Пять нот, сирень, любовь.

Ночь, в комнате было прохладно, ведь окно открыто, в него дует ветер, а на дворе совсем не лето, середина апреля сейчас. Похоронила я недавно собственными руками самого близкого своего человека, а ведь жили мы вместе уже двенадцать лет. Вот как я её со школьного возраста приютила, так потом отпускать больно было, решили и не разъезжаться. Полюбила она меня. Да и я её не меньше. На похоронах ни слезинки не проронила, осознания не было, что она умерла, что нет человека больше, казалось мне, вернусь домой, она меня встретит со своей улыбкой до ушей и позовет ужинать. Раньше-то я и не теряла никого, хоть и с родителями перестала общаться в пятнадцать лет, для меня это потерей не было. Прямо как и Мо Жань я из дома сбежала, вот потом в ней себя и увидела. Июнь был тогда, она около куста сирени сидела нервная вся, я к ней подошла, а девушка неотразимо красивая, сразу улыбаться безумно ярко начала, у меня аж сердце ëкнуло. Узнала я потом, что детдомовская она, ужасно туда возвращаться не хочет. Вот как мы с ней разговорились, так и пришла Мо Жань ко мне домой жить. А имя-то какое у неё красивое, мне даже кажется из-за него, будто знала я еë раньше, будто она и раньше мне ближе всех была. Каждый год ходила она к этому кусту сирени и цветы мне рвала, а я говорила, чтобы не губила их, мол завянут быстро, не стоит того. А она все равно рвала. Как не принесет, так сразу говорит, что ужасно они подходят под мои волосы чёрные, а мои глаза медовые так хорошо картину дополняют. Какое красноречие. Глупая она. Глупая, но любимая. Безумно. Так и вернулась я один раз с работы, рано ещё до сирени было, месяц февраль стоял на дворе, но как-то в это раз уже мне захотелось подарить ей цветы сирени, желание сильное было приятно сделать. Я в цветочный зашла, а там такие пышные фиолетовые бутоны, гортензиями называются. Взяла. Только разулась, вижу, она на полу лежит, а дальше ничего не помню. Помню только, как эти гортензии ей на могилу кладу, они уже повянуть немного успели. И ведь только мои цветы там были. Она одиночка, да и я ничем не лучше. А сегодня уснуть никак не могла, предчувствие плохое было. Понимаете, пианино у нас стоит в зале, она чудесно играла на нём, но после смерти Мо Жань никто не музицировал, да даже я не подходила, этот инструмент вместе с ней умер, по ауре я все почувствовала. Любила она сначала музыку сыграть, а потом бездумно понажимать на клавиши, даже это у неё получалось превосходно, радовало слух. Любила она музыку. А я ее любила. Лежу на кровати и слышу Бетховена! На том самом пианино. Вы понимаете? Два месяца никто не играл на нём, а тут Бетховен. Я подумала сначала, что ворвался кто в квартиру, но когда песня закончилась, то услышала я пять нот, которые ну никак в композицию не вписывались. И все тогда, чуть с ума не сошла, поняла, это моя Мо Жань! Впервые после её смерти у меня слезы рекой, я в зал выбежала, а там никого нет. Как же мне захотелось её увидеть. Её эту улыбку дурацкую с ямочками на щечках. Улыбка-то сказочной была, а смех глупый после неё совсем мне сердце каждый раз топил. Вот теперь я ощутила, уже забытое, но такое неприятное чувство одиночества. В смерти я сама не вижу конца, только новое начало. Да и чего в ней плохого? Вот и захотелось мне с крыши сигануть. Жить смысла не осталось, смысл мой там, на небесах.