Ведьма из Зазеркалья

Это стало привычно, как будто так было всегда — и походы по коридорам, и ритуалы, и собрания по субботам, а порой и по четвергам. Кажется, жизни до и не было вовсе — так, мутные воспоминания о чужом прошлом, не более. В этот раз Минги вновь собирается в коридор. Приготовления закончены, осталось лишь перепроверить и отправляться. Два больших зеркала друг напротив друга, проверенные на трещины и тёмные пятна — за этим ревностно следит Сан после того, как они провалились в один из нижних слоёв тьмы и выбрались оттуда только благодаря Сонхва. Минги каждый раз напоминает себе о том, что необходимо быть осторожным, ведь он ответственен не только за свою жизнь. Зажигает свечи — по шесть белых с каждой стороны, проверяет ведьмин узел на полу — как раз там, где садится. Рассматривает в отражении трикветр под ямкой меж ключицами, нарисованный чёрной краской, смешанной с собственной кровью. Браслеты-обереги и серьга — камешек кошачьего глаза, который ему подарил и заботливо повесил Хонджун, когда Минги только-только был инициирован и принят в ковен. Брелок в виде вязаной игрушки — сиреневый кот с ниточкой пряжи хвоста, крепится на узкий пояс ярко-жёлтого платья с длиной юбки по колено. В Зазеркалье необходимо, чтобы вещи не стесняли, поэтому платье — незаменимая вещь в гардеробе даже ведьм-мужчин. Не всех, конечно, есть и те, кто подвержен стереотипам. Но, признаться, Минги нравится носить подобное, поэтому в его шкафу целых семь платьев разных расцветок, два из которых самолично сшиты Хонджуном. И все — ярких светлых расцветок, потому что в Зазеркалье не стоит уходить в тёмном: больше шансов не вернуться, раствориться в коридорах. Он проверяет наличие в ножнах Атам, что также прикреплены к поясу, серебряной булавки под воротничком и длинной красной нити на запястье. Когда убеждается, что всё на месте, выключает свет, и остаются лишь горящие ровно свечи. Два коротких удара пальцем, один удар ладонью и вновь два пальцем — сначала по одному зеркалу, после по второму, чтобы образовать единый коридор, а заодно открыть путь. Минги опускается на пол, скрестив ноги, и взгляд его устремлён в сердцевину зеркала поверх собственной головы. Секунды растворяются с каплями воска. Минги поднимается в уходящем в бесконечность коридоре, оглядывается, но кроме темноты, что рассеивают огоньки свечей, более ничего не видно. Он чертит пальцем в воздухе символ глаза, и едва тот рассыпается искрами, как поверхность вокруг начинают опутывать разноцветные светящиеся линии. Светло-голубые не представляют опасности, они мало интересны, зелёные тоже сейчас ничего не значат, а вот за насыщенного бордового, тянущуюся через коридор, последовать стоит, даже если её оставили специально, и это ловушка. Ведь иных следов пока нет. Он прикасается к рукояти Атам, ощущая пульсирующую в пальцы силу, и срывается в средний темп. В Зазеркалье есть постоянные пути, есть обманные, которыми промышляют бесы, а есть вот такие, искусственные, созданные ведьмами. Они небольшие и существуют для того, чтобы ведьма попала в Зазеркалье, а дальше переходят либо в постоянные, либо в обманные, если какая нечисть решит позабавиться. Коридоры соединены поворотами, дверями и окнами, но последние встречаются очень редко. А ещё есть выходы — в комнаты, на улицы, в другие страны и даже миры. Зазеркалье — это хаос в порядке, где двери могут блуждать, повороты — ломаться, а окна открываться в стены. Но Минги любит этот мир. Кажется, его мама любила тоже, если, конечно, это не была всего лишь искажённая мысль о человеке, которого он даже не помнит. Хозяйка поместья — давняя знакомая матушки Юсун. Она жаловалась на топот и шёпот в темноте, на движение в зеркалах спальни и кухни и на пугающие сны. Минги не мог отказать в помощи, ведь за неё просила матушка, да и за работу обещали неплохие деньги. Если бы зеркала были маленькие, он бы просто провёл обряд очищения. Но каждое оказалось чуть выше самого Минги и шире раза в два, и очень уж хотелось спросить, зачем такое большое находится на кухне, если уж со спальней более или менее ясно. Но ведьма решил оставить расспросы подобного рода на потом, задав самые основные: в какой период времени шумы становятся интенсивнее, о чём сны и какие образы в них чаще всего мелькают (Хонджун обучает его присматриваться и прислушиваться к символам снов и дремоты, у Минги даже толстенная тетрадь с обозначениями и описаниями имеется), что происходит с поверхностью зеркала в моменты, когда там творится нечто потустороннее. Увы, ответы были размытыми, впрочем, как он и предполагал изначально. Этой ночью Сан котом пробежался по комнатам, вынюхивая и высматривая, и к утру сообщил, что все признаки указывают на зеркального беса. Который этой ночью лишь немного пошумел и сразу же затих, а хозяйка впервые за последние пару недель не видела никаких снов вообще. — Понял, что за ним следят, — фыркнул Сан, который зеркальных бесов на дух не переносит. Минги его понимает: эти поганцы хуже домовых, и избавиться от них зачастую очень и очень сложно. Нитяной след может оказаться бесполезным: опытные старшие бесы научились его путать и, как и коридоры, делать обманными. Минги гораздо проще с призраками, хотя они и вовсе сущности совсем иного мира, куда ход с возвращением доступен лишь единицам. Но с ними понятнее, они и сами могут заплутать в зеркальных коридорах. Даже тени и те не вызывают такого дискомфорта, как бесы. Ещё Сан добавил, что с ним могут быть кошмары — один или даже несколько: — От них такой противный след остаётся, потом нос чешется. Кошмары прилипчивы — зачастую, выбрав жертву, они могут месяцами, а то и годами изводить её. Ещё они въедливы, по самим коридорам перемещаются медленно, но из-за того, что равноценно существуют в нескольких мирах одновременно, могут неожиданно появиться в любом другом коридоре, просто переместившись по пути снов или иллюзий. Минги до сих пор до конца не понимает этого, но Сонхва говорит, что для того, чтобы такое понять, надо самому одновременно быть разделённым и обитать в нескольких мирах. Если кошмары небольшие, то с ними легко справиться заклинаниями и Атам. А вот со средними и крупными приходится сложнее: у них появляется подобие характера, и там приходится выдумывать и рисковать, потому что методы борьбы различаются в зависимости от того, чем питается кошмар и по каким закоулкам ползает. Минги надеется, что если их и ожидают подобные твари, то они, как обычно, будут небольшими — вряд ли крупнее Сана в его зверином обличии. Нитяной след уводит в сумрак, где отражения свечей становятся всё более размытыми, а коридор постепенно уменьшается. Остальные нити пропадают, появляются вновь, возникают другие, но необходима сейчас лишь одна. Она обрывается внезапно: Минги едва успевает остановиться, чтобы не пролететь мимо. Если пробежать и не остановиться, есть возможность потерять след. Зазеркалье обманчиво, и если бы не обереги, охранные символы и око ведьмы, Минги сгинул бы ещё в первый свой раз и обратился тенью. — Привет! — раздаётся над головой, и эхо разносит звонкий голос по коридору. Рука хватается за вязаный брелок, но пока не распускает. Ведьма поднимает взгляд. На громадной металлической люстре с янтарными висюльками сидит, раскачиваясь до хрустящего скрипа, бес. Он в человеческом обличии, только небольшие рожки на лбу и длинный похожий на кнут хвост выдают в нём нечисть. Смуглый, с наглым взглядом и широкой самодовольной улыбкой, он салютует Минги и спрашивает: — Ты кого-то потеряла, ведьма? Если вскинуть руку, можно схватить наглеца за хвост. — Да, и уже нашла. Минги не торопится. Торопиться в этом деле вообще не стоит: здесь Зазеркалье, где правят бал совсем иные законы. — И кто это? Неужели, я? — смеётся бес, и Минги не чувствует в нём враждебности. Он совсем ничего не чувствует — никаких эмоций, исходящих от беса, даже поверхностных, и это плохо. Значит, сильный. Опасно сильный. Мелких слабеньких бесов можно без труда отыскать по их эмоциям, порой даже нити не требуются. Бес качает головой, цокает: — Ты же пришла от свечей из дома, где много-много больших старинных зеркал, да, ведьма? Значит, ты искала не меня, ты искала того, кто идёт за тобой. Бес указывает подбородком Минги за спину, и это может быть обман. Но что, если не так, и Минги изначально взял не тот след? Здесь только рисковать и надеяться на силу оберегов и свою собственную. Пальцы резко дёргают за хвостик игрушки, распуская брелок, и ведьма отбрасывает нить в сторону, не сводя взгляда с беса. Громкий протяжный мявк отскакивает от стен зеркального коридора, и в тот же момент Минги слышит низкое рычание, а вместе с ним — весомо тяжёлый выдох, давящий на плечи. — Вот вы его и нашли. Или он вас? — смеётся бес, сильнее раскачивая люстру. — Ой, у твоего котика попка с сердечками! Как мило! «Это кошмар!» — слышит Минги голос Сана и незамедлительно оборачивается, выхватывая Атам. Сиреневый кот ростом по пояс Минги замер, припав к полу, только рычит, не сводя взгляда с расплывающегося по полу, стенам и потолку вязкого тёмно-коричневого нечта без глаз, с впадинами-ртами, из которых доносятся вздохи. Хонджун говорил, есть легенда о том, что это тоскуют тени, которых кошмар поглотил. Кошмары могут существовать в своём теле в трёх мирах — иллюзии, снов и Зазеркалье. Не исключено, что этого с собой притащил бес, а теперь наслаждается, наблюдая за ними с высоты потолка. — Мама, — тоненько плачет кошмар одним из ртов, и тут же другие подхватывают на разные голоса: — Мама! Мама! Мамочка! Минги выхватывает Атам, рассекая воздух — волна серебристым лезвием распарывает тушу, образуя косую прореху, которая в одно мгновение заполняется зубами. Рты срываются на визг, который заполняет коридор, и ведьма едва не роняет нож, когда тяжесть голосов обрушивается на него. Минги теряется, делает шаг назад, едва ли не падая. «Сан?» В какофонии звуков, заполняющих коридор — крики, визги, смех, которые подхватывает и разбивает о стены эхо, сложно разобрать что-то одно. Коричневая масса впечатывает тело в пол, ударяя всей силой. Минги жив только благодаря амулетам и Атам, который вонзается в пластилиновую тушу, утягивая внутрь и саму ведьму. Липкая противная жижа заполняет рот, нос и уши, не давая сделать даже вдох, она стремительно течёт через горло в желудок, даже лёгкие уже переполнены, и вот-вот лопнут альвеолы. Время исчезает. Скрип, скрип, скрип — пронзительнее, громче, а его тянет выше, пока сознание растворяется во тьме, где зияют тысячи провалов с кольями вместо зубов… Его выдёргивает наверх, из хрипящего и стонущего, и он пытается сделать вдох, пытается захватить ртом воздух, когда боль пронзает грудь. Ведьма падает на колени, руки вязнут в чём-то липком, что ползёт до локтей и выше. Перед глазами — абстракция беспорядочных цветов, хаос, тело дрожит и крошится, точно составленное из миллиардов крошечных частиц. Страшно… Его хватают и откидывают, словно вещь, но удара не ощущается — наоборот, грудь заполняет воздух, прорывается ровным и размеренным дыханием. Скрип, скрип… Грохот, громкий мяв и вскрик — долгий, сменяющийся непрерывной нотой на грани ультразвука. «В сторону!» — мысленно приказывает Сану. Минги призывает выпавший во время падения Атам и бьёт наугад, в болезненно раздражающий хаос пылающих цветов. Сердце стучит бешено, громко, он не знает, что стало с Саном, успел ли… — Сан! Ведьма подрывается на ноги, встаёт, шатаясь, и цвета наконец обретают порядок: коридор в кроваво-алой кашице, со следами грязи под ногами, и никого вокруг. Никогда. — САН! — до хрипа в горле, оглядываясь, чтобы увидеть такое же и позади, а когда оборачивается назад, перед ним — висящий под потолком вместо люстры Сан, подвешенный на крюк и раскачивающийся от сквозняка. Его пальцы ещё подрагивают, он в каких-то обносках — сейчас уже человек, со слипшимися от крови волосами. И никакого беса, никаких кошмаров… — САААН! — на грани непонимания и истерики, срываясь на бег. Он же успеет? Ещё же не всё, нет, нет, нельзя, нет! Громадные лапы хватают поперёк груди, рывком утаскивая назад, во тьму, где не горят свечи, и ему кажется, что Сан поднимает голову, чтобы сказать… Крик из темноты — короткий, звонкий, а после вспышка, боль — молнией по позвоночнику в самый мозг, раздирая на части. И мгновением — тишина. — Мама, мамочка, — шептал ребёнок, босыми окровавленными ногами ступая по мёртвой земле, — мама… Здесь не было ничего — только трещины в земле и тени кругом. И лишь там, чуть дальше, лежал сиреневый комок. Он едва дышал, когда ребёнок коснулся его, оставляя на шёрстке бурый след. Живой. Здесь был кто-то живой. Мальчик осторожно взял существо — оно умещалось в его ладонях — и прижал к мокрой груди, ещё больше пачкая. — Тебе больно? — спросил он. Существо пропищало и затихло. Оно было похоже на кота, тощего и совсем обессилевшего. Казалось, под тонкой кожицей не было ничего, кроме костей и едва бьющегося сердечка. — Мы поищем мою маму, она где-то тут, и поможем тебе. Хорошо? Минги помнит смазанные линии дождя, как будто их рисовали, помнит дрожащее тельце и возникшую в голове мысль о том, как можно привязать чужую душу к своей, чтобы не дать существу погибнуть. И теперь, если Сана больше нет, его тоже не будет, потому что они связаны, об этом ещё матушка Юсун говорила… Рядом ощущается тёплое и пушистое. Минги слышит голоса — их два, один чуть ниже и рычит, второй насмешливый такой, громкий. Обозначается боль в правой руке, тупая, неприятная. — …потрогать? Минги громко выдыхает. Они ещё в Зазеркалье? Где тогда кошмар? И где бес? Всё уже закончилось? И Сан… — Я откушу тебе голову, — слышит он недовольное. Понимание, что это Сан, это его голос, он рядом, успокаивает. — С пробуждением, ведьма! Этот голос он тоже знает, и под закрытыми веками появляется раскачивающийся на люстре бес. — Ты извини, я платье тебе порвал, чтобы руку перетянуть. Но знай, мини тебе очень идёт! А как ты этого кошмара поглотила, я аж подумал, что ты лопнешь, а ты ничего, сдержалась! — Помолчи, бес. Дай ему в себя прийти, — муркает Сан, но в мурчании слышится раздражение. Думать не хочется, но разум цепляется за «этого кошмара поглотила». Минги распахивает глаза, когда липкий ужас охватывает сердце. Он пытается сделать вдох… Тёплое мурчание от ткнувшегося в бок мордочкой Сана становится спасением от наваждения. Минги мысленно цепляется за него, как пальцы левой руки цепляются за мягкую шёрстку. — Твой кош на игрушку похож, — слышит вздох умиления. — Я хочу потрогать его сердечки, но он не даётся! Минги игнорирует беса, ему важно знать, что Сан здесь, что он не… Воспоминания паутиной оплетают душу, сжимают резко, с силой. Это был всего лишь кошмар, всего лишь отдача от поглощения. Они здесь, они живы, если только… — Это не сон, — Сан бодает его, пытаясь так доказать реальность происходящего. В коридоре пусто, только туманное пламя мутных отражений-свечек разбавляет полумрак. Догорают лампочки на свалившейся на пол люстре, перемигиваются камешки и осколки. — Это я свалил её на кошмара, чтобы отвлечь! — гордо произносит бес. — Ну, дай пожамкать попку! — Пора возвращаться, — шепчет Минги, — свечи скоро догорят. — Но вы приходите ещё! — улыбается бес. — Здесь порой бывает так скучно, а сегодня было так весело! Ты бы видела, как ты поглотила кошмар! Он стал впитываться в тебя, визжать, а ты раскачивалась и вбирала его в себя! Это было так здорово, прям ух как! Сан отстраняется. Минги пытается встать, и тут вновь на помощь приходит бес, подхватывая за руку и поднимая. Мелкий, беспокойный, он ростом по подбородок ведьмы, но силы в нём столько, что можно те самые горы свернуть. — Спасибо, — Минги хмурится, вдруг вспоминая, — это же ты пугаешь госпожу Ким? — Я так, балуюсь, — выдаёт бес, потупив взор и шаркая ножкой, — здесь же скучно, только кошмары и тени, никакого разнообразия. Но! — он выставляет указательный палец вверх. — Этот кошмар её обижал, а я не такой! Я только играю. Он скромно улыбается, стреляя глазками, а затем резко хлопает Сана по заднице и срывается с места, радостно гогоча. Минги уверен, что они ещё пересекутся.