Скайрим + доморощенный гений...

…Да уж, месяц Высокого Солнца получил своё название не просто так. Даже в Скайриме, даже тысячи лет спустя после моего обращения здесь летом было жарковато. Даже в новенькой одёжке, которую мне подарил Пьер (хотя я не представляю, где он умудрился достать лучший хлопок, да ещё и по меркам моего тела). Стоять под Солнцем было немного неприятно, но, опять же, благодаря алхимическим навыкам Анны и математическому складу ума нашего друга, они сделали зелье крови ещё и солнцезащитным. Плюс, в отличие от обычного эликсира, этот приобрёл ещё и интересную приятную горечь. Отчего старый теперь казался ещё более пресным и невкусным. И шея Пьера больше не манила меня так уж сильно, как раньше. За исключением тех дней, когда он сам пил те концентрированные горькие напитки, которые добавлял в мою пищу. Кстати, лично для меня он добавлял туда и свою собственную кровь. Именно поэтому он стал казаться куда аппетитнее, чем когда мы только познакомились. Находиться рядом с ним, когда в его крови были частички этой горечи, и не истекать слюной — задачка не из простых. Правда, когда я узнала, откуда он брал оба своих любимых напитка, мне стало обидно, что я — не единственная женщина, ради которой он прилагает столько усилий. Но долго дуться он мне не дал, потому что, когда он это заметил, то просто перестал готовить новый эликсир крови. Я выдержала всего один день, пока жажда не начала грызть меня изнутри. Особенно в его присутствии, ведь он-то кофе и шоколад пить не перестал. А мне пить старые зелья крови было противно. Когда я спросила у него прямо, почему он делает не то, что я от него хочу, он просто рассказал анекдот про кота и какую-то кашу и добавил, что ни со мной, ни с Эленвен романтических отношений не имеет. Потому и не видит причин для ревности. Бесит… А уж от того, что я не могу дать волю своему гневу, как это делала Аня, если её что-то не устраивало, бесит вдвойне. Если бы я распускала руки, как она, я бы Пьера убила. И он бы даже не сопротивлялся, поскольку действительно питал ко мне какие-то чувства. Но странные и непонятные, потому что он просто хотел видеть меня счастливой и делал всё для этой цели. От меня каких-либо благодарностей он почему-то не ждал. Хотя я была готова к большему, чем просто улыбаться ему. Ну, в отличие от Эленвен, я могу ему хотя бы улыбаться, поскольку я независима от политической ситуации в Тамриэле. Довольно любопытный поворот событий, что альтмерка и человек столь дружны, несмотря на то, что, как бы, находятся во «вражеских лагерях» и, по идее, должны считать друг друга своими первейшими врагами. И делают это в абсолютной тайне от государств альтмеров и нордов. Разве что не обостряя свои риски ещё и любовью. Бесит втройне, что приходится отметать чувства, чтобы понимать холодную логичную конструкцию в разуме Пьера, которая непостижимым образом живёт в единстве с его человечностью. Это сильно отдаляло меня от него именно на ту дистанцию, где он хотел меня видеть. И где он с лёгкостью мог не давать мне сближаться с ним. Но, после знакомства с главой Гильдии Воров, Пьер очень надолго удалился в Этериевую Кузницу, забрав с собой сразу всех птиц. К моему удивлению, он для этого весьма быстро уговорил Анну отпустить птичек с ним, поскольку эльфийка летала почти каждый день. Без лучшего друга и без их крыльев она уже на третий день погрустнела и чуть не запила в компании Соратников, если бы не я. Правда, она заперла меня дома, и выпустил меня только Довакин. Пьер обещал ей сделать нечто помощнее и побыстрее, чем стальные птицы. И именно на это я надавила, когда прибежала в Йоррваскр по её запаху и застала её там в «слегка» нетрезвом состоянии. И запирать её дома уже пришлось мне. Только когда она проспалась, и я отпарила её в бане, Аня собралась с силами и взяла себя в руки. И чуть не устроила ещё одну катастрофу, сыграв на своей гитаре в пол-силы внутри дома. Защитные руны настолько зарядило энергией, что я даже подойти к нему не смогла, а сам дом чуть не сгорел. Вместе с ней. Благо, что в тот раз она сама была в трезвом уме и заметила, что защитные контуры из двемерского металла с рунами раскалились докрасна. Последовавшая грохочущая мелодия была затихающей и как будто холодной, отчего магическая энергия начала выветриваться обратно вовне дома. Конечно, и я, и Ангард её отругали, но мы старались сердиться не сильно, чтобы не спровоцировать её на ещё более неадекватные действия. Ей было немного стыдно, да, и было обидно, что с ней общаются, как с малым ребёнком. Но она видела, что чуть не сотворила, слегка сыграв от души в ограниченном пространстве, да ещё и с замкнутой системой магической защиты. И стала лучше представлять, что за музыкальный инструмент ей подарил Пьер. Может, сама по себе эта странная бас-гитара и была способна только издавать электрический звук нот, находясь во вне магических систем, внутри она превращалась в страшное оружие. Как минимум, стало понятно, как она в сочетании с энергополями птиц создала музыкальную бурю. И вот, сегодня утром, спустя пару недель после встречи с Элланой, он прислал всех птиц обратно, чтобы они перенесли нас к Кузнице. Видимо, он уже закончил ту машину, которая должна была летать ещё быстрее. Хотя я не понимала, куда уж быстрее, ведь, в отличие от Ани и Пьера, я смогла на их крыльях разогнаться втрое быстрее, чем когда-то разгонялись Зевс с Прахом, неся своего создателя на встречу с Мордредом. И поняла, почему на втрое меньших скоростях они дышали через раз, замедляясь для вдоха, потому что сама в воздухе нуждалась поменьше… и была достаточно глупа, чтобы проверить, почему они так дышат, вдохнув на большой скорости. Мне разорвало лёгкие в труху, чуть не раздавило сердце и порвало все прочие внутренности. Магическим стальным птицам пришлось подбирать нужное некромантское заклятие, чтобы зарастить мои травмы. Поэтому сейчас мне очень хотелось крови. А зелий мы с собой не брали. Проклятье… Анну это не слишком-то волновало, потому что ей наконец вернули крылья, и она самозабвенно вытворяла в небе такое, что у меня ум за разум зашёл, когда я увидела. Это позволило отвлечься от настойчивых звоночков в мозгу, подчёркивающих звуки и запахи, внушая желание поохотиться. Девчонка настолько круто летала, что моё сердце замирало всякий раз, когда она камнем падала вниз, ускорялась, чуть ли не трогая какую-то невидимую стену, на краткий миг возникающую вокруг неё. А я слышала какие-то хлопки воздуха, когда она пикировала к земле. До меня постепенно доходило, что эльфийке ничего не стоило ещё больше превысить скорость полёта даже больше, чем я. Сталгримовые доспехи Печати Смерти, усиленные и ей, и Пьером, плюс силовые поля самих птиц (всех пяти, когда я опустилась на землю) не давали ей умереть от перегрузок. А я всё думала, куда отправился Довакин, когда мы вылетели сюда, потому что он полетел на Одавинге в совсем другую сторону… И тут, пока Анна летала в вышине в лучах закатного Солнца, меня привлёк другой звук. Он был похож на гул от вращающихся ядер птиц у неё за спиной, но был куда мощнее и исходил откуда-то из-под земли. И я поняла, откуда, только когда нечто в каменном лифте из Кузницы на поверхность почти вылетело наружу. А вот когда оно вылетело… Нечто вытянутое, из двемерского металла, с двумя странной формы бочками над корпусом на месте хвоста, из которых вырывались струи жара, пронеслось прямо у меня над головой. Меня аж сбило на землю волной воздуха, последовавшей за ним. Оно поднялось ещё выше, и у него из центра отросли небольшие металлические крылья, и весь механизм стал напоминать один большой треугольник с вытянутыми гранями. Бочки, сужающиеся к ярким всполохам огня, прижались к корпусу и направили пламя в разные стороны от хвоста. Хотя на взлёте они направляли жар к центру. Крылья выдвинулись ещё дальше, превратив машину в подобие пикирующего сокола с очень длинной шеей. Я напрягла своё зрение как можно сильнее, чтобы лучше рассмотреть стремительно удаляющееся чудо двемерской инженерной мысли. Обтекаемое тело, как у птиц, острый нос, будто лезвие меча, трёхгранная форма с крыльями, прижатые огненные бочки и прозрачная стеклянная капля огромных размеров чуть поодаль от них и ещё дальше от носа. И внутри этой капли находился сам Пьер. Выглядел он отсюда не очень, но я разглядела на его лице довольную улыбку. Он быстро направился в сторону вытворяющей безумства Анны, обогнал её и полетел к Глотке Мира. Оскорблённая таким наглым вызовом альтмерка мгновенно полетела следом, намереваясь обогнать огромную летучую машину и доказать, что это она тут Королева Небес. Пьер дал ей фору, пока они не долетели до горы. Эти двое обогнули её возле Высокого Хротгара за какие-то минуты, а потом Пьер поддал жару, и я снова увидела ту странную стену из воздуха. Вот только у него эта стена была вполне осязаемой, видимой, и продержалась вокруг него секунды три, а не какие-то доли мгновения. Когда длинная трёхгранная крылатая машина молнией пронеслась мимо Этериевой Кузницы (на приличной такой высоте), меня чуть снова не отправило на землю звуковым ударом, долетевшим лишь миг спустя. Анна так уже не умела. Поражённая, удивлённая и обиженная альтмерка опустилась на землю рядом со мной, сложив свои гигантские крылья и хвосты, в которые превратились все птицы разом. Пьер начал разворот где-то близ Рифтена, облетел хребет, отделявший Рифт от Хьялмарка, чтобы замедлиться, и полетел к нам уже на вполне нормальной скорости. По мере приближения к Кузне он сложил крылья в два таких же этапа, как и развернул, а его новый транспорт почему-то из медного цвета стал серебристым. Но этот цвет не резал мне глаза, а значит, это тоже было не серебро. Спустившись к земле и замедлившись до примерно моей скорости в форме стаи летучих мышей, он полностью убрал крылья и раскрыл стеклянную каплю, обитую по краям тем же металлом. На пути встречного ветра там осталось стекло, а сверху и по бокам убралось назад. Вытянутые овальные бочки у него за спиной перестали сильно гудеть, а позади перестало колыхаться пламя. Я увидела, что от металла корпуса его летучей машины исходил жар, будто она была раскалена. Наконец, он подлетел к нам и остановился возле Кузни на ровной каменной площадке. Машина как-то продолжала висеть в воздухе, а я увидела у неё под днищем то, что в небе скрыли крылья. Три разной длины и ширины двемерских металлических трубы, соединённых вместе кучей сложных механизмов. Пьер передвинул какой-то рычаг, и стеклянные части (толщиной в ладонь!) убрались вовсе куда-то в корпус, а сбоку от своеобразного седла выдвинулась лесенка вроде верёвочной. Он выпрямился и слез на землю. И только сейчас до меня дошло, что он голодал последние несколько дней. Если бы я не была в таком шоке от увиденного, я бы немедля принялась костерить его за то, что он с головой ушёл в работу над этим металлическим монстром и забыл о себе. Но это сделала Аня. Она покрыла его такими грязными словами, что у меня чуть уши в трубочку не свернулись, причём по большей части за то, что он посмел её обогнать, да ещё так, словно она вообще на месте стояла. Перво-наперво, конечно, она отматерила его именно за пренебрежение к пище. А я подошла чуть позже, когда гнев эльфийки поутих. От серебристого корпуса действительно исходил жар. И всё равно, несмотря на риск сильно обжечься, альтмерка чуть ли не обнюхала новый летательный аппарат. Пьер наблюдал за всем этим с таким лицом, будто смотрел на собственных детей. Вдоволь осмотрев машину снаружи, Аня вернулась к нему и с любопытством спросила: — И как его зовут? Пьеро всё с той же улыбкой ответил: — Симуран. Так звали одного волка в мифологии древних предков моего народа. Волк этот встал на защиту людей, когда бог-громовержец разгневался на них, и за это громовержец возвысил его, дал ему крылья, и с тех пор Симуран помогает людским душам переходить по Звёздному Мосту в мир иной. Он посмотрел на своё детище. — И теперь у него и здесь есть воплощение. Интересно, насколько ты сможешь разогнаться за его штурвалом. — Я вижу, у него длинное седло. Туда мы все поместимся… Она с хитрой улыбкой посмотрела на друга. -…Хочешь пустить меня за руль вместе с собой и Серной? Не боишься? Парень устало пожал плечами. — Ты точно не разобьёшься, в отличие от меня, попробуй я перескочить за три Маха. — Ой, да не прибедняйся! Я тебя что, просто так летать учу? Альтмерка снова осмотрела новый транспорт. — Но всё равно рулить буду я. Только потом, когда вернём тебя в форму, я тебя и на этом летать научу, как надо. Пьер страдальчески поморщился, но возражать не стал. А я всё так же молчала, поражённая ещё и их словами. «Три Маха»? Пьер как-то объяснял, в чём он измеряет скорость полёта. И «числом Маха» являлась одна скорость звука. ОДНА! А он только что преодолел эту скорость вдвое… Скорость, с которой летит звук… Обалдеть… Понятно, почему Аня называла скорость дальнего (безопасного для жизни) перелёта улиточной. Она и правда улиточная, потому что прямо сейчас, у меня на глазах она летела вдвое-втрое быстрее, чем почти месяц назад, когда они вызволили меня из Крипты, а Пьер перегнал её, двигаясь ещё вдвое-втрое быстрее. А она сама на Симуране ещё раз, снова, прямо сейчас умножит это число скорости минимум раза в полтора. Мне было страшно с такой перспективой садиться позади неё. И ещё страшнее за Пьера, который точно сядет на пассажирское место. Я подошла к нему и взяла за руку, заглянув в глаза. — Пьер… А ты выдержишь? У тебя и так измождённый вид. Ты вообще хоть раз кушал, пока строил Симурана? Он медленно и устало улыбнулся, и я поняла, что спал он в последний раз дня три назад. Если не больше. Это же насколько его увлёк акт творения такой невероятной машины? — Ну, сознание точно потеряю. Я и сейчас-то на развороте потерял, но Симуран меня привёл в чувство, когда мы падать начали. Но умереть не должен. По идее, смертельная перегрузка будет на уровне двух-трёх сотен джи, а Симурана я не создавал для полётов в космос… Он так же медленно и со странным сомнением поглядел на подругу. -…Ма… Ань. Только давай не сейчас, ладно? Давай пока просто до дома? С искушением воплотить в жизнь высказанную им идею и вылететь с Нирна в Обливион она боролась недолго. Она тоже осознала, насколько он сейчас вымотался. — Пьер… А спал-то ты когда в последний раз? — Мм? Не знаю… — Значит, так. Сейчас летим до дома, ты как следует кушаешь и спать. И не спорь. Бить буду. Он с надеждой посмотрел на меня. Я клацнула клыками, подтверждая её слова. Ладно она почти не вынесла расставания с ним и с крыльями, я её понимаю. Но его я не понимала. Чтобы человек настолько вложил душу в своё любимое дело… Пьер чуть прям тут не вырубился, но, клюнув носом, устало кивнул Ане на водительское место. Её собственные крылья мгновенно отсоединились от спины и разобрались на пять птиц, а она вскочила в седло. Выложившегося на полную творца туда пришлось поднимать нам обеим. Судя по тому, как он полегчал, кушал он действительно давно. Хугин и Мунин уселись на огненные бочки и распластались на них, Зевс, Прах и Афина уместились на носу, рядом с выгравированной головой волка и вдоль корпуса, и тоже распластались по нему. Я запрыгнула на место позади Пьера и обняла его за талию, чтоб удержать. Прямо как он сам когда-то держал меня, пока летел от Крипты до Вайтрана. Как бы мне не хотелось сейчас крови, от него вкусно не пахло. Это был ещё один тревожный звоночек о том, насколько он истощил себя. Он держался из последних сил, чтобы увидеть хотя бы взлёт в исполнении Анны. А та нежно провела руками по ручкам штурвала и проговорила: — Ну здравствуй, Симуран. Машина тихо приветственно пророкотала в ответ своими огненными бочками и той круглой штуковиной под днищем. Альтмерка поводила руками по всем рычагам, осмотрела все циферблаты (мне показалось странным, что у него столько часов, пока я не поняла, что это не часы). Через минуту осмотра она нашла нужные рычаги, закрывающие стеклянную крышу и борта, чтобы поместить извозчика в плотную капсулу, защищавшую от встречного ветра. Вся машина загудела и понеслась вперёд. Анна не глядя находила все рычаги, чтобы выдвинуть крылья для взлёта, чтобы увеличить тягу и чтобы выдвинуть крылья на максимум для полёта на огромных скоростях. Два Маха для Симурана были именно скоростью дальнего полёта, и когда мы разогнались, меня вжало в спинку сидения. Соответственно, Пьера вжало в меня. Подобная близость, может, и могла бы понравиться, но не когда встречной силой вжимает в седло так сильно. Да уж, он не шутил про перегрузки, но когда он рассказывал про них раньше, он упоминал цифру в 10-15 единиц. Сейчас я точно ощущала вдвое большую. Хорошо ещё, что Аня не нарезала всякие виражи в небе, а то нас бы бросало по капсуле, как тряпичных кукол. Я и так держалась, как могла, и держала Пьера, чтобы его не мотало. Зато до Вайтрана мы долетели за какие-то минуты, а не часы. На повороте у Глотки Мира альтмерка сбросила скорость и выключила двигатели. Благодаря птицам, слившимся с корпусом, мы смогли в полной тишине спланировать вниз, да ещё и со включённой невидимостью на таком большом механизме. Анна посадила нас прямо во дворе и только потом сложила крылья Симурана внутрь. Пьер уже спал, так что и стаскивать его пришлось вручную, когда капсула вновь открылась. Эльфийка открыла дверь, а Прах, собравшись обратно в птицу, помог мне зайти с нашим другом на плече. Ворон подержал рычаг с этой стороны стены, пока я заносила в дом бессознательное тело, а потом улетел обратно в Рифтен. Накормить его в таком состоянии было тоже той ещё задачкой. Я даже забыла про жажду, пока мы с Аней заботились об этом трудоголике. Только потом, накормив его, насколько мы смогли, и уложив спать, я вспомнила, что у нас ещё остались новые зелья крови, и утолила собственный голод. Альтмерка пока раздевалась у себя в комнате. Мне хотелось опять поспать рядом с Пьером, но в таком случае он не сможет восстановиться. Пришлось взять спальный мешок и устроиться внизу, у очага. И Аня спустилась ко мне, чтобы обсудить последние события. Мы сели на спальник у огня. Она у меня спросила: — Ну, и что думаешь про Симурана? — Потрясающая машина. Как он только додумался? Эльфийка встала и подошла к столу, на котором были разложены его зарисовки и чертежи перед отлётом. Ни она, ни я их не убирали, но и не присматривались. Как бы, забот было побольше. Аня поискала в них знакомые рисунки и, взяв нужные, вернулась ко мне. — Вот, смотри. Он не додумался. Он их помнит. И верно, среди рисунков были эскизы и машин вроде Симурана, с двумя бочкообразными двигателями и похожим носом, но с другими ручками для управления и одноместные*. И другие, похожие на огромных птиц с вытянутыми треугольными крыльями и трубообразными двигателями на них**. По паре таких эскизов я поняла, что у тех крылатых машин крылья как-то отодвигались назад***. А другие эскизы говорили о том, что Пьер в своей жизни видел гораздо больше крылатых машин, чем я могу представить. И видел, как они устроены. И как их собирали. В очередной раз поражаюсь, как он может столько знать. Впрочем, его знания уже имеют и вполне физическое воплощение. Симуран. Стальные птицы. Да даже Дом Тёплых Ветров с его пристройками, магической защитой, электрической ловушкой и баней с полностью рабочим двемерским водопроводом. Пьер очень любил комфорт и умел его создавать… -…И интересно, что ещё он может создать? Уж если он умудрился сделать Симурана, который за считанные минуты перелетает от Рифта до Вайтрана. И это из подручных средств, а не из того, из чего были сделаны вот эти машины, которые он нарисовал. Анна пожала плечами, отложила рисунки и отклонилась назад, уперевшись на спальник руками. — Кто знает? Симуран в полёте меняет структуру своей обшивки. Постепенно, слой за слоем, под жаром от трения о воздух и под тоном двигателей. Но сделан он был из двемерского металла. Я поражаюсь не тому, что Пьер его сделал, а тому, что он смог на нём взлететь. Он тяжёлый. Управляется значительно хуже, чем крылья Зевса или других наших птичек. — И ты сможешь вытворять на нём такие же безумства? Альтмерка подумала и качнула головой. — Не на скорости в пять Махов. У него хвоста нет и кабина толстая. Аэродинамика ни к скампу, доработать бы немного. Пока он годится только для дальних перелётов, и то двигателям придётся отходить от жара после перелёта, копить новую энергию от Солнца. Ощущение, что Пьер его делал не для высотных полётов, а для низких, и на скоростях сильно ниже звуковых. Но то, что металл меняет свою атомарную структуру и не меняется обратно в двемерский… Похоже, что он сделал его магическую начинку, так сказать, на вырост, и Симуран сможет навсегда подняться в небо, когда его металл станет легче и прочнее стали. Намного легче и намного прочнее. Раза в два-три, не меньше. Я опять удивилась. — Ого… это что ж за металл такой? — Не знаю. Но всё равно, без хвоста рулить неудобно, да и не смогу я без теплоизоляции долго летать на сверхзвуковых. Приноровиться-то я приноровлюсь к такому управлению, нужен-то всего один нормальный полёт… (Один её «нормальный» полёт — это серия многочасовых безумных выкрутасов в небе…) -…Но с хорошим хвостом и облегчённой обшивкой это будет легче. А так придётся делать много кренов и манёвров, чтобы нормально разворачиваться и не делать такие длинные петли на огромных скоростях, как это сделал Пьер. Ну, то есть, будь там за рулём я, я бы развернулась, не долетая до Рифтена. Правда, на большой скорости я бы всё равно не рискнула бы так резко разворачиваться — крылья ему порву. А мой Волчонок этого бы не хотел. Я улыбнулась. — Что, уже считаешь его своим? Аня фыркнула. — А чьим ещё? Пока я ещё Пьера на нём летать научу, у Волчонка весь корпус из того металла станет. А это лётов десять-двадцать на трёх Махах и выше, часа по полтора, не меньше, каждый. Симуран такое не каждый день может. Но я обязательно буду на нём летать и сама, и Пьера учить буду. А то он чёт ленится. То мечом махать ленится, то летать. Хотя странно, вроде любит и то, и другое. Даже не знаю, что больше — летать или сражаться. Я легла на широкий спальник, закинув руки за голову. — Думаю, больше всё-таки летать. А то он так нагло тебя обогнал, словно вызов бросил. — Он и бросил. Мы часто так соревнуемся. — Интересно, а как, всё-таки, работает Симуран? И почему о нём ты говоришь так же, как и о птицах? — Так у него же есть душа. Душа есть у каждой крылатой машины. Их же создают, чтоб летать. Или ты не слышала Пьера, когда он стих писал? Что? Так вот что он тогда писал у огня? — Стих, говоришь? А что за стих? Анна ностальгически улыбнулась и подняла взгляд в потолок, вспоминая стих. И начала читать по памяти, с тем чувством, с которым обычно летала или играла музыку: — Мы были созданы летать, а не смотреть на небо, стоя на земле… Крылья наши — сталь, и пламя на хвосте подарит скорость нам, что ветров всех быстрей. Нас манят небеса превыше всех наград. Покоя никогда внизу нам не сыскать. И рвутся души ввысь, поближе к звёздам, где ветер умолкает, и небо встретит космос. Укроет он вуалью потомков наших средь звёзд холодных, чьи спицы пронзают небеса. И выше, выше, выше взбираются стальные птицы, не замечая на своём пути ничьих преград. А мы остались на земле и смотрим в небо дни за днями. «Задача выполнена» — сочли те, кто создал нас, чтоб защитить себя. Оставлен шанс подняться ввысь, и пусты наши баки. Не треплет больше ветер нас. И пламя не пылает на хвостах. Стоим внизу, недвижимы. А создавали нас летать. Летать, на страже неба чтоб стояли наши крылья. Они стояли, созданы из стали. Они летали. И мы летали. Двуногих чтоб родную землю сохранять. Теперь забыли ласку ветра они и мы, как перестали быть нужны. Мы были созданы не на земле стоять. Мы были созданы летать… Да уж… одновременно красиво и грустно. Словно ода в честь забытых крылатых машин, чьё время летать прошло, как только их создатели построили машины получше. Аня, помолчав немного, сказала в дополнение к стиху: — Пьер написал его, вспомнив про одну такую машину, для которой три Маха — потолок, и то на высоте в три Глотки Мира****. И то не на пару часов, а на несколько минут. Вот и сделал Симурана. И он создал его именно для меня, чтобы я летала так, как я хочу. Птиц тоже. — То-то ты чуть не запила от того, что на время лишилась и того, и другого. — Угу. Не могу жить без неба. Как я вообще без него жила последние пятьдесят лет, вот что понять не могу. Как я вообще держалась? Будто во сне жила, где время кажется не таким большим. И ведь я не пила по-чёрному, не забывалась в скуумовом тумане или в сладострастии, как это обычно делают и эльфы, и люди, и зверорасы. Как делают все… Она подумала ещё немного и пожала плечами. -…Наверное, ушла в ту самую одержимость силой. И в этом и забылась. Отчего сейчас, столкнись я с противником вроде тебя, меня обязательно переклинит, что я не могу превзойти сверхъестественное существо, и я любой ценой докажу, что я лучше. Даже если умру. И это навсегда, это так въелось в меня, что я без скимитаров себя голой чувствую. Это… это как ты, отними у тебя клыки, когти и магию. Я представила себе, будто снова стала смертной, и меня чуть не передёрнуло. И я по-новому посмотрела на ту, кого уже могла назвать чуть ли не сестрой. Заодно поняв и те слова Пьера о том, что мне ни в коем случае нельзя становиться обратно человеком, захоти я по-настоящему в него влюбиться. Он сказал, что моя красота дополняется вампиризмом, тем более таким чистым, как у Дочери Хладной Гавани. Что я вечна и нетленна. Плюс магия, плюс умение поглощать и направлять чужую жизненную силу, плюс сверхъестественные чувства, скорость, ловкость и сила, которые ни один смертный за всю свою жизнь без магического вмешательства достичь не сможет. Чисто физически не сможет. Это всё, вкупе с чисто женскими качествами и моим характером, который Пьер описал мне самой как характер наивной маленькой девочки в теле взрослой, но вечной девушки, как раз его и восхищало. Конечно, часами петь дифирамбы он не умел и подчёркивал только очевидные преимущества, причём каким-то образом не упуская недостатки, но и их преподнося, как нечто притягательное. То, что я — вампир, притягивало его не меньше, чем то, что я — женщина. И опять всё упиралось в эту дурацкую стену, которую он поставил между нами практически сразу, как мы познакомились. — Ань… Скажи, я смогу когда-нибудь встретить ещё одного такого же смертного, которому искренне нравятся вампиры? Чтобы это было не навязано ему другими вампирами, чтобы он не был очарован, чтобы… чтобы он действительно любил? Альтмерка тихо вздохнула, подумала. И ответила: — Не знаю. А ты всё думаешь о том, как бы не влюбиться в Пьера? — Да. И он сам говорил, что мне не стоит. Потому что сам он вампиром становиться не захочет. И не будет со мной вечно. Что, возможно, его век ещё короче, чем у нормальных смертных… Аня раздражённо меня оборвала: — Не верь ты в эту дребедень. Он будет жить так долго, как только сможет. А если не сможет — я не дам ему меня покинуть. Вот пусть что хочет говорит, но пока я жива, будет жить и он. Без вариантов. Тому, кто дал мне крылья и музыку, нельзя так просто уходить из жизни. Меня чуть не пробрал какой-то странный грустный смех. — И после этого ты тоже скажешь, что между вами только дружба? О, вот теперь я её поймала. Аня любит его. Не так, как хотела бы я, плюс, я бы его жутко ревновала, но любит. И очень не хочет признавать, потому что ко всем остальным круглоухим относится с истинным альтмерским презрением и отвращением. Вот и молчит, явно думая — треснуть мне за это, или нет. Так и не надумав ничего путного, она просто вздохнула. — Не знаю. Но… он же на меня тоже не смотрит, как на женщину, как и я не смотрю на него, как на мужчину. — Я бы сказала, что он больше уважает твоё мнение о круглоухих лысых имга. Если сам не придерживается такого же мнения о людях. — И о себе? Настал и мой черёд молчать. Со мной он на такие темы говорил чаще, чем с ней. С ней он жил душой, а со мной — разумом. И в целом-то понятно, почему. Я в своей жизни прочла много книг, я обладаю обширными познаниями в некромантии и прочей магии… Мы практически говорим на одном языке, образно выражаясь. Потому что его собственный родной язык я узнала из его крови, как и любая Дочь Хладной Гавани. И, как Машина, он действительно испытывал отвращение к своему смертному телу. Он бы хотел быть такой же летающей машиной, какие он сам и создал. Но понимал, что у таких машин куда меньше свободы воли, чем у смертного, у которого есть чувства, ощутимые не только ментально, но и физически, поскольку смертные… живут. И что их чувства не столь скоротечны, как у одушевлённых машин. Что у них иное предназначение, нежели у машинных духов. И что у смертных есть все прелести жизни, в отличие от механических существ. — Да, в отрыве от человеческого существования. Он старается не думать об этом каждую секунду своей жизни. А то он воспылает такой ненавистью к себе, что ненависть моего отца к моей матери покажется пламенем свечи на фоне солнца. Эта ненависть бы бесконечно нарастала, пока он бы не изменил свою смертную природу… если не органическую природу вообще. Ведь он бы мог создать себе тело из металла, раз создаёт такие потрясающие крылатые машины. — Да. Мог бы. Просто не хочет. Почему-то. Судя по её голосу… — А ты? Ты бы хотела механические тела и себе, и ему? Аня помолчала немного. — Это бы всё сильно упростило. ***