Сурастан: Полуостров монстров

      Походив по лабиринту и обнаружив ещё две иллюзорные стены, я достиг того, чего столь долго ждал: выхода. Добраться до него было непросто, мне пришлось преодолеть и бесконечные коридоры, и подтачивающий рассудок голод, и ночёвку на твёрдом полу. Но все это было немного легче стерпеть благодаря наличию компании.       — Уверена ли ты в своём предположении, что это то, что нам нужно? — прозвенел позади тонкий голосок.       — Да, Зули. Не спрашивай, как я знаю.       Всё верно, я, в своей бесконечной мудрости, всё-таки выпустил джинна из бутылки. С точки зрения холодной логики, это было решение, достойное премии Дарвина. С точки зрения эмоций, я не мог поступить иначе. Было что-то жалкое и убогое в том, как эта могущественная сущность умоляла меня ей помочь.       — Минуточку! — вылетел вперёд полупрозрачный дух. — Ты только что посмела подумать обо мне что-то крайне гнусное, не так ли?       — Я б ни в жизни! — отнекался я. — С чего ты взяла, что я что-то такое подумала? Глаза джинна сузились в ответ.       — Хоть чтение мыслей вне широчайшей сферы моих возможностей, я могу ощущать чужие дурные намерения. И твои намерения, Ника, мне отнюдь не понравились!       Я скривился, услышав "своё" имя, но ничего не сказал. Учитывая то, как прошло наше повторное с джинном знакомство, привыкать теперь придётся не только к нему, но и к треклятым окончаниям "а".       Вернёмся немного назад. Повздыхав на говорящую стекляшку, я всё же подошёл и откупорил бутылку. Песочные вихри радостно вырвались наружу, покружили в воздухе в беззвучном танце и повисли возле меня. Затем, прямо в воздухе начала материализоваться фигура, назвать которую можно было разве что прекрасной: восточная красавица с тёмной медной кожей, выразительными глазами-сапфирами и голубыми волосами, заплетёнными в два спускающихся до талии хвоста. Одета красотка была в синее платье с открытыми плечами, украшенное золотыми оборками и поясами. Довершали роскошный образ тяжёлые серьги и золотые бараньи рога, крепившиеся на голове обручем. Признаю, взгляд от такого зрелища было отвести трудно – джинну любая голливудская звезда не годилась и в подмётки.       — Что, — вырвался наружу тонкий самодовольный голос, — завидно тебе, смерт… Ау!!       — Язык прикусила?       — Ифтинно так…       У меня отлегло от сердца: убивать меня, похоже, всё-таки не собирались. Более того, злой дух оказался на удивление доброжелательным. Милым, даже?       — Что за загадочный взгляд обращаешь ты ко мне, девица?       — Прости, мне просто казалось, что ты будешь выглядеть старше. Понимаю, тебе так и так сто лет в обед, но я думал, что на вид тебе будет где-то тридцать-сорок, а не восемнадцать-двадцать.       — Вздорная грубиянка, слов на тебя не найдётся! — надулась джинн. — Я могу принять любую форму, просто эта больше соответствует моим утончённым вкусам.       — Ну, раз тебе так нравится…       — Да и потом, кто ты такая, чтобы судить? Тебе, малышка, самой ещё расти и расти.       Джинн пробежалась по мне оценивающим взглядом.       — Между прочим, почему ты обращаешься к себе, как юный муж? Как ни посмотри, с отроком твой вид совсем не сходен. Ужель такой престранной девице, как ты, нравится мужаться?       Простой, казалось бы, вопрос, ненадолго загнал меня в тупик. А ведь действительно, я всё это время говорил в мужском роде, даже толком не задумываясь о последствиях. Проверни я такое на улице, меня тут же упрятали бы в дурдом. Ну или просто выпороли бы, стараясь выбить из больной головы всю дурь.       Хотя с чего я решил, что снаружи царит глухое Средневековье? Я ведь только треклятые катакомбы и видел. Может, в этом мире общество супер-прогрессивное, и мне можно было бы хоть мужчиной, хоть оленем себя называть? Хорошо бы, а то представляться всюду девочкой было бы как-то неуютно.       — Нехорошо отмалчиваться в ответ на вопрос, знаешь ли.       — Прости, я просто задумался…лась. Видишь ли, меня воспитывали отец и дядя, и ко мне просто притёрлись их манеры, — выдал я первую отговорку, пришедшую в голову. Чисто технически, я даже не соврал – мама слишком скоро ушла из жизни.       — Неужели? Я чувствую исходящее от тебя сомнение, но, думаю, это в порядке вещей, — интерпретировала она по-своему мою заминку. Затем, повертев в голове извилинами, она ударила кулаком в ладонь, приняв решение:       — Ничего не поделаешь, придётся сестрице Зулейке, как апогею женственности, научить тебя девичьим премудростям.       — Сестрице Зулейке?       — Ах, точно! Со всем этим суесловием мы забыли представиться, — не поняла джинн вопроса. Шагнув чуть в сторону, она встала в пафосную позу и выдала все свои реквизиты. — Зулейка Эзмерай Зефир Азар-адель Шахбану, первородный дух огня и ветра, могущественных джинн, повелительница элементов и придворная Чёрного Дворца! В свете нашей новообразованного союза, дозволяю тебе не падать предо мной ниц.       — А разве дух огня не должен носить всё красное?       — Тебе было позволено не кланяться, а вот представиться изволь!!       — Ладно, ладно. Я Нико…ль. Николь, да. Можно просто Ника. ...       В целом, всё прошло удачно. Мы с Зулейкой как-там-её, которую я сократил до "Зули", заключили простую договорённость: друг на друга не нападать и помогать друг другу, пока не выберемся на волю. Зули также согласилась, в благодарность за своё освобождение, быть со мной честной и рассказать всё, что знает об этом мире, чему я был весьма рад. Она также настаивала на том, что выпустит сокрытую во мне девушку, но я всё же уклонился от столь щедрого предложения. Наверняка тот, кто действительно во мне сокрыт, её бы удивил.       Итак, выход. Как и многие другие вещи в этом подземелье, весьма разочаровывающее зрелище. Не окружённые ореолом величия гигантские врата, не выточенный зубилами инженеров прошлого величественный свод, нет. Простой проём со вставленной в него плитой и кнопкой с надписью, которую Зули любезно перевела:       — Выход.       — Лаконично.       — И крайне, ужасающе безвкусно. Ни великой тайны, ни слов напутствия покидающим твою обитель, ни даже простого прощания. "Выход"! Какая… прямолинейность!       Последнее слово было тщательно пережёвано и выплюнуто. Я нажал на кнопку, и дверь вежливо отодвинулась в сторону, открыв за собой узкий тёмный проход, практически щель в скале. И моё сердце тут же сделало кульбит, ведь из тёмной пещеры впереди донеслось дуновение свежего воздуха. Полагаясь теперь на свет пламени, зажжённого Зулейкой, я стал постепенно пробираться к свободе, подальше от царства оранжевого неона.       — Ты используешь "прямолинейность" как оскорбление? — спросил я по пути. Не знаю, правда, чего я ожидал в ответ, помимо нравоучений.       — Разумеется, Ника. Чего хорошего можно, в действительности, ожидать от того, чья мысль начинается и заканчивается единственным словом? Изречение – словно клинок: чем оно длиннее, тем глубже проткнёт твоего недруга.       — В таком случае не понимаю, как ты умудряешься в своём положении таскать трёхметровый острый дрын.       — Что бы это могло значить?! — покраснела вновь Зули.       — Что не обязательно постоянно разглагольствовать – вот что! — бросил я, объявляя внутренне себя победителем в этом споре. Затем, вспомнив, что перепалкой споры никогда не решаются, добавил, уже более дипломатично:       — "Краткость – сестра таланта" – так сказал один писатель в моём мире. И я с ним согласна, по большей части. Зачем говорить пятьдесят слов там, где хватит пяти? Зули фыркнула.       — Будь моя на то воля, я бы приказала посадить этого сочинителя в острог и отрубить руки и язык, чтобы он не мог более изложить миру свои гнилые мысли. А книги его непременно приказала бы сжечь, все до единой.       — И то, и другое было бы сложно осуществить, — усмехнулся я. Антон Павлович, как-никак, уже сто с лишним лет как мёртв, а произведения его волей-неволей (чаще всего всё-таки неволей) читает каждый школьник.       — Краткость – убежище скудного ума. Гобелен, сотканный одной нитью, является лишь тенью изысканного творения, которым он мог бы стать в руках искусного ткача.       — И много ты в своей жизни смастерила гобеленов?       Мой вопрос был на сей раз оставлен без ответа, и я даже затылком почувствовал закатывание глаз.