Дальше

— Олег жив? Сережа слышит свой голос будто со стороны и только спустя несколько секунд до него доходит смысл собственного вопроса. Олег. Гром говорил об Олеге. Значит… Боже. Нет, нет-нет, этого не может быть. Очередная жестокая фантазия, отвратительная — хоть и желанная — ложь. Грому нет смысла врать, но, откровенно говоря, Сережа не уверен, что все это — побег из лечебницы, лодка, сидящий позади Гром — реально. Возможно, он по-прежнему лежит в палате, обколотый какой-то дрянью, и грезит. Или же Птица издевается, показывает ему очередной кошмар, из которого Сережа опять вынырнет абсолютно раздавленным и уничтоженным. Птица разрывал его изнутри столько раз, что Сережа ни в жизнь не склеит себя обратно, даже если каким-то чудом и выберется из лечебницы. Даже если Олег действительно… Нет. Это не правда, он не попадется на это снова. Олег мертв, и Сережа это знает. Если бы он не свихнулся, ему пришлось бы с этим жить. Может, существовать в психушке — милосерднее. Часы, в которые он за минувший год пребывал в более-менее трезвом сознании и оплакивал Олега, наверняка можно пересчитать по пальцам двух-трех рук. Да и в тот год после получения похоронки… «Видишь, какой большой подарок я тебе преподнес? — слышит он у уха дрожащий от смеха голос. — А ты оказался таким неблагодарным, Се-ре-жа». Он вздрагивает, чуть не роняет баночку, которую до этого до боли в пальцах стискивал всю дорогу, и вытрясывает на дрожащую ладонь красную таблетку. «Ну-ну», — насмешливо фыркает Птица. — Сыпь побольше, не жалей, — доносится со спины небрежно брошенное. Гром. Сережа проглатывает таблетку и, поколебавшись, осторожно оборачивается. Гром сидит на другом конце лодки у руля. Вроде бы вполне реальный, но Сережа, как выяснилось, не так уж хорошо отличает настоящее от вымысла. Он облизывает пересохшие на ветру губы и давит из себя: — Так Олег правда жив? Гром переводит на него взгляд, и Сереже хочется отвернуться, вжать голову в плечи и зажмуриться. Гром — живое напоминание всего ужаса, который натворил Сережа. Может, и не по собственной воле, но своими руками. Сережа предпочел бы считать, что никакого Грома нет, да и Чумного доктора, убийств и терактов — тоже. Он просто сошел с ума от смерти Олега и погряз в ужасных фантазиях. Вот только тяжелый, совершенно невыносимый взгляд Грома выдергивает из иллюзий. Сережа готов поклясться, что видит на Громе четко отпечатавшийся след каждого своего страшного поступка. Смотреть в глаза Игорю Грому — настоящая пытка, но Сережа не отворачивается. Сверлит того пристальным взглядом и ждет, ждет, ждет непонятно чего. Гром молчит. Господи. Сереже кажется, он сейчас заново рехнется. Он готов упасть в ноги Грому и умолять ответить на гребаный вопрос, но что-то внутри не дает пуститься в такое унижение. Носоглотку щиплет, картинка перед глазами плывет от навернувшихся слез. Он не слышит Птицу, но уверен: будь тот сейчас здесь, сказал бы, какой Сережа отвратительный и жалкий. Плевать. Плевать на все — лишь бы Гром наконец что-нибудь ответил. Что потом делать с ответом, Сережа понятия не имеет, но на это тоже плевать. Он помнит тот смазанный сон, когда Олег появился в его палате и опустился перед ним на корточки. Помнит хриплое «Здорово, дружище, ну что, давай вытаскивать тебя отсюда», затем теплые пальцы, осторожно приподнявшие Сережину голову за подбородок, и «Серый, ты меня слышишь? Блядь, чем же они тебя здесь накачивают?», а потом — глаза Олега, прямо перед Сережиным лицом. Так близко и хорошо, что от счастья можно задохнуться. А если это был не сон? Сережа позволяет себе эту мысль и тут же зажмуривается, отворачивается и стискивает голову руками. Баночка с таблетками летит под ноги, и Сережа, встрепенувшись, поднимает ее, прижимает к груди. Сердце бьется как сумасшедшее, в ушах шумит. А если?.. Господи. Господи-господи-господи. Он снова оборачивается на Грома, но тот, поморщившись, отводит взгляд, давая понять, что не намерен отвечать. Сережа судорожно выдыхает и смотрит на свои трясущиеся руки. Лихорадочно вспоминает все, что ему успел сказать Гром до этого. Что от него хотят? Отрубить вирус — его вирус, «Блэк Марго». Вирус, который активировал Олег, чтобы… Сережа запинается на этой мысли и больно прикусывает губу. Гром точно сказал «твой дружок Волков». Либо полиция что-то напутала, либо Олег жив. Немыслимо. Сережа невесело усмехается и убирает за уши лезущие от ветра в глаза волосы. Услышанное — чистое безумие. Сереже трудно поверить, что Олегу взбрело в голову какого-то черта похитить его флэшку и терроризировать Питер, но если уж на то пошло — без разницы, зачем Олег это устроил и сколько человек при этом пострадали. Если Олег действительно жив — остальное не важно. С остальным они разберутся. Нет. Сережа одергивает себя и прижимает ледяную ладонь к лицу. Это бессмыслица: Олег не мог приходить к нему, в противном случае это означает, что тот оставил Сережу в лечебнице. И отправился устраивать взрывы в Питере. Бред. Бред-бред-бред, ничего не складывается. Почему Олег не вытащил его? Что тому помешало? Сережа жмурит слезящиеся глаза и кутается в куртку. Он не уверен, когда последний раз видел Олега, а не Птицу. Кажется, за девять месяцев до похоронки, хотя своему сознанию Сережа уже ни капли не доверяет. Может, он не видел Олега годами, и все так изменилось, что тот вправду мог?.. Горло перехватывает спазмом, и Сережа с силой впивается пальцами в волосы. Боль чуть отрезвляет. Не время раскисать, надо собраться и сделать то, что от него требуется. А потом… — А что дальше? — он поворачивается к Грому. Не может быть никакого «дальше». Пускай Олег и жив, дальше — снова лечебница или тюрьма. Причем, для обоих. Гром на него не смотрит, поджимает губы. Внутри Сережи все окончательно леденеет. — Ты убьешь Олега? — бесцветно спрашивает он, неожиданно чувствуя ужасную усталость и обреченность. У этого кошмара нет хорошего исхода. Как ни крути. Гром снова не отвечает. Сережа прикрывает глаза. Голова трещит нещадно, даже думать больно. Изнутри бьет крупная дрожь. Не думать о будущем, сосредоточиться лишь на том, как остановить вирус и спасти людей. Сделать хоть что-то хорошее напоследок, прежде чем сгнить остаток жизни в психушке. Не думать о том, выжил ли Олег. Не думать о том, почему Олег его бросил в лечебнице. Когда они оказываются в здании телестудии, не думать становится почти невозможно. Сережа пораженно смотрит на сцепившихся Грома и фигуру в черном и пытается выцепить из этого мельтешения черты Олега. Трясти начинает еще сильнее, воздуха не хватает. Огромными усилиями Сережа заставляет себя отвернуться и склониться над клавиатурой. — Давай, ну же, — бормочет он, с отчаянием вглядываясь в строчки кода. Сконцентрироваться ужасно сложно, мысли разбегаются. — Соберись. За спиной раздаются звуки драки. Сережа до крови прикусывает нижнюю губу, запрещая себе реагировать и оглядываться. Не сейчас, не сейчас, не… Он выдыхает, когда на экране мигает оповещение о сработавшем алгоритме отмены. Конец? У него получилось, люди спасены? Под ребрами зарождается дурное ощущение, словно ничего не закончено — это лишь начало. Сережа с сомнением опускает глаза на свои руки, хмурится, оборачивается. И встречается взглядом с Олегом. Внутри все замирает на бесконечно долгое мгновение, затем сердце начинает колотиться так судорожно, будто грудную клетку хочет пробить. Олег. Это Олег, и, кажется, все происходит взаправду. Господи. У него в голове — настоящий хаос, на языке вертится десяток вопросов, Сережа не понимает ровным счетом ни черта. Кроме того, что Олег жив и стоит в нескольких метрах от него. Может, у них все-таки есть это несчастное «дальше». Может… Сережа порывается шагнуть вперед, но чьи-то пальцы больно впиваются в плечо, не позволяя сдвинуться с места. — Не так быстро, — Птица укоризненно цокает языком. — Ты свою часть плана выполнил. Дальше я сам. Сережа успевает удивленно охнуть. Последнее, что он видит, прежде чем погрузиться в черноту, — лицо Олега. Когда мир снова приобретает формы и цвета, Сережа чувствует дикую боль. Перед глазами — склонившийся над ним Гром. Сережины пальцы, вцепившиеся в рубашку на груди, скользкие от… Крови? На осознание произошедшего уходит несколько секунд. На смирение — еще меньше. Сереже кажется, исход был предрешен и всем известен. Самому Сереже уж точно. — У нас получилось? — хрипло спрашивает он. Пожалуйста, пусть все будет не зря. Пусть его запомнят не только съехавшим с катушек террористом. Пусть… — Да, — едва слышно выдавливает из себя Гром. Сережа тихо усмехается и чувствует, как Гром сжимает его плечо. Он смотрит на торчащий из пола осколок стекла и улыбается шире. Птица проиграл. В кои-то веки в отражении Сережа видит только себя. Голову простреливает мысль: Олег. Сережа пытается того позвать, но губы не слушаются, язык ощущается деревянным. Где Олег? Сережа ведь того не придумал? Олег правда был здесь — живой и?.. Он хочет повернуть голову, но не может. Лихорадочно бегает глазами из одного угла помещения в другой. Нет, он должен увидеть Олега — хотя бы в последний раз. Все не может так кончиться, это несправедливо, нельзя… Все вновь погружается в черноту, и Сереже кажется, что-то внутри него разрывается от боли и тоски. Ему чудится, будто Олег говорит откуда-то издалека: «Держись, Серый, все будет хорошо». Наивная и бессмысленная ложь. Но Сережа почему-то отчаянно цепляется за эти слова и верит. А потом все окончательно поглощает пустота.