Осколками воспоминаний

      Началось всё с новых карандашей, которые были подарены Серёже на его восьмилетие. Мальчишка, радуясь ярким цветам, которые могли разбавить его черно-белые рисунки в альбоме, мог часами рисовать, совершенно не заботясь о том, что происходит вокруг. — Что рисуешь? — Звонкий мальчишечий голос заставил Серёжу дернуться.       Зашуганный детдомовскими пацанами, Разумовский посмотрел на источник вопроса огромными голубыми глазами, неосознанно прижимая рисунок к себе одной рукой, а второй нащупывая разбросанные по траве карандаши. — Тебе какая разница? — Огрызнулся рыжий, перебирая в пальцах тонкие карандаши.       Незнакомец смуглый, без переднего зуба, лишь улыбнулся и пожал плечами. Серёжа судорожно выдохнул и перевел взгляд за спину новенького мальчика — там, в нескольких метрах от него, гогоча и перешептываясь, стояла компания задир. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что этого паренка послали, чтобы отобрать у Разумовского вещи. — Они тебя послали, да? — Серёжа кивает в сторону задир, сильнее прижимает к себе альбом. — Да, — Спокойно отвечает незнакомец, перекатываясь с пятки на носок. — Бить будешь? — Разумовский подтягивает к себе острые колени.       Парнишка еще ярче улыбается, качает головой. Серёжа подсознанием понимает, что угрозы от мальчика нет, но расслабиться всё равно не может. — Зачем? — Искренне интересуется мальчик, делая шаг к Серёже. — Не хочешь показывать — не показывай. Разве это не логично? — За чем они тебя послали? — Не унимался Разумовский. — Чтобы я отобрал у тебя альбом и карандаши, — Собеседник носком новых кроссовок показывает на картонную пачку от карандашей подле Серёжи. — Но я не хочу. — Не хочешь? — Искренне удивляется Разумовский, округляя свои итак огромные глаза. — Ага, — Кивает мальчишка. — А вот дружить с тобой хочу. Плохие люди творчеством не занимаются, так мама говорила.       На Серёжу словно ведро холодной воды выливают этим признанием. Разумовский, считающийся изгоем, впервые слышал о таком желании в свою сторону. Дружить. — Меня Олег зовут, — Мальчишка, приняв растерянный вид собеседника за положительный ответ, плюхается на траву рядом с Разумовским. — Олег Волков, — Фамилию он произносит слишком гордо и протягивает правую ладонь вперед. — Серёжа, — Мальчик неуверенно пожимает горячую ладонь. — Разумовский. — Серый, получается, — Весело улыбается Олег, чуть наклонив голову.       Серёжа вновь теряется, закусывает нижнюю губу. До его слуха доносится брань и угрозы от задир, но почему-то ему не страшно, как это бывает обычно. Разумовский, сконцентрированный на черных глаза напротив, совершенно игнорирует возгласы сбоку. — Так что ты рисуешь? — Повторяет попытку Олег, уже настойчивее заглядывая в альбом, прижатый к груди. — Тебя, — Серёжа протягивает альбом другу и мягко улыбается.       Олег, изумленно ахнув, забирает рисунок и бережно разглядывает. Серёжа с интересом смотрит на детский профиль своего лучшего друга и улыбается ещё шире. — Да, знаю, до Боттичелли мне ещё далеко, — Разумовский ближе придвигается к собеседнику и заглядывает в альбом. — Это здорово, Серый! — Восклицает Волков, поднимая предмет так, чтобы перекрыть палящее летнее солнце. — Можно я его себе заберу?       Серёжа хмурит брови. Ему самому совершенно не нравится этот портрет. В жизни Олег живой и красивый, ярко улыбается ровными зубами. На рисунке же получилась его кривая копия, которая даже на толику не передает весь тот свет, который излучает маленький Волков. — Серёж, мы уже два года дружим, а у меня до сих пор нет ни одного твоего рисунка, — Олег, кажется, прочит мысли Разумовского. — Раз тебе так нравится, — Неуверенно начинает Серёжа.       Олег ответить не успевает — в них прилетает надкусанное яблоко, которое аккурат врезается в ствол дерева между ними. — Эй, лучшие подружки, совсем страх потеряли? — Матвей, главная задира детского дома, уверенно направлялся к Олегу и Сереже со своей шайкой-лейкой. — Олег, — Растерянно выдыхает Серёжа. — Тише, — Выдыхает Олег, вставая на ноги. — Педики! — Удар прилетает в нижнюю челюсть Волкова, заставляя того немного пошатнуться.       Волков, языком чувствуя вкус собственной крови из разбитой губы, тяжело дышит. Отец всегда говорил, что за своих близких людей надо бороться и неважно как. Серёжа Разумовский был единственным другом Олега уже на протяжении четырех лет. Серёжа стал его братом, самым близким человеком в этом жестоком мире. Волкову было совершенно неважно, как называли их остальные ребята из детского дома. Однако, когда обзывательства сменялись ударами, Олег проглатывать это не мог. — Сам такой, — Волков делает выпад, попадая обидчику прямо в нос.       Драться Олег умел. Отец, бывший военный, научил еще маленького Олега парочке ударов, а взрослые ребята, однажды разнимавшие драку между Волковым и задирами, окончательно укрепили его стойку и удары. — Ты че, попутал? — Никита, один из прихвостней Матвея, пинает наугад, попадая Олегу в колено.       Олег шатается, рукой упирается на мусорный бак. Он знает, что если этим двои удастся его положить, то его здесь просто запинают. — Уже не такой смелый, да, Волков? — Удар куда-то в скулу звездами рассыпается перед глазами.       Олег запрокидывает голову, теряет ориентацию в пространстве окончательно. — Марья Ивановна, они тут! — Доносится со двора звонкий голос Серёжи.       Мальчишки чертыхаются, переглядываются. — Смотри-ка, бежит твоя принцесса, — Сплевывает один из них прямо на кроссовки Волкова. — Повезло тебе.       Олег фокусирует взгляд на убегающих силуэтах и медленно выдыхает. Когда задиры окончательно пропадают из поля зрения, Олег съезжает по мусорному баку спиной, садясь на холодный асфальт. Голова идёт кругом, колено ноет, а губа горит. — Олежа! — Встревоженный тон Разумовского приводит Олега в чувство.       Рыжий падает перед другом на колени, берет в холодные пальцы чужое лицо. — Сильно же они тебя, — Причитает Серёжа, разглядывая Волкова. — Марья Ивановна где? — Олег прикрывает глаза, чтобы его не стошнило. — Не знаю, — Пожимает плечами Разумовский, перемещая свои пальцы на опухающее колено.       Олег тихо хихикает, понимая, что это был всего-лишь отвлекающий ход Серёжи. — Гений, — Выдыхает Волков, опрокидывая голову на бак. — Приму за благодарность, — Фыркает Разумовский, возвращая пальцы на подбородок Олега. — Я испугался, Олежа. — Не бойся, — Олег кладет грязную ладонь на плечо друга. — Пока я рядом, тебе они ничего не сделают. — Я не за себя боюсь, — Тихо отвечает рыжий. — За меня тем более не бойся, — Улыбается Олег, открывая глаза. — Меня даже пули не возьмут. — А вот годовая контрольная по математике страшнее любых пуль, — Олег крутит в руках белый лист с напечатанными заданиями.       Волков, итак не блещущий умом в точных науках, весь год разъезжал по различным соревнованиям защищая то честь школы, то детского дома. Времени, чтобы сделать уроки или пройти пропущенную тему, не было совершенно, ведь оно всё уходило на бесконечные тренировки.       Серёжа ругается себе под нос, забирает лист из рук соседа по парте. Разумовский, наоборот же, преуспевающий в алгебре, привык делать по два домашних задания, прорешивать по две самостоятельных работы.       Звенит звонок, когда Серёжа щелкает ручкой, начиная быстро писать что-то в черновике. Волков же, тоже щелкнув ручкой, принимает максимально задумчивый вид, начиная рисовать каракули в своей тетради. Олег даже не смотрит на Серёжу, но прекрасно видит перед собой его сосредоточенное лицо. Знает, что Разумовский, сгорбившись, немного закусил нижнюю губу. Волков готов поклясться, что слышит весь мыслительный процесс, который происходит в голове у Серёжи.       Осознание того, что Олег знает Серёжу наизусть, совершенно его не пугает.       Наоборот, успокаивает и придаёт какой-то уверенности в происходящем. Они живут в одной комнате, моются в одном душе, сидят за одной партой, едят из одной тарелки и прочее-прочее уже на протяжении шести лет. Как будто по-другому и быть не может.       Когда перед Олегом приземляется исписанный черновик, до конца урока остается ещё ровно половина. Волков лишь шепчет «спасибо» и знает, что Серёжа улыбается. — Не за что, Олежа, — Разумовский кладет на пылающий лоб мокрый платок.       Волков измученно улыбается потрескавшимися губами, прикрывает глаза. Серёжа улыбается в ответ, поправляя мокрые волосы друга.       За окном воет вьюга. Комната, как и детский дом, пуста — соседи Олега и Серёжи сейчас находятся в детском лагере на зимних каникулах. Волкова туда не отправили из-за разыгравшейся простуды, а Разумовский наказан за созданный сайт, на котором высмеиваются все воспитатели детского дома и учителя школы. — Прости, Серый, — Шепчет Олег, облизывая нижнюю губу.       Серёжа, принявший этот жест за просьбу стакана воды, тут же протягивает его другу. Просунув под голову Олега ладонь, Разумовский приподнимает её и подносит к горячим губам граненный стакан. — Не извиняйся, — Серёжа аккуратно помогает Олегу пить. — Уж лучше я буду менять тебе тряпки на лбу, чем участвовать в вечернем выступлении.       Олег хрипло смеется, а Разумовский, почему-то, покрывается легким румянцем. — Они же без тебя даже декорации сделать не могут, — Парирует Олег. — Справятся, — Отмахивается Серёжа, откидываясь на спинку стула со стаканом в руках, приставленного к кровати Олега.       Часы в главном зале на первом этаже пробивают 8 раз. Разумовский тянется к тумбочке за лекарствами, но обнаруживает только пустой блистер. — Опять медичку взламывать, — Блистер неприятно трещит в тонких пальцах Серёжи.       Олега не забрали в изолятор по двум причинам: 1. Большинство детей сейчас находилось в детском лагере; 2. Серёжа договорился с медсестрой, что сам будет смотреть за Волковым.       Медсестра долго возмущалась и сопротивлялась, но в итоге сдалась и протянула блистер с таблетками и указаниями по применению. Только вот когда таблетки закончились и Разумовский пошел за еще одной пластиной, женщина развела руками и сказала, что единственное, чем может помочь Олегу — забрать его в изолятор.       Серёжа быстро выучил график медсестры и нашел отмычки у старших ребят. — Там, в тумбочке, должны быть еще таблетки, — Прохрипел Волков. — Откуда? — Рыжий потянулся к чужой тумбочке. — Лиза занесла до отъезда, — Олег зажмурился от разболевшейся головы.       Серёжа закатил глаза. Эта Лиза, девчонка младше на год, ему совершенно не нравилась. Потому что ей нравился Олег и об этом знала вся школа и весь детский дом.       Только Волков ничего не знал. Или делал вид, что не знал.       Разумовский находит целую пачку, лежащую на аккуратно сложенном листе бумаги. Серёжа, положив коробку на кровать рядом с Олегом, достал лист и развернул его. — Почему ты не выкинешь этот рисунок? — Разумовский, помогающий Олегу разложить его вещи, вертит в руках портрет Волкова. — Потому что ты его нарисовал, — Буднично отвечает Волков, развешивая рубашки в шкаф.       Последнее поколение старших ребят выпустилось на днях, освобождая комнаты для подрастающего поколения. Серёже и Олегу решено было выделить одну из немногих двуместных комнат за победы в разных олимпиадах и конкурсах.       Серёжа нервно дергает плечом, складывает рисунок — ему до сих пор не нравится этот портрет. — Я лучше нарисую, — Уверенно заявляет рыжий, доставая карандаш и скетчбук.       Олег не отвечает — ему и не надо, Серёжа прекрасно знает, что он ответит «не сомневаюсь, Серый». — Сядь напротив, — Звучит как приказ, нежели просьба.       Характер Разумовского, закаленный вечными издевательствами от задир и учителей, колючий и неприятный, на вкус как крепкий холодный кофе.       Только вот Олег любит холодный крепкий кофе.       А ещё любит Серёжу. Как брата конечно же.       Хотя подростковый возраст и шалящие гормоны заставляют его сомневаться в природе своей любви. Волков даже не хочет задумываться над тем, что ему нравится грубость Серёжи, его звонкий голос и едкая улыбка. Олегу должна нравиться Лиза, которая наконец-то добилась от Волкова приглашения на прогулку.       Но Волков даже не вспомнит цвет её глаз, если его спросят. — Серый, у меня совершенно нет времени, — Олег закрывает шкаф, но стул к кровати Серёжи все-таки пододвигает. — У меня встреча… — С Лизой, да, я помню, — Разумовский раздраженно крутит карандаш в пальцах.       Волков садится напротив Разумовского. Из соседней комнаты доносится музыка — кто-то празднует свой переезд. На улице воет ветер, щели в деревянных окнах пропускают холод в комнату. Серёжа ежится и притягивает колени к себе, думая о том, чтобы забрать у Олега второе одеяло, пока его нет в комнате.       Волков долго смотрит на лицо напротив. Бледный, весь в веснушках, с растрепанными волосами, Серёжа слишком сильно выделялся на фоне серых стен. Разумовский был похож на костёр об который так хотелось согреть руки. — Ты целоваться-то умеешь, Дон Жуан? — Вопрос, больше рассчитанный на подкол Олега, застаёт его врасплох. — Чего? — Парень выгибает бровь. — Она же явно попытается тебя поцеловать, — Разумовский театрально взмахивает карандашом в воздухе. — Представь как она разочаруется, если поймет, что ты этого не умеешь.       Волков откашливается, языком проходится по своим зубам. Он еще ни разу не задумывался об этом умении за свои почти 17 лет. — Научишь? — Совершенно спокойно спрашивает Олег, погруженный в свои мысли.       Серёжа лишь улыбается, заправляет за ухо выпавшую из учка прядь волос. — Олежик, милый, — Разумовский, разговаривая противно высоким голосом, откладывает вещи в сторону, опирается руками на край кровати, приближаясь к лицу друга. — Я так люблю тебя, Олежик, каждую ночь представляю тебя, когда запускаю руку в свои пижамные штанишки, — Серёжа, продолжая пародировать Лизу, хлопает глазами и неестественно извивается перед Олегом, который, судя по выражению лица, видит что-то совершенно омерзительное. — Серый, прекрати, — Выдыхает Волков, протирая лицо ладонью. — Я не просил издевательств.       Серёжа хихикает, откидывается назад, спиной упираясь в шершавую стену. Олег тяжело вздыхает, Разумовский снимает с волос потрепанную резинку. — Прости, прости, — Разумовский начинает собирать свои волосы в низкий хвост. — Я не мог удержаться, — Затянув резинку потуже, рыжий принимает серьезный вид. — А если ты серьезно, то я и сам не умею.       Музыка за стеной становится громче. Они смотрят друг другу в глаза молча, тяжело дыша. Серёжа прикусывает нижнюю губу, Олег встает со стула. Напряжение в комнате становится практически осязаемым. — Тогда нам обоим нужно научиться, — Волков потягивается, а затем, взяв стул, ставит его к столу. — Научишь меня, Волч? — Разбивается о широкую спину в черной футболке.       У Волкова будто земля из-под ног уходит. Чтобы он целовался с мальчиком? Звучит как бред психически больного человека. — Бред, — Выдыхает мысли вслух Волков, запуская пальцы в свои волосы. — Так и знал, что противен тебе, — Тихо, еле слышно, сопровождаемое скрипом пружин на кровати.       Олег спиной чувствует разочарование Серёжи. Нет же, Серёжа ему не противен, он самый близкий человек для Олега!       Но сейчас слова бессильны и Волков слишком хорошо это знает.       Выдохнув, Волков сильно жмурится. Круто развернувшись, Олег в два шага оказывается около старой кровати, коленями залезая на скрипучие пружины.       Немного испуганные глаза Серёжи завораживают, а его горячее дыхание, обжигающие олеговы губы, пускает по телу разряды тока. — Ничего ты не знаешь, — Легко улыбается Олег, беря острый подбородок пальцами.       Поцелуй — сухой и неловкий, обкусанные губы Серёжи колятся почти так же, как и двухдневная щетина Олега.       Серёжа тяжело выдыхает, а у Волкова будто крышу сносит от этого. Широким мазком языка по чужим губам он требует просит открыть их. Разумовский, в мгновенье растерявший уверенность, размыкает губы, пропуская чужой язык в свой рот.       Поцелуй — влажный и жадный. Олег сильнее напирает на Серёжу, вжимая его в стену широкой грудью. Серёжа, чуть ли не стонущий от происходящего, лихорадочно оглаживает спину и плечи Волкова. Адреналин гоняет кровь по телу, гормоны требуют продолжения фуршета, возбуждение тугим узлом связывает внутренние органы. — Ты опоздаешь, — Серёжа отстраняется, сглатывает, но пальцы с чужой шеи не убирает.       Олег смотрит на него голодным взглядом, его темные глаза стали совсем черными. Он, тяжело дыша, достает из заднего кармана джинс кнопочный телефон. Без слов, юноша что-то печатает и отправляет, а затем выкидывает гаджет куда-то на пол. — Теперь мне некуда опаздывать, — Ухмыляется Олег, снова прижимаясь к чужим губам. — Волче, ты правда опаздываешь на пару, — Сонный голос Разумовского щекочет шею Волкова.       Олег лишь недовольно мычит, прижимая Серёжу ближе к себе. Теперь, когда они живут в общежитии при МГУ, а не в детском доме, юноши спокойно сдвигают свои кровати и спят в обнимку. — Олежа, ты опять опоздаешь, — Разумовский в противовес своим словам замыкает кольцо из рук за спиной своего партнёра.       Мычание говорит, что Олегу всё равно. В целом Волков довольно безразлично относится к учебе, предпочитая бесконечные тренировки и ночную подработку. Серёжу этот факт, конечно, заботит, но с Олегом сделать ничего не может.       Характер Олега, изувеченный вспыльчивостью Серёжи, славится своей упрямостью. Но Серёжа обычно не сильно сопротивляется, прекрасно понимая, что бессилен в споре с Волковым. — Меня хотя бы отпусти, — Серёжа немного отстраняется от Олега, потягивается. — В душ перед парами сходить надо.       Утвердительное мычание и расцепленные руки красноречивее любых слов. Серёжа аккуратно встаёт, перешагивает Олега и, подняв штаны с пола, надевает их. Разумовский смотрит на свое тощее тело в зеркало на обратной стороне входной двери — кожа заполнена фиолетовыми отметинами. Парень тяжело вздыхает — сегодня опять на учебу идти в водолазке. Серёжа собирает со стола нужные принадлежности, накидывает на плечо полотенце и, еще раз осмотрев спящего Волкова, выходит из комнаты.       Дверь чуть не слетела с петель, когда в комнату ворвался разъяренный Разумовский. Он, растрепанный и запыхавшийся, скорее был похож на полыхающий огонь. Сумка с тетрадями отлетела куда-то в сторону, Олег обернулся на шум. Серёжа в два шага преодолевает расстояние между ними и хватает Волкова за грудки. — Что значит «Волков отчислен»?! — Голубые глаза метают молнии, но в карих глазах плещется спокойствие.       Олег сглатывает, протягивает сложенную бумагу Серёже. Разумовский отпускает друга, выхватывает письмо. Трясущимися пальцами он разворачивает бумагу, быстро пробегает по строчкам глазами. — Контракт, Серый, — Обреченно выдает Олег.       Сердце Серёжи пропускает удар. Он, словно выброшенная на берег рыба, способен только открывать и закрывать рот. Пробегается по поветске глазами, смотрит на Олега, снова возвращает взгляд на бумагу. — Что? — Голос, словно разбитый хрусталь. — Ты шутишь?       Олег не в состоянии сказать ни слова больше — молча кивает на собранную сумку и опускает голову, опираясь на подоконник за спиной руками. Серёжа смотрит на сумку, затем на Олега. В его глазах стоят слёзы, Волков это знает.       Серёжу трясет от ярости и отчаяния. За окном сверкает молния и гремит гром. Разумовский вытирает потные ладони об джинсы, закрывает лицо руками. — Зачем? — Тонет в тонких пальцах. — Деньги, Серёжа, деньги, — Олег запрокидывает голову, затылком упирается в холодное стекло и чувствует, как по окну барабанят капли. — Ты же хочешь создать свою социальную сеть, стать успешным программистом… — Не смей обвинять меня в этом! — Серёжа тычет повесткой в грудь Олега, об его голос можно обжечься. — Я никогда не просил у тебя денег, никогда не говорил об этом, а сейчас ты хочешь сказать, что уходишь от меня ради меня? — Я не ухожу от тебя, — Теперь и в голосе Олега звучит возмущение. — Да, не уходишь, ты убегаешь, — Разумовский сокращает расстояние между ними, заглядывает в черные глаза. — Ты бежишь, Волков.       Олег тяжело дышит, бегает взглядом от зрачка к зрачку. Он, сжимая и разжимая кулаки, пытается унять свой гнев, который готов расплавить вены. Правда бьёт сильнее любого тяжелого предмета в чужих руках. — Проваливай, — Выплевывает Разумовский, засовывая бумагу в карман джинс Волкова. — Я не хочу тебя видеть.       Олег несколько раз кивает, облизывает губы. Он никогда не признается себе, что Серёжа прав — Олег бежит. Олег сбегает от ответственности, от учебы, от вечного вопроса «где взять деньги?». Серёжа шаг назад не делает. Наверное, ждёт того, что Олег признает свою слабость, вытащит повестку и порвет её.       Но этого не случается.       Волков аккуратно двигает Серёжу за плечи, обходит его. — Поезд завтра в 8:27 с Ярославского вокзала, — Бросает Олег, беря ручки сумки с вещами.       Серёжа ничего не отвечает, лишь тихо всхлипывает. Олег выходит из комнаты молча под раскат грома. Разумовский дергается в сторону двери, делает пару шагов и без сил падает на пол. Слёзы бесконтрольно текут по худому лицу, из груди, кажется, торчит рукоять ножа. Серёжа готов выть волком, топать ногами и стучать руками по полу, но вместо этого может лишь обнимать свои колени и тихо плакать.       Часть него только что села в такси и уехала в неизвестном направлении.       Молния освещает полупустую комнату, гром звучит так же оглушительно, как и выстрел куда-то в спину Разумовского. " — Олег предатель, " — Будто чужая мысль проскальзывает в его голове на долю секунды и Серёжа даже не успевает за неё зацепиться. — Предатель, — Шепчет Серёжа, влетая на вокзал в 8:25. — Предатель, предатель, предатель, — Приговаривает Разумовский, пробираясь через толпу провожающих на платформе.       Он отдавливает ноги, толкает прохожих и слышит кучу проклятий в свою сторону — всё это неважно. В голове набатом стучат 4 буквы, которые слишком часто слетали с губ парня. — Олег! — Кричит Разумовский, пробираясь сквозь группу обнимающихся людей. — Волков!       Серёжа вылетает к серым вагонам и лихорадочно заглядывает в окна. Когда он видит знакомый профиль за толстым стеклом желание выть растёт в геометрической прогрессии. Олег, больше похожий на побитую собаку, опустив голову разглядывает что-то на столике. — Волче, — Шепчет Серёжа, тут же затыкая себе рот ладонью.       Нет, он не может его так называть после того, как выгнал Волкова под дождь.       Олег будто слышит его — дергается, поднимает голову и выглядывает в окно. Заметив Разумовского, Волков вскакивает и выбегает из вагона. Крепко обнимая всхлипывающего Серёжу, Олег шепчет слова о том, что всё будет хорошо. — Не оставляй меня, Олежа, — Молит Разумовский, цепляясь пальцами за военную форму. — Я не справлюсь. — Справишься, Серый, мы оба знаем, — Олег щекочет рыжую макушку своим дыханием. — Я буду писать, присылать деньги. — Хватит о своих деньгах! — Взрывается Разумовский, отстраняясь.       Внутри Волкова что-то ломается, когда он видит опухшего Серёжу. Пытаясь не заплакать самому, Олег большим пальцем вытирает слёзы с чужих щек. — Я вернусь, Серый, — Обещает Волков и целует Серёжу в лоб.       Разумовский буквально скулит и жмурится. Из окна вагона стучат, проводница кричит об отправлении поезда. Олег нехотя отпускает Серёжу, убирает его руки, делает шаг назад. Разумовский поддается за ним, но Волков лишь отрицательно мотает головой и спиной отходит к проводнице. В вагон он заходит даже не смотря на Серёжу.       Поезд трогается. Разумовский знает, что из окна на него смотрит Олег, даже слышит стук по стеклу, но сил, чтобы поднять голову уже не хватает.       Открывать очередной конверт с письмом сил тоже нет. Серёжа даже не читает письма — просто пробегается по ним глазами. Олег пишет, что скучает, что ему не хватает Разумовского и что скоро он обязательно вернётся.       Серёжа каждый раз пишет ответ, но никогда его не отправляет - чужой голос в голове запрещает ему это делать, называя Олега предателем.       Разумовский открывает очередной конверт. Слеза вновь скатывается по бледной щеке. В конверте письмо и пачка денег.       Разумовский выкидывает конверт куда-то под соседскую кровать и падает на подушку. Истерика, ставшая его лучшей подругой, не покидает его с отъезда Олега на службу. — Ненавижу, — Шепчет Серёжа, пытаясь убедить себя в этом.       Когда дверь в камеру распахивается, а на пороге оказывается Волков, Серёжа чуть не теряет сознание. На мгновение ему кажется, что Олег — плод больного воображения Разумовского. Рыжий пару раз моргает, заламывает пальцы до боли, чтобы осознать явь это или сон.       Запыхавшийся и не менее шокированный Олег оказывается настоящим. — Ну наконец-то! Почему так долго? — Серёжа, показавший слишком много эмоций и успевший вогнать себя в стресс ожиданием, может лишь возмущаться. — Я тоже рад тебя видеть, — Отвечает Олег спокойно и холодно.       Разумовский выхватывает у старого друга сумку с вещами. При взгляде в карие глаза он не чувствует ничего кроме ненависти и раздражения. Олег лишь закатывает глаза на поведение Разумовского.       Время слишком сильно поменяло их обоих. — Ваш аванс, — Серёжа протягивает Олегу пачку купюр.       Волков, смотря только в голубые глаза Разумовского, забирает деньги и морщится. Он вспоминает о тех деньгах, которые отправлял Серёже во время своей службы. Разумовский же ухмыляется, словно прочитав мысли наёмника. — И твои деньги, — Рыжий протягивает вперед конверт со всеми деньгами, которые Олег отправлял ему. — Ты их не потратил? — Искренне удивляется Волков. — Ни рубля, — Горделиво заявляет Серёжа. — Твоя жертва была напрасна. — Серый, — Олег уже хотел начать возмущаться, но был перебит: — Серёжа, Олег Давидович, — Кивает Разумовский и кладет конверт на столик рядом с наёмником. — Для тебя я уже давно не «Серый». — Серёжа? — Олег, открывший дверь в свою комнату, сдержанно кивает в знак приветствия. — Олег, я тут немного…       Серёжа протягивает вперед окровавленные ладони с осколками зеркала. Волков чертыхается, пропускает Разумовского в свою комнату. За Серёжей тянется кровавый след. Пройдя в помещение, Разумовский замечает, что кровать все так же идеально заправлена, а в её изголовье стоит сумка с вещами.       Неужели Олег даже не распаковывал свои вещи? — Садись, — Кивает Волков на кровать, а сам направляется к сумке. — Что случилось? — О бумагу порезался, — Огрызается Разумовский.       Олег лишь тяжело выдыхает и садится перед Разумовским на колени. — Будет больно, — Предупреждает наемник, разрывая упаковку с ватой. — Ты уже сделал мне достаточно больно, — Подмечает Серёжа, разглядывая перекись и бинты.       Олег ничего не отвечает. Волков бережно берет чужие ладони, совершенно не боясь замараться в крови. Дуя на раны и шепча успокоительные слова, Олег достаёт осколки зеркала из ладони. Серёже хочется расплакаться как тогда в общежитии. Казалось бы, вот он, Олег, живой, обрабатывает его раны.       Но были бы эти раны, если бы Волков остался с ним? — Ты специально взялся за это дело? — Спрашивает Разумовский, когда наемник начинает буквально заливать его ладони перекисью. — Нет, — Честно отвечает Волков, параллельно промакивая кровь ватой. — Всё, что я знал об этом деле — за него заплатят большие деньги.       Серёжа хмыкает, а потом тяжело выдыхает, когда Волков давит на рану слишком сильно. — Прости, — Без задней мысли выдает Олег и замирает.       Разумовский прожигает в черепе собеседника дыру. — Забинтовать не забудь, — Звучит как приказ. — Прости, — Передразнивает Олега Серёжа, беря в руки один из ошейников со взрывчаткой.       Разумовский рассматривает его, крутит в пальцах.       Серёжа давно простил Олега. Правда он не понял в какой момент это сделал. После того, как в очередной раз перечитывал его письма? Или после того, как убил очень похожего на Олега бездомного в своем Саду? Может, в момент, когда Волков пришел спасти его?       Серёжа ответа не знал. Знал только, что простил. Отпустил эту ситуацию, возможно даже перестал скучать.       Только вот Птица, этот черт внутри, был другого мнения. Разумовский прекрасно знал, что Олег тоже будет использован как шахматная фигура на доске. Знал, что Птица разыграет его при первой же возможности.       Серёжа не мог этого допустить. Не мог потерять Олега во второй раз.       Разобрать ошейник и оторвать один из проводков не составило большого труда. — Прости, Олежа, — Просит Серёжа, собирая ошейник обратно.       Ему должно повезти.       Еле различимый темный силуэт ставит на пол поднос с едой. Голова Разумовского трещит, его самого трясет от подвального холода. Приходится сильно напрячься, чтобы узнать в силуэте знакомые черты. — Олег, — Одними губами, но слишком громко для сырой комнатки.       Волков лишь хмурится и стремительно начинает закрывать дверь. Ослабший Серёжа даже не пытается остановить его.       По ощущениям прошла вечность прежде, чем Разумовский начал вставать на ноги и гулять по комнате. Сырое подвальное помещение освещалось маленьким окошком с решеткой под потолком. Комната небольшая — шесть на шесть шагов. Из удобств — старая кровать, которая напоминала Разумовскому о кроватях в детском доме и железное ведро вместо туалета. В целом Серёжа был привыкший к таким условиям после тюрьмы, куда его упрятал Гром.       Единственное к чему не мог привыкнуть Сергей — тишина в голове. Птицы не было, кошмары не мучали мужчину на постоянной основе. Однако, вместе с Птицей ушли практически все воспоминания из Венеции. После того, как Серёжа садится в вертолет к Олегу, идёт огромная черная пропасть.       Звук тяжелых шагов, невозможно громкий в этой тишине, заставляет кожу покрыться мурашками и сесть на кровать.       Хоть Разумовский и не помнил что произошло с Олегом, но что-то ему подсказывало, что в подвале (практически на цепи) его держат не просто так.       Два поворота ключа, небольшая щель, пропускающая тусклый свет в комнату, почти минута ожидания, грохот подноса о каменный пол и жгучее желание схватить Олега, устроив ему допрос.       Когда дверь снова закрывается, Серёжа, словно очнувшись ото сна, дергается к железной перегородке. Разумовский стучит по двери кулаками, зовёт друга по имени, глохнет от создаваемого шума.       Но никто не отвечает.       Железная дверь холодит спину сквозь растянутый свитер, который Олег любезно принес Серёже. Пальцы искусаны в кровь и дрожат, в рыжих волосах колтуны, которые не подвластны ни одной расчёске в мире. Разумовский даже рад, что в комнате нет зеркала и он не видит во что превратился. — Волче, — Скулит Серёжа, подтягивая колени ко лбу. — Волче…       Когда за дверью останавливаются шаги, Серёжа готов завизжать от радости. Олег толкает дверь, чтобы удостовериться в том, что она закрыта, а потом сам садится на пол. Разумовский слышит чужое дыхание за дверью и даже не сразу понимает, что дыхание для Волкова слишком тяжелое - будто по ту сторону сидит старик, а не крепкий наёмник. — Олежа, — Разумовский прислоняется затылком к двери. — Что случилось? Почему ты молчишь? Почему ты не выпускаешь меня?       За дверью тишина. Олег щелкает зажигалкой и камеру начинает наполнять запах сигарет. Еще несколько лет назад Серёжа бы начал громко возмущаться этому действию, но сейчас он не в праве этого делать. Остаётся только тихо кашлять в локоть. — Ты не помнишь? — Хрипит Волков.       Разумовский напрягается, пытается вслушаться в чужой голос. Это всё ещё голос Олега, но сейчас он слишком хриплый и тихий. — Ты заболел? — Аккуратно спрашивает рыжий, боясь спугнуть собеседника.       Тишина за дверью давит на перепонки сильнее обычного. — С твоей помощью, — так же хрипло, разрезая слух. — О чём ты? — Искренне не понимает Серёжа, заламывая пальцы. — Хватит, Серёжа, — Холодно так, что можно обжечься. — Как можно забыть, что стрелял в…       Олег не договаривает — не находит определения для себя в жизни Разумовского. — Стрелял? — Восклицает Разумовский, смотря на свои грязные пальцы. — Тогда почему ты жив?       Олег откашливается, тушит сигарету о пол, туда же сплевывает. Молчание пробуждает в Серёже желание снять с себя кожу за глупый вопрос. — Потому что у тебя руки дрожали, — Горько и больно, как удар в солнечное сплетение.       Фантомная отдача от пистолета обжигает плечо. Разумовскому словно вскрыли самую больную рану, позволяя залить всё кровью. Самый страшный кошмар, который оказался реальностью, топит Разумовского в себе. — Волче, — Воздуха в комнате становится меньше и меньше с каждой секундной. — Олежа, прости меня, — Сергей буквально подскакивает на месте, пиная рядом стоящий поднос с едой. От шума Олег тоже встаёт. — Олег, прости, прости меня, пожалуйста, — Разумовский стучит по двери то кулаком, то ладонью, лихорадочно шепчет извинения в щели.       Волков, закрыв уши руками, стремительно поднимается из подвала, оставляя Серёжу в полном одиночестве.       Олег выходит на улицу, где яркое солнце готово выжечь глаза. Волков бьёт по старым перилам кулаком, пока мозг воспроизводит отчаянные извинения раз за разом.       Волков должен ненавидеть Серёжу, злиться на него. Из-за Разумовского он чуть не умер, почти лишился своего голоса и потерял идеальную физическую подготовку. Серёжа сломал Олега во всех смыслах, перемолол его, как в мясорубке, а сейчас просит прощения?       Разъяренным ветром Олег возвращается в дом, хватает сумку с вещами. Жгучее чувство, которому сложно дать точное определение, вопит о том, что надо просто уехать из дома. Уехать, дать знающим людям точные координаты этого подвала с Разумовским, а потом зажить спокойной жизнью. Всё, хватит с него этих пяти пуль.       Из сумки выпадает потрепанный листок бумаги. Сначала Олег порывается пнуть его, порвать на части. Затем выдыхает, прикрывает глаза и опускается на колени.       Олег пронёс этот рисунок сквозь детство, юность, армию, Сирию, Венецию. Волков выучил каждую деталь своего портрета настолько, что может с закрытыми глазами нарисовать точную копию. Аккуратно, боясь порвать забрызганный чем-то темным лист (Олег отмахивается от мыслей, что темные пятна — его кровь), наёмник раскрывает рисунок и снова смотрит в свои карие глаза. " — Плохие люди творчеством не занимаются, Волчик, " — Очень-очень тихо, почти фантомно, напоминает давно забытый голос матери.       Олег смотрит на рисунок, тяжело вздыхает. Как он оставит Разумовского в этом холодном подвале?       Поднимаясь, Волков думает о том, что приготовить на ужин из оставшихся продуктов.       Волков прикрепляет лист магнитом к дверке старого холодильника. Карусель из мыслей о том, что делать с Серёжей и как заново строить с ним отношения, доводит до состояния тошноты. Олег ловит себя на мысли, что всё обязательно будет хорошо и они научатся жить бок о бок снова. Вместе.       И эта мысль обжигает пять еще свежих шрамов на теле.