Тишина

И снова вечер. Конец рабочего дня. Я торопливо возвращаюсь домой из кузницы. Диск солнца катится за горный горизонт, воздух тёплый, но свежий. Остальные кузнецы тоже суетятся, складывают свои инструменты, чтобы поскорее отдохнуть. Их силуэты мелькают в окнах при свете раскалённых печей. Я наконец добираюсь к своему скромному жилищу. Маленькая хижинка, в целом довольно новая, досталась мне от отца. Пришлось заменить пару несущих стен и перекрыть крышу свежей черепицей, зато теперь жить можно. Дома меня ждёт он. А может и не ждёт. Вернее... Я честно не представляю, что он обо мне думает.

***

Корпус истребителей демонов распался давным-давно, столпов распустили восвояси за ненадобностью, только вот никто не подумал, какой ценой досталась победа над демонической угрозой, и какова дальнейшая судьба тех, кто потерял всё в том кровавом сражении за мирное небо над головой. Муичиро Токито в данном случае лишился всех своих товарищей, руки, нижней части тела и славы спасителя мира, о которую теперь можно разве что смело вытереть ноги и забыть. Те столпы, что смогли уйти на своих двоих, начали новую жизнь. Умея только размахивать мечом, одолев всех демонов, они были вынуждены столкнуться с новой угрозой — суровым внешним миром, который не щадил даже тех, кто своими руками спас его, рискуя жизнью. А что с теми столпами, кто принял на себя весь удар в битве с Кибуцуджи и его свитой? Уже в свои четырнадцать Токито остался инвалидом с парализованными нижними конечностями. Всё, что ему удалось получить от корпуса — это инвалидное кресло и письмо с благодарностью. И на том спасибо! Я прекрасно понимал, что в таком состоянии ему будет очень сложно адаптироваться к мирной повседневной жизни, а потому взял опеку над Муичиро на себя. Так как недееспособный инвалид без родственников не нужен был никому, то и возражать никто особо не стал. Токито тоже. К тому же, он даже спасибо мне не сказал. Он вообще ничего не говорил с тех пор. С победы над Мудзаном прошло уже года три, а от туманного столпа я так и не услышал ни слова. Он часто смотрит в пустоту тусклыми безжизненными глазами, видимо, вспоминает ту кровавую бойню, время от времени качает головой то вниз, то вверх, а после засыпает. Спит недолго, скорее всего из-за того, что и во сне покоя ему не дают воспоминания. Вскакивает, испуганно бегает глазами по комнате, затем те снова принимают мертвенную серость; и прикрывает веки, когда вдруг обнаружит меня. И вообще он всегда смотрит на меня, будто... жалея. Наверное оттого, что мне приходится с ним возится. А зря. Это был мой личный выбор, и мне совсем не сложно помочь ему одеться или принять душ. Гораздо сложнее проводить вечера в полной тишине, когда монотонный белый шум противно звенит в висках. Иной раз хочется распросить Токито о причинах такого поведения, поболтать о всяком или просто спросить, как он себя чувствует. Иногда мне очень больно глядеть на то, как Муичиро часами просиживает в одном положении, глядя в стену или окно. Мне приходится много работать, чтобы обеспечить нас обоих, так что я ухожу из дома рано утром и прихожу поздно вечером, даже не переживая о своём подопечном. Что в моём присутствии, что без меня он особо ничем не занимается, порой выедет во двор, станет разглядывать что-то в кустах глицинии или собирать камни по дороге и так же внимательно обтачивать их взглядом, да и всё на этом. Без меня он даже не притрагивается к еде. Я много раз оставлял завтрак на столе, но по возвращении обнаруживал еду нетронутой. Своей левой рукой Муичиро владел несмело и неуклюже, поэтому в основном кормил его я. И так он мог сидеть голодным с утра до поздна, как бы я не упрашивал его поесть в моё отсутствие. Чтобы Токито не умер с голоду я стал просыпаться раньше и будить его, готовить еду и кормить его насильно. Хотя против он и тут не был. Я и забыл, когда он в последний раз выражал протест, злился, плакал или смеялся, удивлялся или был доволен. Его статичное лицо никак не помогало понять, что он чувствует. По ночам я стал плохо спать. Наверное это всё из-за переживаний за Муичиро. Ворочаясь по кровати от нескончаемого потока скверных мыслей и бессонницы, я боюсь лишь о том, как бы не разбудить его. Скорее всего, зря боюсь. Спит он крепко, а как подорвётся от очередных кошмаров, тут же и заснёт обратно, прильнёт макушкой к моей ладони по привычке, чтобы я его погладил, и сразу же после этого комнату заполняет монотонное сопение. Кажется, это те редкие моменты, когда Токито проявляет эмоции, в полусне, не отдавая отчёт своим действиям, и я лишний раз убеждаюсь, что он ещё жив и способен чувствовать. Странно, что мне надо о таком напоминать, но об этом и правда забываешь, видя изо дня в день бесчувственную статую со стеклянными глазами, молчаливую и задумчивую. Наконец я открываю дверь. В комнате кромешная тьма. Зажигаю свечи на столе и достаю из кармана небольшой мешочек, который шумно приземляется на стол. Токито сидит в углу комнаты, стреляет глазами на него, затем на меня. Любопытно? — Сегодня ко мне заходил господин Канамори и угостил сладостями. Хочешь, поедим вместе? — начинаю я сухо и отстранённо. Уже и забыл, когда в последний раз здоровался или прощался, потому что это как биться в закрытую дверь. Толку никакого. Муичиро робко поддаётся вперёд, но тут же обхватывает рукой колесо и тормозит. Обычно его глаза всегда устремлены на меня, но сейчас взгляд почему-то опущен, ресницы дрожат, а длинные пальцы перебирают спицы на колесе. — Ну давай, иди сюда, — я подзываю его жестом руки, приметив, что нечто изменилось. Токито сейчас живее, чем обычно. Беру со стола мешочек и вынимаю оттуда парочку митараши данго. По рисовым шарикам аппетитно стекает сладкий соевый соус. Муичиро крепко держит в руке данную мной сладость, но, как обычно, есть не спешит. В его глазах поблёскивает маленькая искорка, и я стараюсь не дышать, лишь бы случайно не спугнуть его интерес. Он прислоняется к еде губами, чуть вскидывает брови и облизывается. Понравилось. Чтобы сильно не смущать его, я пробую данго первым, стараюсь показать своим видом, как это вкусно и слегка улыбаюсь. А потом... Он улыбается мне в ответ. Застенчиво, опустив взгляд в пол. Уголки губ приподнимаются вверх лишь слегка, но как же драгоценна для меня его улыбка! Сначала я теряю дар речи, но бысто беру себя в руки. Токито заканчивает с первой порцией и не отказывается от добавки. Я как обычно рассказываю ему какую-то глупую байку, придуманную на ходу. Вроде бы вечер проходит так же, как и всегда, в одностороннем монологе, но я впервые за три года совместной жизни чувствую себя по-особенному хорошо, будто с груди сбросили тяжкий груз, который всё это время так мешал и сковывал. По телу разливается сладкая истома, и слипаются глаза. После ужина я расправляю футон и принимаю душ. Обычно мы делаем это вместе, ведь я всё равно намокну, пока буду помогать Муичиро помыться. Его волосы, это моя главная гордость. Промыть и высушить такую длину — настоящий подвиг, что уж говорить о расчёсывании. Зато во время всех названных процедур он сидит смирно, позволяя мне вычесать каждый локон и даже заплести какую-нибудь косу, чтобы волосы не так мешали. По возвращении из душа мы укладываемся спать. Как-то я купил второй матрас, чтобы нам двоим спалось не так тесно, но позже пришлось отдать его знакомым кузнецам по соседству. Токито всё равно переползал ночью ко мне, оставляя свою кровать пустой. Я думал, может ему так спокойнее, а потому не возражал. Сейчас он опять зарылся в одеяло по самый нос и засопел на моей груди. Я хотел было тоже провалиться в сон, как вдруг услышал почти беззвучное «спасибо». Я глянул на Муичиро, который видел уже десятый сон, и озадачился. Возможно, на мне сказались все те три года безмолвных вечеров с ним, и мои уши теперь слышат то, что хотели бы услышать. Но это уже не имеет значения. Я обнимаю его покрепче и тону в пурпурных грёзах, вдыхая запах шампуня и мытых волос. И тут я понимаю кое-что важное. Мне совершенно всё равно, что Токито думает о моём выборе, всё равно на слова кузнецов о том, что я трачу свою жизнь впустую, вожусь с «обузой», «балластом» и «овощем», который не то, что шаг самостоятельно сделать не может, да к тому же ещё не разговаривает. Поддерживает мой выбор разве что господин Канамори, говоря, что верит в Муичиро, верит, что он поправится, снова сможет говорить и даже преодолеет инвалидное кресло, хотя в это уже не верю даже я. А мне и не нужно. Пусть он просто будет рядом, неважно какой, главное, что живой. Пусть встречает меня дома изо дня в день, засыпает со мной в одной постели и просыпается тоже. Я буду заботиться о нём во что бы то ни стало, и кто бы что ни говорил. Зря он что-ли ставил на кон всё, вплоть до собственной жизни, зря бился до потери сознания, выжимал силы до последней капли и сжимал в руке катану до последнего вздоха? Думаю, он заслуживает несколько лет любви и заботы, а я могу лишь сделать для Муичиро самое меньшее, что есть в моих силах.