Огни в маковом саду

Домовые всегда явно чувствуют свою смерть. По спине Леля бегали мурашки, больше похожие на иголки. Он не выдавал свое волнение, но Ягишна тоже чувствовала. Голоса нави стали громче, ближе. Во сне к ней приходила мать, тянула руки, просила прощения. Ягишна и Лель оба знали, что живут свои последние часы. "Лишь бы Дарина задержалась", - думала бабушка, глядя в зеркало. "Лишь бы успеть увидеть Дарину перед смертью", - думал Лель, сидя на крыше хаты, позволяя ветру и нитям магии трепать его шерсть. "Только бы она осталась жива", - надеялась бабушка, мешая сон-траву и корень колендулы в ступке. "Только бы она осталась жива", - надеялся домовой, видя деревенских людей с факелами и вилами. - Так я и не успел состариться и стать мужичком. *** В нос Дарине ударил запах гари и жареного мяса. Почти развалившаяся, тлеющая хата встретила молодую хозяйку дымком и треском. Все тело сжалось до боли, и Дарина сорвалась с места. - Бабушка! Лель! Бабушка! Доска провалилась под ней, сильно расцарапав ногу. Едкий запах стал жечь горло и легкие. - Бабушка! Дарина закричала от страха и неожиданности, когда перед ней появился кошачий череп. За черепом двигался подпаленный, но еще шерстяной хвост. - Лель?.. Череп кивнул. - Что с тобой стало? – Дарина протянула к нему руку, по ее щеке потекла слеза. – Мы отстроим избу заново, ты поправишься. Обязательно. Только найду бабушку. Где бабушка? Череп молчал. - Лель, где бабушка? Лель! Скелет домового повернулся и пошел вглубь избы. Того, что от нее осталось. Дарина аккуратно вытащила кровоточащую ногу из дыры и последовала за ним. Первым остановилось сердце Дарины – всего на секунду. Потом ее дыхание. Невидимые тиски сжали ее горло. Горло, сердце, желудок – все, до чего может дотянуться внезапное горе. Из изуродованного, обугленного тела торчали вилы. Прямо из груди, такой родной и теплой, и совсем не из-за пожара… Глаза запеклись, с челюсти слезла кожа. Пылающий комочек ужаса внутри застучал во все стены, носясь по телу. - Нет… нет! Нет! Нет! Нет! Этого не может быть! Дарину охватила истерика: обхватив голову руками, она отвернулась от трупа бабушки, упала на колени, и задыхалась-задыхалась-задыхалась. Разве это может быть правдой? Кто мог быть так жесток, что заколол хрупкую старушку вилами – вилами! – прямо на печке? Лель уткнулся черепом в бедро девушки. Она теперь сирота; скоро это место перестанет быть домом и от Леля тоже ничего не останется. Нет дома – нет домового. Все просто. Крыша натужно заскрипела и рухнула в паре шагов от Дарины; от Леля остался лишь скелет. Времени на панику и скорбь не было, иначе девушка рисковала стать погребенной заживо. Ведомая неизвестной силой, она встала. Нога жутко саднила, горло жгло, руки тряслись. Еще теплые вилы с трудом поддались. Дарина, беззвучно рыдая, зажмурилась – она насчитала в груди 12 дыр. Лель окончательно рассыпался; осталась лишь кучка позвонков и черепушка. Больше никого не осталось. Дарина взяла на руки и прижала к себе неприятно сухое и теплое тело. Захрустели кости, отвалилась рука. Некому было помочь. Даже не во что было завернуть бабушку. Сгорело абсолютно все - у Дарины остались только сарафан и рубаха, в которых она уходила в лес. И вот так - почти раздетая, босая, хромая, измазанная в золе, растрепанная, подвывающая - она несла бабушку к безмолвному холмику в лесу. Вот так – порвав рукава, смешав кровь с грязью, крича и кусая плечи – она рыла землю ногтями. Вот так – рядом с дочерью – была похоронена Ягишна. Ни в эту ночь, ни в следующую, Дарина не вернулась на пепелище. *** Где-то в этом плачущем мире есть семья, потерявшая сына и брата. Они не знают, в каких краях он сгинул, увидят ли они хотя бы его тело. Где-то в этом плачущем мире есть мать, тоскующая по своему дитю; маленькая сестра, начавшая забывать своего брата; отец, не подающий виду, но приходящий подумать в комнату пропавшего сына. Все, чего хотел Захар, — это убраться из проклятого леса, терзающего его и без того измученную душу. В липкой смеси ужаса и горечи он отчаянно пытался вспомнить свою смерть. Но обрывки воспоминаний утекали от него, как капли дождя, бегущие по лицу. Захар помнил, как стоял на обрыве. Помнил, как ветер дул ему в спину, болели ребра. Болели ребра. «Я был ранен», - Захар стал нервно стаскивать с себя одежду. На правом боку промеж ребер действительно красовалась незажившая рана. Она не кровоточила, не гнила. Просто… дырка. Захар осторожно залез в нее двумя пальцами, нащупал кости и что-то мягкое, в испуге выдернул руку. - Проклятье! – на секунду он замер с поднятыми руками и начал нервно кивать. – Да! Да, это проклятье. Меня прокляли. Это все происки Шайтана. Захар покрутил головой в поисках чистого места и направления, натянул рубаху обратно на плечи и упал в молитве. Чем дольше он молился, тем чаще и громче в его голове звучал голос: «О чем ты молишься? Разве ты достоин обращаться к Богу? Ты предал свою веру, свою семью. Ты предатель. Бог отверг тебя». «Отвергнутый». Захар замер в земном поклоне, положив лоб на холодную, мокрую траву. - Так не может быть. Не может быть. Не может быть. Лес шумел. Навь приветственно звала. Захар закрыл лицо руками. Так не должно было быть. Не должно было быть ни русалок, ни этой странной недосмерти, ни чужих лесов в чужих землях. Он должен был дождаться совершеннолетия подходящей девушки, женится на ней, наделать потомков; должен был стать достойным внуком своего деда, достойным сыном своего отца, достойным отцом своего сына. Должен был быть только один Бог. Мироздание трещало по швам. «Ты допустил, что мире есть кто-то, кроме Него. Ты покинул родные земли ради чужака. Ты отвернулся от Бога». Разве мог Захар не верить в то, что видел собственными глазами? «Не должен был». Сквозь шум дождя Захар услышал шаги. Между деревьев показался медвежий череп. Леший неспешно приблизился к застывшему в ужасе парню, поднял его на ноги, стянул рубаху с одной стороны. Замер на несколько секунд, разглядывая рану и оценивая объем работы. Захар зажмурился и продолжал молиться, лишь бы чудище оказалось сном или хотя бы ушло прочь. Но леший не ушел; он достал комочек из мха и птичьих костей и, раздвинув рану костяными пальцами, положил внутрь. Сделал жест, будто затягивает узлы, а Захар почувствовал, как его бок пронизывают невидимые иглы. - Те-пе-рь-за-жи-ве-т, - леший похлопал по шву, развернулся и пошел прочь. – За-жи-ве-т. Его нечеловеческий, скрипуче-рычащий голос пробежался эхом по стволам деревьев и прыгнул к тучам. Захар в исступлении прислушивался к ощущениям: резкая боль в боку отрезвила его разум, находившийся до того будто в тумане. На месте раны остался неровный шов, от которого по телу ползло жгучее тепло; и как Захар ни старался разорвать плоть обратно, у него ничего не вышло. Он упал на мокрую землю, подставляя лицо дождю. Но дождь утих. Таким его нашел Борислав. Князь блуждал по лесу в поисках чужеземного утопленника. - Захар! – Борислав подбежал к парню и тряхнул его за плечи. Захар открыл глаза и молча уставился на князя. А князь тоже смотрел и не знал, что сказать. Вот так искал-искал, а нашел – и сказать нечего. - Ты… жив. Жив? Захар отодвинул от себя руки Борислава и встал. - Выгляжу мертвым? Выглядел он на удивление живым, даже трупная бледность не тронула лица. Однако Борислав чуял: Захар больше не пах живым мужчиной; от него несло затхлой водой и мертвечиной. Сердце князя предательски кольнула игла: «Разве мог бравый воин покончить с собой?» - Мы столько не виделись, а ты так холоден к брату по оружию? Захар горько ухмыльнулся и кивнул. - К брату. - Я так долго тебя искал. - Зачем? - Я не знаю, о чем ты думал. Ты мне дорог, как брат, и ты мне нужен. Я зову тебя с собой. Мы снова будем сражаться плечом к плечу, жить бок о бок. Неужели тебе не хочется снова ощутить азарт боя? Неужели ты хочешь тухнуть здесь один? – Борислав раскинул руки, показывая на лес. «Это имеет смысл. Я хотел выбраться из леса, хотел вернуться к привычной жизни. Вот она – привычная жизнь, борьба на стороне Борислава». - Кое-кто сказал мне, что я уже не буду «жить» … Да ты и сам наверняка уже это понял. Борислав шагнул к Захару, встав почти вплотную, сжал его плечи руками. - Я и сам не человек, ты знаешь. Меня не смущает то, чем ты стал. Ты по-прежнему мой друг. Что может быть лучше вечности с другом? «Да, другом. Так и должно быть». - Я потерял отцовский меч. - Мы раздобудем тебе новый. - Думаешь, это будет достойная замена семейной реликвии? – хмыкнул Захар. – Хорошо, я пойду с тобой. Борислав опешил. Он сам не ожидал такого быстрого согласия. - Хорошо, - сказал он, отступая. - Хорошо, тогда надо выдвигаться. У нас есть дело.