе съездили — турецкие хирурги им явно спасибо за такое обширное пространство для работы скажут. — И что теперь? Ну и молодец, что не отказала себе в удовольствии.        — Но ты же мне не рассказывала, что вы с ним… Да и чувства у него к тебе. Я думала, у тебя тоже…        — Ну и что, что чувства? Да и не встречались мы с Максом, чтобы какой-то верности друг от друга требовать, глупо это — он же тогда женат был. У Егорки нашего тоже чувства были, нам это помешало делить его друг с другом?       Лика поворачивает голову к сестре, недоверчиво-недоуменно глядя в ее глаза, отчего Ника их закатывает, громко цокая.        — Ладно. Тогда откровение за откровение — я переспала с Матвеевым.       Теперь очередной шок за день ловит младшая Калманович.        — Как… — на насмешливый взгляд Евники, она только злобно фыркает и стукает ее по коленке. — Не издевайся. Я в смысле что, ты же с ним не хотела?        — Не хотела. — утвердительно кивает она. — Но что-то скучно стало, а под рукой никого не было. А тут Дима. Ну и пошло-поехало. А тебе не говорила, потому что думала, что вы оба решили остепениться, сошлись.        — Если бы сошлись, ты бы об этом знала. — фыркнула Лика. — Да и я? С Матвеевым? И в отношениях? Да я скорее соглашусь шепсовскую голубизну прикрывать, чем с ним встречаться где-то помимо постели.       Ника понимающе хмыкает, припомнив свой, откровенно говоря, хреновый опыт с Димой.       Хотя даже «хреновый» звучит для описания чернокнижника слишком воодушевленно, здесь стоит подумать, каким словом описать тот пиздец, — который, к слову, сестра терпела на протяжении многих месяцев, деля мужика с парой десятков инкубов, причем не только в ментальном смысле и не только тех инкубов, которые относятся к классу демонических тварей — что пытался сотворить с ней Матвеев. Спасибо его учительнице по биологии, что вообще объяснила парнишке базовый уровень пестиков и тычинок, видимо понадеявшись, что дальше он разберется со всем сам.       Не разобрался.        — Вот мы дуры, да?        — Ага.       Близняшки обмениваются многозначительными взглядами и начинают хохотать. Громко, да так, что стены начинают сотрясаться, а кто-то там за дверью, выбравший не самый удачный момент, чтобы пройти мимо комнаты отдыха, матерится вслух. Но это сейчас не важно. Они соприкасаются лбами, переплетают пальцы и дышат в унисон, продолжая потешаться над своими глупыми страхами, которые, как оказалось, были более чем напрасными. Они ведь сестры — Евника и Анжелика Калманович, и никакой мужик никогда не встанет между ними преградой.       А если и встанет, то только с согласия обеих и только в знаменитой шестьдесят девятой, переделанной для участия троих сразу.