Сурастан: Полуостров монстров

      Попытка Петра сбежать из поместья была изначально обречена на провал, но он и не представлял, насколько быстро его обнаружат. Ведь когда он выпрыгнул в кусты из окна, пересёк ухоженный сад с кувшинковым прудом и декоративными золотыми журавлями, перемахнул через забор и побрёл по городу, ему тут же "посчастливилось" наткнуться на знакомое лицо. И не на какое-нибудь лицо, а на напудренный табель герцога Альмонда, из поместья которого он и пытался смотаться!       Тот при этом был не один: с ним шагал молодой человек в робе с капюшоном и очаровательная девушка в искусно изукрашенном лёгком доспехе. Оба были при оружии – чуть что, и Петру была бы крышка, так что он покорно прошёл с ними обратно, по пути оправдываясь и ссылаясь на взыгравшее желание посмотреть город.       Герцог Альмонд был одним из тех людей, которые Петра, трудолюбивого и честного работягу, бесили больше всего: воплощение излишества и привередливости, человек, который не работал в своей жизни ни дня, растрачивая полученное по наследству богатство. Его кожа была бледной и гладкой, как фарфор, из которого он пил чай, а на тёмно-синем дублете, одетом поверх белоснежной рубашки, не было ни волоска, ни даже пылинки; усы же его и волосы были навощены и игриво блестели на солнце.       По крайней мере, он не задавал вопросов по поводу побега, но и на вопросы Петра отвечать не торопился, чем ещё сильнее его вымораживал. "Уж если ты держишь меня взаперти, — думал он, — то поясни хоть, зачем!"       Пройдя в дом, герцог был приятно удивлён суетливо снующими горничными и поварами, что тут же развеяло его подозрения в сторону Петра. Наоборот, теперь он не мог не дивиться его предусмотрительности и чуткости – качествам, которые в дворянской среде очень ценились в молодых людях. Пётр же, у которого наказ накрывать на стол уже из головы вылетел, мог лишь благодарить себя прошлого. Разувшись, они всей компанией прошли в просторную столовую с высокими потолками, украшенными позолоченной лепниной, где мягкие ковры уже были вычищены, а большой обеденный стол потихоньку обставлялся сервизом.       — Уважаемый герой, — покрутил герцог свой тонкий ус, — давайте же немедленно сядем за трапезу. Заодно расскажу вам приятные вести.       — Неужели, в самом деле! — сказал Пётр, но вдруг насторожился. — Погодите, а это ведь будет связано с моим освобождением?       — О чём вы, почтенный? Вы вольны, как птица! Разговор наш будет касаться вашей миссии, как защитника человечества.       "Скользкий, как мыло в душе! Я тут пытаюсь выбраться, а он меня ещё сильнее закабалить хочет! Ну, по крайней мере, дело сдвинулось с мёртвой точки".       — Позвольте вам представить: ваши будущие спутники, члены вашего геройского отряда. Каждое из трёх сословий империи нашло самых лучших кандидатов, и я искренне надеюсь, что вы с ними поладите. Это прекрасное юное дарование – моя дочь, Элеонора Альмонд. Но не смотрите на её хрупкий вид, герой Пётр, она искусная мечница и протеже лучших мастеров фехтования во всей столице.       Закончив превозносить своё чадо, он многозначительно на неё посмотрел, будто подталкивая к действию. В ответ на это, Элеонора нехотя поднялась и сделала показательный реверанс.       — Приятно познакомиться, господин герой. Надеюсь, что смогу на вас положиться. Герцог остался не то чтобы доволен, но позволил дочери сесть и приступить к кремовым пирожным, на которые она смотрела, как голодный волк.       — А этот молодой человек, — продолжил он, — господин Мордред. Несмотря на то, что он лишь недавно поступил в Академию, он продвинулся по рангам со скоростью метеорита, и уже является одним из самых талантливых магов Белокаменной Башни.       — Просто "Мордред" будет вполне достаточно, — вежливо поправил герцога волшебник и глубоко поклонился, — я просто счастлив, что магия, которой я так дорожу, будет служить на благо мира и процветания.       Если Элеонору Пётр легко определил в категорию избалованных папенькиных дочек, то с Мордредом было сложнее. Улыбка этого безусого юнца была честной, движения естественными, а тусклые голубые глаза не обладали даже намёком на хитринку. Он создавал картину простодушного любителя чародейства, который искренне хотел помочь герою в его миссии, какой бы она не была.       Но чутьё подсказывало Петру быть настороже с этим пай-мальчиком. Возможно, Мордред щекотал его шестое чувство именно из-за своей правильности, а может просто Меркурий был в Тельце, и ему так почудилось.       — Так, — поглядел на часы герцог Альмонд, — выдвиженка Церкви должна была уже быть здесь. Архиепископ из Каликсто обещал выслать способную весталку.       — Лорд Альмонд, к вам... — начала было поклонившаяся горничная, но тут же была прервана.       — О, легки на помине! Пригласите же почтенных представителей Церкви внутрь.       Однако вопреки ожиданиям хозяина дома, посетила их совсем иная парочка. Первым в столовую вошёл низкий, крепко сложенный, но при этом полноватый человек в бело-красной рясе и расшитом красной нитью епитрахиле поверх неё. Он был гладко выбритым, и из-за этого, а также из-за высокого мощного лба, сильно напоминал яйцо. Пётр не без труда вспомнил его – это был один из кардиналов Церкви, которые первыми встретили его после перемещения в этот мир. Тогда, правда, Пётр особо его не рассматривал: алкоголь затуманивал взгляд.       Вторым показался высокий рыцарь, казавшийся рядом с кардиналом огромным, как шпала. Его доспехи были, в отличие от показушного убожества Элеоноры, простой и функциональной сталью, прикрывающей всё тело; единственным украшением был символ, выгравированный на нагруднике и на эфесе меча – шестигранник с латинскими буквами "PeO" внутри, символ местной религии.       Неприкрытой была только голова рыцаря, выглядывающая из защищающего шею кольчужного полотна. Это было безэмоциональное лицо-маска с грубыми, угловатыми чертами и пустыми серыми глазами. Его Пётр точно ранее не видел, и был бы рад не видеть его и в дальнейшем.       — Реннард Лудгер! — вскочил вдруг герцог, будто испугавшаяся кошка, — что вы здесь забыли?! Разве не должен был прийти архиепископ?       — Действительно, должен был, — нисколько не смутился кардинал, тут же пригласивший сам себя за стол. К еде, однако, притрагиваться не стал, — однако планы имеют свойство меняться. В связи с последними событиями, и Синод, и лично великий понтифик приняли решение заменить предыдущего кандидата в геройский отряд на кого-то более… надёжного.       Герцог Альмонд был искренне удивлён, но концентрацию спеси в голосе при этом не убавил.       — Это что должно было случиться, чтобы сам понтифик был обеспокоен?       — Что именно случилось – не вашего ума дело, господин Альмонд. Просто знайте, что сейчас – самое время быть начеку и доверять только тем, кого хорошо знаете.       Дав понять, что не собирается продолжать тему, кардинал Лудгер обратился к Петру.       — Рад видеть вас в добром здравии, господин герой. Я, как человек веры, ни на секунду не сомневался, что избранный богами всегда будет в порядке, но ваше безвылазное пребывание в доме достопочтенного герцога многих начало волновать. "Ан нет, — вздохнул про себя Пётр, услышав, как сильно выделил кардинал последние слова, — это всё ещё в адрес усатого".       — Что вы хотите этим сказать, Реннард?       — Между тем, — проигнорировал вопрос Альмонда кардинал, — позвольте представить вам предоставленного Церковью помощника. Это – сэр Клаус, паладин-крестоносец ордена Меча, рекомендованный лично мной.       Будучи представленным, сэр Клаус, не проронивший до сих пор ни слова, сдвинулся, решительно подошёл к Петру и снял перчатку.       — Большая честь, — бросил Клаус, крепко пожав ему руку. Пётр удержался, чтобы не айкнуть от сжавших его тисков. Вдруг, он почувствовал в своей ладони маленький комок и, поняв намерение рыцаря, слегка кивнул. Стоило рукопожатию разорваться, у Петра осталась свёрнутая бумажка, которую он быстрым движением сунул в карман.       — Оставляю его содержание на вас, уважаемый герцог. Мне же пора бы и честь знать, — сказал кардинал Лудгер, приподнимаясь с сидения. Приподнимался он долго, но поняв, что просить остаться на обед его не будут, всё-таки удалился, не преминув ухватить со стола свежую булочку.       Последовавшая трапеза прошла уже спокойно, только отошедший от внезапного визита герцог стал докучать Петру вопросами о его мире. У последнего же на уме было совсем другое: "В какую же яму со змеями я угодил?"       * * *       Попутный ветер толкал рассекающую облака Зулейку прочь от холмов Девакрон и прочь от Сурастана в целом. Минуя каменистое плато Ве́дра, туманный Эритильский лес и маячащие вдали Титановы горы, она направлялась туда, где однажды были выстроены и разрушены мечты – в Нигратум, Чёрный Дворец.       И всю дорогу, словно сломанный граммофон, у неё в голове проигрывались одни и те же небрежно брошенные слова.       — Справишься, говоришь? Сила не нужна? Балда. Дура. Что ты, что она – обе вы надутые дуры!       Заприметив внизу разрезающую зелёные поля реку Тирия, Зули поняла, что уже достигла равнины Дашт. Значит, она была близка, хотя всё-таки надеялась добраться быстрее, чем за неделю. Нигратум, однако, всё не показывался. Она пролетала вытоптанные угодья, вырубленные рощи, разрушенные деревни, непонятно откуда возникшие на этих запретных землях, но тихого места, с которым были связаны её лучшие воспоминания, так и не могла найти.       Наконец, спустя день кружения вокруг да около, она смогла сориентироваться. Вспомнив, что Чёрный Дворец располагался на месте слияния Тирии с её крупнейшим притоком, она стала лететь вдоль извивающейся внизу голубой змейки, пока, наконец, не приметила нужную местность. Увиденное, однако, повергло её в шок.       Конечно, она помнила, что произошло как раз незадолго до её заточения. Тотальная катастрофа. Духи из Белого Дворца, осмелев и обнаглев, вторгнулись на их земли во время всеобщего праздника, принеся в царившую идиллию разруху. Сады были сожжены, уютные пристанища – разрушены, а центральный дворец, являвший собой единение природы с искусством, был сожжён дотла пламенем, которое, по злой иронии, называли священным.       — "Передавай привет"? Передам. Обязательно передам, — бормотала Зулейка, вспоминая незавидную судьбу немногих переживших бойню.       Словом, худшее, что она ожидала увидеть – заросшие и заброшенные места, лишь немного пахнущие ностальгией. Всё оказалось значительно хуже.       Снизившись, Зулейка смогла рассмотреть большой город – гротескное лоскутное одеяло, не так давно превращенное в руины. На месте пышных рощ стояли трущобы, на месте гармонично вплетённых в окружение обителей – нагромождения стройматериала. Городище, выглядящее новым и древним одновременно, разрослось спонтанно и уродливо, словно злобная опухоль, окружённая осыпавшимися стенами.       Не веря своим глазам, джинн приземлилась посреди заваленной мусором площади. Вокруг царила картина всеобщего упадка. Здания, выстроенные в разные времена из разных материалов, накладывались друг на дружку, образуя слои конфликтующих друг с другом культур и вкусов, будто пытающихся друг друга вытеснить: останки элегантных особняков соседствовали с самодельными лачугами, крепкие торговые кварталы – с хлипкими хижинами, мрамор – с гнилой древесиной.       Воздух, когда-то благоухавший ароматом цветущих цветов, теперь нёс в себе смрад разложения и едкий запах дыма кузниц и костров. Звуки природы, щебетание птиц и шелест листьев заглушались какофонией инструментов и звоном металла – звуки смертных, готовящих орудия войны.       И, разумеется, центральный дворец – величественное здание из черного камня, являвшееся свидетельством силы всех его владельцев, которых, судя по нагромождению несочетающихся и откровенно безвкусных элементов, было немало. Его шпили, хоть и сломанные, все еще тянулись к небу; некогда внушительные ворота свисали с петель, стеная под тяжестью истории; а вокруг дворца расположились укрепления, приспособленные под казармы. Ко всему этому нынешние владельцы внесли свои собственные штрихи: тотемы и коричневые знамена с убого нарисованным символом дракона, превратив тем самым дворец в оплот грубой силы и воинственности.       — Это… что всё это значит?       — Эй, парни, — послышался грубый голос со стороны казарм, — у нас тут человек нарисовался! А ну-ка, братва, навались на неё!       Подняв руку, Зулейка выстрелила в сторону крикуна огненным шаром. Она даже не успела его рассмотреть: в мгновение ока, он превратился из живой материи в неживую. "Всё ещё не восстановилась? Какая жалость", — отметила про себя Зули, огорчаясь, что не смогла смести вместе к выбежавшим бугаём и постройку позади него. Похоже, сравнять с землёй недоразумение, выстроенное здесь смертными, ей не получится, по крайней мере пока.       Остальная "братва" тем временем пятилась, смотря на Зулейку, как на агрессивного хищника. Это были гуманоиды выше среднего человека, с мускулистыми телами, каждым движением демонстрировавшими грубую силу. Их кожа была глубокого изумрудного оттенка (побледневшая, однако, при виде джинна), у многих украшенная замысловатыми татуировками, рассказывающими истории об их завоеваниях. Лица у них были угловатые, с выдающимися челюстями и острыми клыками, торчащими из нижних челюстей, что также придавало им свирепый вид.       "Варвары", — подытожила Зули. Пусть до этого она подобных существ не встречала, сам типаж расы, выведенной для войны, был ей знаком. Чем-то они напоминали ей огров, созданных нуждающимися в рабах великанами, только человеческого размера. Да и интеллекта в их глазах, казалось, водилось чуть больше, сколь бы мала эта разница для джинна не была.       Как бы то ни было, щадить тех, кто в её глазах был не больше, чем грязью, Зулейка не собиралась, а потому, выпустив на волю свою беснующуюся ауру, заставлявшую воздух потрескивать от переизбытка энергии, она принялась за дело: вымещать на столь любезно пожаловавших зелёных мишенях свою фрустрацию. Варвары, застигнутые врасплох, бросились в бой, а те, что были поумнее, бросились бежать. Рокотавшая магия взрывалась вокруг них, отправляя в полет и тех, и других. Довольно улыбаясь, Зулейка грациозно двигалась посреди хаоса, позволяя слепящему гневу придать силы заклинаниям, каждым жестом порождая новый поток маны, смертоносный и неумолимо-разрушительный.       Над Нигратумом поднималась луна. Похватав кто что мог, зеленокожие вместе со своим вождём сбежали, и Зулейка не стала их преследовать, сделав их чьей-нибудь ещё проблемой. Ей же, выпустив пар, удалось взглянуть на вещи немного трезвее. Их дом был разрушен, а наследие – растоптано, но жизнь продолжала течь своим чередом. Было бы лучше, если бы всё просто замерло, пока её не было? Зули думала, что да, было бы намного лучше. Но текущий исход, пожалуй, был предпочтительнее для смертных, и потому не был самым ужасным.       Да и потом…       "Одно место, — думала она, — просто обязано до сей поры быть нетронутым".       Взмыв над свежесозданными дымящимися развалинами, Зулейка нашла глазами поднимающийся над городом холм, коронованный двумя соснами и четырьмя мраморными камнями. И несмотря на то, что старые сосны уже давно облезли, врезаясь в небо, словно два заточенных кола, и то, что склоны были уставлены покосившимися домами, верхушка холма, благодаря отваживающей магии, была нетронута.       Зули осторожно опустилась перед камнями и аккуратно коснулась невидимого барьера. За ним она увидела единственное нетронутое годами сокровище – тонкую адамантовую диадему, лежащую на заросшей белыми с чёрными прожилками цветами могиле.       — Быть сильной необходимо, Ника. Ты поймёшь, как поняла когда-то Сераф, — сказала она, а затем тихонько добавила, — Я дома, сестрица. Передаю тебе привет от моей подруги.