sunrise

Чан не любил, когда ночью по комнате бродили отблески фар проезжающих мимо машин. Слабый свет уличных фонарей отчаянно пытался добраться до его кровати, но каждый раз проигрывал битву. Однако даже так Чан постоянно думал об этой отдающей желтизной дорожке на темном паркетном полу. На то, чтобы купить плотные черные шторы, у него ушло непозволительно много времени. Он постоянно откладывал это, предпочитая оставаться на ночь в студии, потому что там в принципе не было окон. И когда у него, наконец, хватило сил на то, чтобы повесить тяжеленную ткань, клятвенно обещавшую ему спокойный и беспробудный сон, необходимость в ней испарилась. В своей комнате Чан чувствовал себя свободным. Самую малость, но даже ее он изредка пугался. Он мог стянуть с себя всю одежду и ощутить прохладу постельного белья. Мог завернуться в легкое одеяло и продавить забитой мыслями головой ортопедическую подушку. У себя в комнате Чан выдыхал. И если большую часть времени он ненавидел оставаться наедине с самим собой, то в этом безопасном пространстве он понимал – ему требовалось хотя бы пару часов тишины. Шторы глушили не только свет, но и большую часть звуков. Отделяли его от всего остального мира. Так что когда его уставшие сухие глаза, в которые будто кто-то насыпал песка, увидели, как открывается дверь спальни и тут же воровато захлопывается, он приготовился к обычно подступающей волне раздражения. Тихая поступь ног Феликса привела его в чувство, и низ живота мгновенно свело протяжной долгой судорогой, вытесняющей все остальные связные мысли. Чан знал, что последует дальше. Он выучил наизусть язык чужого тела, повадки и вздохи на грани слышимости. От и до, потому что это происходило далеко не в первый раз. В голове мгновенно всплыла первая ночь, когда он позволил этому случиться. Рабочая неделя настолько сильно его вымотала, что он не хотел не то что двигаться – дышать. Тогда Феликс казался неуверенным и походил на пугливую лань. Он мялся у кровати в полной темноте, и только когда Чан сам с вопросом коснулся его пальцев, начал действовать. Чан помнит шорох снимаемой одежды, который он сначала принял за что-то другое. Что угодно, кроме очевидного. Помнит, как решил сдвинуться к стене, чтобы Феликсу было удобнее улечься рядом, и как тот в считанные мгновения перекинул ногу через его бедра, усаживаясь сверху с дрожащим дыханием. Чан до сих пор ощущает фантомную мягкость его кожи на своих пальцах, когда смотрит на Феликса днем. Это повторялось сначала нечасто. Чан даже решил, что акция оказалась разовой. Он попытался заговорить об этом вслух, но наткнулся на такую высокую стену чужого страха, что отступил, не успев толком начать. А затем была еще ночь, и еще. Наполненные громким дыханием и тихими стонами сквозь зубы. Суматошными движениями Феликса на нем, словно тот пытался забрать все, что только готов был дать ему Чан. Что тот готов был позволить ему взять. Феликс быстро сбивался с ритма. Он пытался проглотить больше, чем мог, как будто в глубине души опасался – скоро отнимут. И сколько бы раз Чан ни хотел успокоить его словами, влажные ладони неизменно накрывали его приоткрытый рот и не давали ни шанса. Чан перестал зашторивать окна, когда понял, что ему становится мало. Мимолетных касаний и запаха кожи на запястьях. Скользящих по коже волос, стоило Феликсу выбиться из сил и рухнуть ему на грудь. Мало цвета, мало лица, мало самого Феликса. Он испугался. Конечно же, испугался, увидев темные глаза Чана с глубокими тенями из-за неверного приглушенного света с улицы. Застыл на самом входе, вцепившись в ручку двери, и смотрел. Так пристально, долго, но без вопроса. В ту ночь Феликс ушел, на грани слышимости щелкнув замком. И вернулся на следующую. Чан предусмотрительно вернул шторы на место, не оставив ни единой щели, однако Феликс распахнул их с непонятной яростью, стоило только ему войти. Он раздевался напротив окна. Отвернулся от Чана, подставив беззащитную спину под его жадный взгляд, и развернулся через плечо с полуприкрытыми глазами. Белоснежная спина с ровным рядом выступающих позвонков заставила Чана захлебнуться от желания прикоснуться к ней, но Феликс был как обычно категоричен. И впервые тогда он сознательно пришел не подготовленным. Чану оставалось лишь наблюдать за тем, как скользит по телу одеяло, пока Феликс откидывает его в сторону. Как бесконечные стройные ноги снова берут в плен его собственные, уже трясущиеся от предвкушения. И как Феликс растягивает себя прямо на его бедрах, извиваясь и опираясь свободной рукой на его живот, как на последний оплот стабильности, не дающий рухнуть вниз. Чан прокручивал в своей голове каждую секунду из той ночи еще месяц. Феликс тогда задевал ребром ладони его член всякий раз, когда выскальзывал из себя перепачканными смазкой пальцами. Он делал это специально. Кто бы вообще смог поставить под сомнение этот факт? Его ногти оставили столько красных полос на коже Чана, что он впивался в них собственными пальцами еще три дня после, когда снимал футболку и вставал под холодный душ. Чан знал Феликса наизусть и сейчас вибрировал на одной с ним частоте в ожидании очередной пытки. Феликс не давал себя целовать. Не в том вульгарном смысле, который вкладывала в этот ультиматум попсовая культура. Он не боялся влюбиться, Чан это знал. Он не хотел возводить между ними кирпичную стену. Это было элементом игры. Подушечки пальцев мимолетно коснулись его губ, скользя по остывающей слюне после того, как Чан суматошно облизывал пересохшую кожу. Феликс втянул в рот свои пальцы, пробуя на вкус Чана, и мечтательно улыбнулся. Он выглядел потрясающе, пока стягивал с себя одежду и небрежно отбрасывал ее в сторону. Когда Феликс двинулся ближе к изголовью кровати и уперся коленом в матрас, Чан лишь вскинул подбородок повыше, чтобы видеть все. Мышцы на ногах Феликса дрожали и судорожно сокращались, и было заметно, как сильно он колеблется. Чан повернул голову в сторону и в сухом поцелуе дотронулся до его коленной чашечки, впитывая в себя ответный всхлип. Ладонь не медлила ни секунды, отводя его лицо подальше. Феликс любил играть в недотрогу. Он двинулся дальше, наконец перенося весь вес на кровать и знакомо перебрасывая ногу через Чана. Еще никогда не оказывался настолько высоко и так близко к его лицу. Феликс сел на его грудь, потираясь тонкой кожей на внутренней поверхности бедра о соски и прижимая его руки к корпусу. Его вопросительный взгляд сверху вниз был лишь формальностью. Они оба знали это. Чан бы позволил ему все, что тот только бы захотел, потому что их взаимная зависимость уже перешла Рубикон. Кожа заскрипела о кожу. Тонкая пленка пота от волнения наверняка ощущалась бы на языке соленым привкусом, и Чан сглотнул, ощущая, как перехватило горло. Феликс скользил выше и выше. Стирая грани дозволенного ранее и открывая новые границы. У него уже стояло так сильно, что это не могло не причинять боли. Слюна во рту у Чана стала такой вязкой, что он подавился вдохом. Феликс остановился, только когда основание его члена мягко уперлось в подбородок Чана. Замер на бесконечно долгое мгновение. И смотрел. Проверял, ходил по лезвию. Хотел. Чан едва заметно кивнул, не желая рассеивать то гипнотическое состояние, в котором пребывали они оба. От трения Феликс снова всхлипнул, дергая бедрами и откровенно потираясь о короткую щетину, которая успела отрасти за два дня. Чан согнул руки, ощущая, как покалывает мышцы от долгого давления, и умостил ладони на бедрах Феликса, впиваясь пальцами в складку сразу под ягодицами. Он улыбнулся на ответное шипение и повел подбородком из стороны в сторону, добиваясь лишь того, что его щеки с силой сожмут и заставят остановиться. Феликс любил медленно. Чан приучил его к этому не сразу, но был благодарен сам себе за то, что смог вовремя показать как правильно. Он не позволял себе большей дерзости, чем уже успел проявить. Он уважал чужое мнение и то, что в их танго именно Феликс предпочитал вести. Они оба понимали, что это лишь видимость. – Я постоянно думаю о твоих губах, – заполошно прошептал Феликс. Впервые за все время, что они занимались этим. Так хрипло, с бегающими глазами и красными щеками. – Представляю, какие они на вкус, – продолжил тот. – Каково было бы прижаться к ним членом, а потом слизать собственный вкус. Чан молча смотрел в ответ. Он не пытался ничего сказать или поддержать чужие фантазии. Этого не требовалось. Феликс умел доводить себя до края самостоятельно. Он сидел неподвижно, лишь изредка покачиваясь на груди Чана и с шипением наслаждаясь трением о грубую щетину. Чан не знал, что он чувствовал в этот момент, но прекрасно видел, как стремительно плывет расфокусированный взгляд. Феликс не стал бы этого делать. Не сейчас. И не в ближайшее время. Ему нравилось представлять, визуализировать и наслаждаться тем, что он не может реализовать. Феликс даже кончать предпочитал без рук, потому что так оргазмы всегда были глубже, длительнее. На грани с болью. Бесконтрольные. Феликс качнулся назад и прогнулся в пояснице, насаживаясь на все еще впивающиеся в самую мякоть его бедер пальцы. Под руками Чана его ягодицы приподнялись еще выше, и тот отдал бы десятки лет своей жизни, чтобы увидеть это лично. – Я просто, – пробормотал Феликс. – Всего раз. Хорошо? Я просто… хен… Его большой палец оттянул нижнюю губу Чана и проник внутрь, наталкиваясь на зубы. Влажная слизистая испачкала подушечку пальца, и он мгновенно отступил с шумным дыханием. А затем, когда Феликс дотронулся до головки, растирая по ней вязкую слюну, первый задушенный стон разорвал удушающую тишину. Чан предупреждающе сжал его бедра, когда понял, что Феликс хочет сделать дальше. – Прости, – и покачал головой: – Я бы не стал. Он отступил, как отступал всегда. Они и так сегодня зашли слишком далеко. Чан точно еще не раз измажет плитку в душе, пока будет вспоминать о произошедшем. Он помог Феликсу умоститься на его привычном месте. Зажмурился, когда их члены с оттяжкой потерлись друг о друга, и выдохнул, стоило пройти этот бесконечный изматывающий этап. Обычно Феликс приподнимался и начинал новый круг Ада, вытягиваясь в струну и дотрагиваясь до своего входа. Дразнил себя на глазах у Чана. Это могло продолжаться очень долго, а на животе у Чана стабильно оставались следы от предэякулята. Их смешанные. Он ненавидел душ после таких ночей. Хотел втереть в себя чужой запах, впаять в кожу и оставить, как напоминание. Но Феликс ему не принадлежал. Короткие пальцы смотрелись на его запястьях слишком мило. От этого сердце сжималось и забывало, что ему нужно двигаться в одном ритме. Феликс любил строить иллюзии. Любил просить Чана поднять руки за голову и ухватиться за спинку кровати. Словно это могло кого-то обмануть. Чан мог подыгрывать бесконечно долго, если это было нужно Феликсу. Поэтому без задней мысли позволил тому пойти по привычному сценарию. Он прекрасно знал, что это не продлится дольше пары минут, когда отчаяние захватит Феликса и тот молча будет умолять его взять все в свои руки. Чан уже готов был закрыть глаза и приготовился к выматывающему медленному сексу, который высосет из него остатки человечности, однако все снова сбилось со знакомого курса. Подмышки всегда были его эрогенной зоной. Он никогда и никому об этом не рассказывал, потому что специфика подобного была слегка за гранью. Чан не верил, что кто-то в здравом уме захочет сделать это с ним, а предлагать сам не стал бы ни в коем случае. Поэтому когда Феликс опалил его кожу горячечным дыханием и затем загладил кипяточным языком, оставляя после себя быстро остывающую дорожку слюны, он вздрогнул всем телом и выдохнул с таким низким стоном, что сам испугался этого звука. В горящих глазах, смотрящих на него снизу вверх, полыхало восхищение и очевидный восторг. Феликс сыто облизнулся и снова склонил голову, чтобы повторить. Чан попытался опустить руки, но неожиданно твердая хватка чужих пальцев не дала ему этого сделать. От этого сносило крышу. От языка, плотно прилегающего к беззащитной подмышечной впадине, от стекающей слюны, которая впитывалась в темную простынь, от звуков, вылетающих изо рта Феликса. Чан не мог молчать – это было тяжело физически. Он никогда не ощущал ничего подобного, хотя бы даже немного приближенного. Он извивался на кровати, удерживаемый только напряженными бедрами Феликса, и уплывал секунда за секундой. Чан оказался беззащитен перед тем, как сильно Феликс наслаждался этим вместе с ним. Сколько удовольствия было на его лице и как он закапывался все глубже и глубже, надавливая все сильнее с каждым движением языка. А потом, когда он медленно, сантиметр за сантиметром принялся насаживаться на его член, не отрываясь от подмышек, Чан взревел в голос. Это выматывало хуже джетлага и качественнее любого секса, который когда-либо до этого пробовал Чан. Он просто лежал и позволял Феликсу сделать все за него, но это так сильно его разбивало, что он не смог бы собрать себя в кучу, даже если бы попытался. Феликс старался. Очень старался держаться до последнего. Он дрожал всем телом, но упрямо двигался, пусть даже колени и разъезжались на скользком постельным белье. – Я не могу, хен, пожалуйста. Чан открыл глаза, видя перед собой покрытое слюной лицо Феликса. Его губы подрагивали, а зубы были плотно сжаты, пока он продолжал скользить по его члену нескоординированными рывками. Он выглядел таким нуждающимся, каким Чан не видел его еще никогда. Так что когда он подхватил бедра Феликса и слегка вздернул их наверх, удерживая в своих руках и не давая ни шанса на сопротивление, в восторженном ответном взгляде он прочитал лишь благодарность. Доводить Феликса до финала всегда было тем еще испытанием выдержки. Тот ненавидел, когда к его члену кто-то прикасался, даже он сам. Чан не был уверен в истоках этого вбитого в подкорку желания кончить без рук, но все же уважал его. Иногда Феликсу требовалось так много времени, что это переходило все мыслимые и немыслимые пределы, но Чан из раза в раз продолжал. Оргазмы с Феликсом были самыми потрясающими в его жизни. В ту ночь все повторилось. Если бы Чану позволили, он бы давно уже оставил яркие укусы на чужих сосках и ускорил финал, но к собственную телу Феликс его не подпускал. На бедрах уже расцветали синяки от жесткой хватки Чана, но им обоим было на это плевать. Феликс пытался поспеть за своим оргазмом, вытягиваясь в струну и замирая, задерживая дыхание. Чан понятливо притормозил, оставляя его наедине с собой. В такие моменты все, что от него требовалось – не мешать. Феликс сжимал мышцы вокруг его члена и прижимал свою простату к головке, не двигаясь. Он доводил себя фантазиями, а не фрикциями. Он кончал мысленно, а телу оставалось лишь подхватить то, что уже произошло в его голове. Это выглядело красиво. Чан не знал, что мужчины умеют так делать – раньше подобное он испытывал только с девушками. Но Феликс был особенным, поэтому удивлению тут не оставалось места. Растрепанные волосы щекоткой прошлись по коже Чана, когда светлая макушка рухнула на его грудь. Он рассеянно вплел пальцы во влажные от пота пряди и вдохнул поглубже концентрированный запах. Рука сама собой легла на все еще напряженный член и в считанные секунды довела его до разрядки. Больше не для кого было сдерживаться. Размеренное дыхание мгновенно заснувшего Феликса успокаивало. Чан против воли зевнул и ногой подтянул к себе сбившееся в изножье одеяло. Он аккуратно накрыл их обоих и, извернувшись, прижал вечно холодные ступни Феликса к своим голеням, согревая. Сон подступил только тогда, когда он ощутил, что их кожа стала одинаковой температуры, а маленькая ладошка забралась под его спину. Он любил раннее утро и рассеянный свет восходящего солнца. Феликс светился в его лучах, и Чан гордился тем, что таким его может видеть только он.