Мгновение

      Все закончилось. Она наконец-то дома. Даже не верится. Этот кошмар закончился. Но какой ценой…        Фёдор Иванович…        Рита крепко жмурится, позволяя слезам блестящими дорожками стекать по щекам. Не может поверить в то, что его больше нет. Она потеряла отца. Снова. Они потеряли. Мысль об этом разрывала на части. Теперь у неё есть только Игорь. Только разбитый в вдребезги старший брат. Игорь, который уже вряд ли когда-нибудь сможет собрать себя по частям.        Он винит себя.        Рита знает. Знает и вопреки своему желанию не может убедить его в обратном. Потому что… Потому что не уверена, как все обернулось бы, сдайся Игорь раньше. Быть может, уйди он в отставку раньше… Этого бы не случилось. Младшая Гром старалась не думать об этом. Ведь это случилось. Ничего уже не вернуть. И теперь у неё остался только Игорь.        И Дима.        Дима… Он ведь мог тоже… Рита тряхнула головой. Нет. Она не простила бы себя, если бы его постигла та же участь. Не простила бы его.        Он был таким смелым. Таким собранным в момент, когда все поддались панике. Когда повсюду летали эти чёртовы дроны и все вокруг было залито кровью. Кровью их товарищей, большинство из которых были уже мертвы. Дубин всегда равнялся на Грома. Восхищался им. Но в тот момент, Рите подумалось, что он, вероятно, даже превзошёл его в какой-то степени. Да. Определённо превзошёл.        А потом он упал. Замертво свалился на землю, сбитый с ног очередью из пуль. И внутри все рухнуло вместе с ним.        И единственная мысль в тот момент: только не он. Кто угодно… но только не он…        Эта мысль, словно заевшая пластинка раз за разом крутилась в голове, не уступая место ничему другому. Никогда ещё ей не было так страшно. Никогда ещё так отчаянно не хотелось верить в происходящее. Никогда так не хотелось обернуть время вспять. И все те бесконечно долгие секунды, пока она была уверена что он, Дима, мёртв, Гром думала лишь об одном:        Это не может быть правдой! Ты не можешь так со мной поступить!        Я ведь так и не призналась тебе.        Половицы скрипнули и на кухне показалась сгорбленная фигура брата. Рита не успевает спрятать слёзы. По правде, и не пытается даже. Да и какой в этом смысл? Верно. Никакого.       Младшая поднимает на мужчину мокрые стеклянные глаза, а Игорь перед ней восковой фигурой застывает. Никогда не умел с её слезами справляться. — Прости.        Одно слово. Только одно. То, что она готова повторять снова и снова. Потому что сама себя простить не может. Девчонка всхлипывает громко и худые коленки к груди подтягивает. В глаза ему стыдится смотреть.        Гром хмурится настороженно. На корточки перед ней опускается, пытаясь поймать родной взгляд тёмных глаз. — Ну ты чего, кнопка? — собственный голос звучит надломленно. Видеть Ритку, его маленькую сестрёнку такой разбитой — отдельный вид боли. — Всё хорошо, — он пытается улыбнуться. Выходит откровенно плохо. — Уже хорошо.        Гром и сам в свои слова не верит. Потому что ничерта не хорошо. Потому что не будет больше как прежде. Никогда не будет. Но не Ритка в этом виновата была. А он. Только он. И это ему стоит просить прощения. — Я так виновата перед тобой…        Она крепко жмурится не в силах сдерживать слёзы. Ненавидит себя за то, что собирается сказать. Потому что Игорю лучше этого не знать. Потому что это добьёт его. Она добьёт его. — Рита, Риточка, родная моя, — Гром крепко сжимает в пальцах девичьи ладони, чувствуя, как что-то невыносимо давит на грудную клетку. — Ты не в чём не виновата, слышишь? — Нет.        Девчонка качнула головой, наконец найдя в себе силы заглянуть брату в глаза. И сердце тут же болезненно сжимается в невидимых тисках. Потому что Игорь смотрит на неё так… Обречённо. Как на свою последнюю надежду. Надежду на будущее. Надежду на то, что он когда-нибудь сможет это пережить. — Я… Наверно, я не должна этого говорить, — Рита отворачивается, глядя куда-то в окно. Нет. Она не сможет сказать это ему в лицо. — Но там, в участке… Когда Дима…        Гром крепче сжал в пальцах маленькие ладони. Он знал. Знал о том, как сестра относится к его напарнику. Знал, об этой её всепоглощающей влюблённости, которой Дубин так упорно не замечал. Знал, как Ритка боялась сказать ему об этом. А ещё знал, что Дубин так же по уши втрескался в его сестру, как мальчишка совсем. И он даже думать не хочет о том, что его Ритка чувствовала, когда он… Игорь может представить себе, каково это. Он знает. Он помнит. — Когда он… — голос предательски дрогнул. — На мгновение… Всего на мгновение, я подумала… — Рита больно закусила губу с внутренней стороны. Боялась сказать это вслух. — Я ненавижу Игоря Грома.        Слова слетели с губ, как смертный приговор. Гром не знает, откуда взяла в себе силы вновь посмотреть брату в глаза. Губы задрожали в преддверии скорой истерики. Она так не хотела видеть разочарование на его лице! Так не хотела, чтобы он думал, будто она и в правду винит его во всём, что случилось. Это ведь не так. Не так… — Я подумала: это он виноват в его смерти… — она всхлипывает. Громко. Надрывно. — Я обвинила тебя! — Кнопка... — А потом он очнулся, — Рита перешла на шёпот. Дрожащий. Едва слышный. — И я прокляла себя за эту мысль.        Она вдруг подалась вперёд, смыкая руки за широкой спиной брата, и ткнулась носом ему в грудь, отчаянно всхлипывая. — Прости-прости меня, Игорь! Я бы никогда… Я... Я… — Тише-тише, родная, — Широкая ладонь мягко опустилась на затылок, ласково перебирая темные пряди меж пальцев. В детстве Игорь всегда так баюкал сестру, когда той было страшно одной. — Все в порядке. В порядке. Мне не за что тебя прощать.       Гром никогда не скажет ей правду. Никогда не признается в том, насколько больно ему было это слышать. Потому что в то, мгновение, когда анкета Димы Дубина потухла за красным крестом, он понял: у него руки по локоть в крови. В крови его близких.       И ему никогда не отмыться от этой вины.