Красные розы означают любовь и страсть

Два дня после поцелуя для Вильгельма прошли смазано. Он думал, что дома ему станет легче и голова очистится, что по приезде Гриши он отвлечётся, но всё было не так.       Да, Волгоград, действительно приехал, и встречать его пришлось в том же Храброво. Гриша тут же налетел на дорогой городок с объятиями, чуть ли не затискал его, как щенка, на глазах всё той же строгой работницы аэропорта, и немец считал, что внимание Воложского перебьёт неприятные воспоминания, но оказался не прав. Перед глазами всё ещё было лицо Берхарда, полное нежности и любви, от которой становилось тошно.       Сам Григорий заметил отстранённое поведение своего милого. Калининград, который обычно ласкался как кот или сразу затаскивал его в спальню, сейчас нехотя разговаривал и почти не реагировал на поцелуи, только лежал в мягких объятьях крепких рук. Может, перечитал философских книжек? Было же такое однажды, погрузился в свою рефлексию и пришёл к выводу, что весь мир — тлен; любая жизнь в ней бессмысленна; делай всё, что хочешь, мир не поменяется; он как и все — ничтожество, жалкая пылинка в вечной галактике.       Гриша тогда пытался с ним поговорить, но все его аргументы о прелестях жизни были бесполезны против этого болота, затянувшее Вильгельма. Пришлось на практике показывать красоту мира, что сработало лучшим образом. Так, что мешает сделать подобным образом? Сейчас он отпоит любимого чаем, накормит его вкусным ужином, завернёт в лёгкий пледик и уложит на диван перед телевизором, где включит культурную программу или на крайний случай мыльную оперу, позже они сходят погулять вдоль реки и Гриша купит большой набор с марципаном, а потом, если повезёт, они поедут на пляж в село Янтарный.       Воложский так и решил сделать. Пока Калининград вышел из дома по срочному делу на работу, он приготовил макароны по-флотски с морковью и луком, сварил компот из сухофруктов и взял в цветочном магазине много лепестков роз, чтобы насыпать их в горячую ванну с пеной. На удивление, время ещё оставалось и было решено его скоротать за чтением городских новостей.       Вечером Твангсте вернулся в квартиру, которая показалась ему слишком тихой, будто пустой. Но почти сразу из кухни молча вышел Волгоград с безэмоциональным выражением лица. Вильгельма это напрягло.       — Вообще с ума посходили. Можно же было пораньше сообщить о встречи, так нет, нужно за полчаса, чтоб Твангсте не дай Бог в глаженной рубашке был, — Постарался разрядить обстановку Вильгельм под пронзительным и пустым взглядом, — Правда же они там ахринели? — Спросил он у Гриши.       — Возможно, — Безразлично ответил Воложский, — Ты можешь мне рассказать, что случилось пару дней назад у тебя в аэропорту?       Калининград замер.       — Что?       Волгоград достал телефон, разблокировал и протянул собеседнику. Вильгельм почувствовал как начал задыхаться, а тело — холодеть. На телефоне был открыт телеграмм канал с неофициальными новостями Калининграда по типу некогда популярных групп в вк «Подслушано». В одном из последних постов было про него с Берхардом, точнее три их фотографии с паспортного контроля. Все фото были сделаны почти из за спины Вильгельма, на первой был сам момент неожиданного поцелуя, на второй — Берлин отстранился, на третьей — оба города смотрели точно на фотографа.       Вильгельм сразу вспомнил девушку с телефоном в руках, вспомнил те три крупные камеры, похожие на чёрные блестящие пуговицы. Волгоград сам посмотрел на экран, ещё раз убеждаясь в снимках.       — Ты можешь мне это пояснить? — Продолжил Григорий, — Поэтому ты себя так странно ведёшь? Что это значит?       Немца сбил с толку такой поворот событий, но он сразу попытался сформулировать свои мысли, дабы Гриша не подумал лишнего.       — Нет… Я не хотел, чтоб это получилось, — Тихо лепетал он, смотря в пол. Было слишком стыдно смотреть в любимые красные глаза, в которых читалось разочарование. — Чтобы что не получилось? Чтоб я не узнал? Чтоб вас так не сфоткали? Чтоб не выложили куда-то? — Волгоград испытывал странную и неприятную смесь гнева, разочарования и печали, при этом в душе ещё теплилась полумёртвая надежда на недопонимание. Вильгельм же человек высокой морали, со своими строгими принципами. Ну, не мог он обманывать Гришу и крутить роман со столицей Германии. Однако фотографии с места событий и реакция указывали на обратное.       — Нет, Гриш, я в целом не хотел, что бы это происходило, — Так же тихо продолжал Калининград.       Воложского как током прошиб гнев и страх.       — Он тебя принудил?!       Сраный Берлин, он так точно мог сделать! Этот нацист и безжалостный убийца-психопат! Сколько грязи он вылил на мир, на всех, сколько боли принёс в своё время! Взрывы. Пожары. Крики. Концлагеря. Разрушения. Токсичные газы. Геноцид. Конечно, это в прошлом, но кто сказал, что Шпрее изменился? Европейские города? Так они, видимо, не лучше. Московский? Доверять Москве — конечно. Григорий не идиот, чтобы наступать на одни и те же грабли. Сам Калининград? Виля. Его Вилюша сам стал жертвой этого маньяка!       — Нет, он не принуждал.       В голове Волгограда всё смешалось. Так кто виноват? Калининград его водил за нос или Берлин насильно использовал его любимого?       — Но и я не хотел! Я вообще не понимаю, что это было! — Вильгельм уже открыто боялся, что Гриша ему не поверит, неправильно поймёт ситуацию. Он начал бормотать всё, что успевал словить в голове, но не мог нормально связать в единое целое и объяснить суть, — Я не ожидал, что Берхард так сделает! Но он… он тоже не виноват, точнее виноват, но он не хотел или… Чёрт возьми. Гриш, я сам не понимаю. Я и повода не давал, никакой надежды или намёка. Да и зачем мне это?! Он мне не нужен! В смысле, нужен, но не как любовник! Он друг и всегда им был! Но то что было в 39-ом, это тоже не…! Я и тогда не давал ему повода!       Волгоград ожидал разные реакции: что-то обеспокоенное со словами «нет, я не понимаю, что это, Гриш!», презрительно «понятие не имею, что это! Ты меня в чём-то обвиняешь?!», мерзкое «Да, это мы с Бехрардом и я его люблю», ужасно тяжёлое со слезами «Прости! Прости, пожалуйста! Я не хотел этого!». Но именно такое? Нервозное бормотание с пустым взглядом и огромным количеством непонятно как связанных слов. Григорий глубоко вздохнул и положил руки на плечи Вильгельма.       — Так, давай мы сейчас сядем за стол, ты отдышишься и всё мне нормально расскажешь? — Сказал он с расстановкой.       Калининград посмотрел Воложскому в глаза, помолчал, пару секунд обдумывая предложения, и кивнул.       — Да, думаю, это хорошая идея.       На кухне Вильгельм сел на кожаный диван перед столом, стараясь окончательно сообразить всё, что происходит последние несколько дней. Григорий протянул ему большую кружку чёрного чая, на что получил тихое "спасибо".       У обоих в голове творился хаос. Твангсте пытался сложить все события в предложения, чтобы всё стало понятно сразу и недопониманий не осталось, а Воложский поскорее хотел разобраться, что же случилось. Вильгельм объясняется как жертва, говорит, что поцелуя не хотел, но при этом защищает Берлин.       Наконец-то Твангсте громко выдыхает и ставит кружку на стол.       — Берхард любит меня, но я не думал, что это опять всплывёт.       — «Опять всплывёт»? Это уже раньше случалось?       — Да. В 39-м году, летом. Мне нужно было обсудить с ним… — Вильгельм многозначительно замолчал, смотря на израненную шею Григория.       — Какой-то военный план? Захват Франции, видимо, если судить по дате?       — Да. Да, Гриш прости…       Воложский слегка обмяк, стараясь избежать назойливых воспоминаний.       — Ничего. Продолжай.       — Он хотел подарить мне розу, такую яркую, красную. Мне показалось это странным и я сказал, что эти розы означают любовь и страсть, на что он ответил утвердительно, — Вильгельм сидел неподвижно, смотря вниз, на свои теребящие друг друга руки, — Я в тот же момент отказался её принимать, — Наконец-то он вновь поднимает взгляд на любимого, — Берхард мне дорог. Он мне как родной брат, мы вместе столько всего прошли. Я и представить не мог такого расклада, я никогда не давал повода думать, что он мне интересен в романтическом плане.       Воложский внимательно слушал, не издавая ни звука.       — Никогда я не давал повода, Гриш, и я не знаю почему он решил, что через 80 лет что-то изменится. Да, он поцеловал меня в аэропорту, те фотографии настоящие. Берхард поступил плохо, очень плохо, я бы даже сказал мерзко, но мне трудно его винить. Я знаю, что он не хотел бы сделать мне больно, но и объяснить что да как я не могу, и, честно, копаться в этом уже не хочу, — Вильгельм опять замолк на несколько секунд, — Прости, Гриш, что так всё случилось…       Волгоград встал со стула и тут же подсел к Калининграду, затягивая его в объятья.       — Вилюш, почему ты мне ничего не рассказал? Я бы не стал тебя осуждать.       — Мне нужно было время всё это переварить. У меня словно замыкание в мозге было. Я не хотел заставлять тебя думать, что я тебя не люблю. Я тебя люблю, Гриша, очень сильно.       Григорий ещё сильнее прижал к его себе и поцеловал в светлую макушку.       — Я тоже тебя люблю. Но что мы сейчас будем делать? Ты что-то скажешь Берлину?       Калининград достал телефон, открыл переписку с Берлином в телеграмме и протянул его к Воложскому.

Bеrhard

"Ich bin zu Hause. Wie fühlst du dich? Bist du wirklich wütend?"

"Ich bin nicht sauer. Tu das nie wieder."

"Gut."       Волжский внимательно перечитал все слова по несколько раз, нежно и успокаивающе гладя Калининград по голове.       — Ты уверен, что он больше не будет приставать? Может мне с ним поговорить?       — Не надо. Если Берхард дорожит нашим общением, то не станет.       Он поудобнее устроился на коленях Воложского и положил голову на крепкое плечо. Григорий только продолжал успокаивающе поглаживать любимого по спине одной рукой, однако второй он незаметно достал телефон и снова открыл тот пост в новостном канале.       Вот снова эти мерзкие фотографии. Волгоград открыл первую и приблизил закрытые лица. Ничего не было видно, только закрытые глаза Берлина и его лапы на лице Калининграда. На второй фотографии стало возможным разглядеть нахмуренную часть брови Твангсте, которая совсем не вязалась с влюблённой физиономией напротив. На третьей уже оба лица можно было хорошо разглядеть, и если Берхард выглядел смущённо и удивлённо, то Вильгельм шокировано, даже с каким-то ужасом на лице.       Палец Григория потянулся к надписи «комментарии». "Сидел с тем крупным в самолёте до Москвы. Мой сын же видел всё в аэропорту, я хотел этому крашеному всё высказать, но он, кажись, не понимает, только на немецком говорит, эта пидрила европейская." "АХАХХАХА ЭТОТ ЭМО В ЗОНЕ ОЖИДАНИЯ ТАБЛЕТКИ ПИЛ. АНТИДЕПРИССАНТЫ, НАВЕРНО, ДЕД ИНСАЙТ 25+ ЛЕТ." "Часто вижу того, что помельче, в Калининграде. Может смогу как-то подойти, поквитаться."       Последний комментарий разозлил и напугал Воложского. Он нажал на аватарку пользователя: это был типичный мужчина сорока лет, побритый и в белой рубашке. Сделав скриншот аватарки, он вернулся к комментарию мужчины, чтобы ответить. "Я знаком с тем, что «помельче». Если узнаю, что ты к нему «подошёл, поквитался» разбираться буду с тобой лично. Найду тебя по твоей харе, мужик."       Григорий был настроен серьёзно. В случае чего, готов искать этого человека, и плевать кто он и что он. Найдёт, сам поквитается и воспитает этого борца за традиционные ценности. Пусть с Берлином они делают, что хотят, хоть разорвут за углом, но издеваться над Калининградом он не даст.       Волгоград опять вздохнул и, убрав телефон, ещё раз крепко обнял засыпающего. Так глупо и нагло заподозрить любимого в измене ещё нужно додуматься. Хотя… думал ли он тогда здраво? Точно нет. Такая мысль были слишком низкой, как он вообще мог себе её позволить? Придумал всяких глупостей, при этом ничего толком не узнав, и наехал на жертву ситуации. А будь он на месте Калининграда? Гриша сразу представил влюблённый взгляд Рахима и разочарование Вильгельма.       Григорий аккуратно просунул одну руку под колени Твангсте, вторую поставил под его спину и медленно встал. Почувствовав подъём, Вильгельм проснулся. — Тише-тише…— Шептал Воложский, — Спи, я тебя на кровать перенесу.