КРИВИЦКИЙ - ПАВЛОВА: УЗОРЫ СЧАСТЬЯ

***

      На натяжном потолке мерцал встроенный софит, который в былые времена здорово бы подбешивал с самого начала, требуя замены, но сейчас, лёжа на кровати, Кривицкий таращился на него, не мигая и не предпринимая ровным счётом ничего, чтобы изменить ситуацию. Можно было щёлкнуть выключателем, расположенным у изголовья кровати, и покончить с раздражающим светом. Можно было протянуть руку и включить настенное бра, наполняя спальню равномерным тёплым освещением. Можно было повернуться набок и уткнуться в стену. В конце концов, можно было просто встать с кровати и уйти в другую комнату, не фиксируя взгляда на светодиоде, но ничего этого Геннадий не делал. Он просто лежал на кровати поверх покрывала, пялился в одну световую точку и слушал, как разрывается от знакомой мелодии его мобильник.

***

      Визит к Петрову не порадовал. Проведя в кабинете кардиолога львиную долю дня, Кривицкий вышел с вердиктом, который для любого оперирующего хирурга подобно смертному приговору «Не годен!». Никакие доводы, уговоры и заверения не могли убедить Льва Борисовича сделать положительное заключение и дать разрешение на работу в экстренной хирургии. Слишком хорошо он знал анамнез своего подопечного, слишком сильно переживал за него. Ему нравился Кривицкий своей упёртостью, жаждой жизни, и кардиолог хотел бы помочь ему, но, к сожалению, последствия перенесённой комы, последовавшей после тяжёлой повторной операции на сердце, были слишком очевидны. Его пациенту уже невозможно было помочь. То, что его коллега вернулся с того света уже было чудом, о котором говорили все. Всё, что мог сказать Петров Геннадию: «Терпение и ещё раз терпение, дорогой друг. Всё наладится!». Хотя кого он пытался обмануть? Кривицкий был слишком умён, чтобы не понимать: его песенка спета, и даже если он будет терпеть и ждать, выполняя все предписания кардиолога ещё одного чуда, не случится. Вердикт Петрова прозвучал как смертельный приговор для Кривицкого, все его надежды о возвращении в операционную, рухнули в одно мгновение. Он вышел из кабинета кардиолога с противоречивыми чувствами. Страх, отчаяние и непонимание будущего буквально разрывали его. Но добравшись до дома, Геннадий почувствовал дикую усталость, которая сменилась апатией и полным безразличием. Он продолжал лежать на кровати, не в силах оторвать взгляд от мерцающего софита. Мысли путались, и в голове крутились обрывки воспоминаний о том, как он когда-то с лёгкостью справлялся с трудностями, которые ему подкидывала жизнь. Теперь же заключение Петрова уничтожило всё. Не только надежды на возвращение в Склиф. Самым ужасным был страх, что он может стать обузой для своей Егоровой.

***

      Битый час Ира звонила Кривицкому. Она  руководила, не выпуская телефона из рук, но с каждым неотвеченным звонком её тревога усиливалась. В голове возникали самые мрачные предположения, но она пыталась их отогнать и сосредоточиться на работе.Сорвавшись на забежавшего в кабинет Михалыча, она поспешила извиниться, на что он лишь спросил:       — Проблемы?       — Да, не могу дозвониться до Геннадия Ильича. — Телефон на время был отложен. Она попыталась вникнуть в суть дела, с которым к ней пришёл ведущий хирург, но Брагин, уловив её блуждающий взгляд, вновь зафиксировавшийся  на мобильнике, уверил её, что идея может подождать до завтра.       — Звоните, Ирина Алексеевна. Если надо будет уехать, я подстрахую. Да и Лазарев где-то в отделении. Выручим. Заведующая поспешно поблагодарила подчинённого, и не успел он скрыться за дверью, как она вновь набрала единственный на текущий момент существующий для неё контакт: ГЕНА.Ответа не последовало. Бездушные «Абонент не отвечает» взрывали мозг.

«Петров!» — осенило её, — «Он точно должен знать, где Кривицкий».

Но к её огромному сожалению, телефон Льва Борисовича, ровно как и телефон мужа, упорно молчал.Последняя попытка услышать знакомый голос — звуковое послание, полное тревожных ноток и беспокойства было отправлено Геннадию перед видеоконференцией с министерством. Свалить её на Брагина или Лазарева она не могла, но и сидя в конференц-зале института, поставила телефон на беззвучный режим, в надежде получить хоть какой-то долгожданный ответ. Но и после завершения ВКС ничего не изменилось. Телефон мужа пугающе молчал. Тревога усугублялась. Оставаться в стенах Склифа было похоже на медленную пытку. Неизвестность пугала и страшила. В конце концов, она решила, что не может оставаться в неведении, и быстро собрав вещи, выскочила из кабинета. Решив, ей нужно найти Геннадия во что бы то ни стало, она бросила ключи на стойку регистрации и буквально на бегу предупредила Брагина: ей нужно уехать.       — Дозвонились? Что-то случилось? — Михалыч посыпал вопросами.       — В том-то и дело, что нет. Не знаю, где он может быть. И до его кардиолога дозвониться не могу, — набрасывая на шею шарф и торопливо покидая отделение, Ирина Алексеевна поделилась своей обеспокоенностью за мужа.       — Всё нормально будет, Ирина Алексеевна. Геннадий Ильич у вас железный. — Чтобы хоть как-то успокоить начальство, Брагин предположил, — Может, спит, и телефон отключил?       — Надеюсь. Но вдруг ему плохо и он не может ответить? — вопросом на вопрос ответила она и быстро заказала такси через популярное предложение. — Подстрахуйте меня, пожалуйста.       — Без проблем. Не переживайте, Ирина Алексеевна. Всё сделаем, — уверил Брагин и, заметив свою подругу Дубровскую, устремился на встречу к медсестре. Такси, будто подслушав её мольбы, и подъехало через считаные минуты. Она села в машину и, стараясь отвлечься от нарастающей тревоги, задумалась. В последнее время она начала замечать, что с мужем что-то происходит. Муж всегда был человеком, излучающим жизненную энергию и оптимизм. Но после выхода из комы в нём как будто бы что-то надломилось. За его, казалось бы, обычным спокойствием скрывалось нечто глубокое — возможно, это были начальные признаки депрессии, которые он старался скрыть не только от окружающих, но и от неё. Каждый раз, когда Кривицкий был на людях, он улыбался и шутил, но, оставаясь с ней наедине, его глаза постепенно тускнели, из них исчезала привычная теплота. Он становился отстранённым, молчаливым и погружался в свои мысли.

***

      Как только Ирина вышла из такси, глаза сразу нашли окна их квартиры. В окне, выходящем во двор, горел свет, и она немного успокоилась.

«Он дома!» — пронеслось в голове, но тут же накрыла очередная волна беспокойства: «Неужели он что-то...».

Мысленно отбиваясь от рисуемых сознанием ужасных картинок, она быстро вошла в подъезд, бормоча: «Всё будет хорошо. Он просто устал и заснул. Ему нужен отдых». Войдя в квартиру, она встревоженно позвала:       — Гена! — Ответа не последовало. Сердце учащённо забилось. Сбросив полусапожки и раздеваясь на ходу, она обошла квартиру. Дойдя до спальни, Ира увидела картину, которая её не порадовала. На кровати поверх покрывала в пиджаке и джинсах лежал муж. Верхняя одежда валялась рядом с кроватью. Рядом с курткой покоились и ботинки. Он никак не отреагировал на её появление, а продолжал, лёжа на спине, не моргая, пялиться в потолок, на котором предательски дрожал свет от софита.              — Гена…, — она позвала мужа ещё раз. Реакции вновь не последовало. На прикроватной тумбочке Ирина заметила его телефон. Подойдя поближе и взяв смартфон в руки, она открыла экран. Бесчисленное количество пропущенных звонков от неё. Телефон стоял в обычном режиме. Звук был включён… «Вот же! Он просто не отвечал!» в глубине души начала зарождаться злость на мужа, который сорвал её с рабочего места из-за своей прихоти. Но она смогла подавить её в зародыше и, присев на краешек кровати, дотронулась до его плеча. Реакции Кривицкого была нулевыми. Он не реагировал ни на её голос, ни на её нежное прикосновение. Она потрясла Геннадия за плечо, которое стало для неё опорой как в прямом, так и в переносном смысле. Кривицкий был не просто другом, сиделкой и её мужем, он стал ярким лучиком света в её тёмном царстве, полном депрессии и ощущений того, что жизнь катится под откос, когда она попала в аварию. Каждый час, проведённый с ним, в стенах больничной палаты, дома, в реабилитационном центре придавал ей силы и вселял уверенность, что она нужна не только Склифу, а прежде всего ему. Этому странному для многих человеку, который, несмотря ни на что, остался с ней, не бросил и не испугался. Каждое его слово поддерживало её, напоминало о том, что жизнь может быть светлой и полноценной. Нужно лишь поверить и довериться ему. И она поверила, оттаяла и полюбила его вновь. Бумеранг вернулся, теперь ему нужна была её помощь.       — Ген, ты почему не отвечал на мои звонки? — Вновь тишина. Она, готовая уже расплакаться, сорвалась на крик, — Гена, пожалуйста, не молчи. И сама испугалась своего крика. Истерика сейчас не поможет. Нельзя так с ним. Она вспомнила, как он орал на неё в кабинете, когда пытался забрать таблетки. И как позже корил себя за это, признаваясь, что с ней было действительно тяжело. И ведь действительно с ней было невыносимо. Будь она на его месте, орала бы на себя каждый день, возможно, даже дала пару подзатыльников. Признаваясь самой себе, что была невыносима, она просила у него прощения. А он лишь грустно улыбался и уверял, что сам не подарок. И сейчас этот не подарок, лежал на кровати и не хотел ни смотреть на неё, ни говорить с ней. Не хотел ничего. «Неужели дела обстоят так плохо, что визит к кардиологу окончательно выбил почву из-под его ног? Но это же Генка! Он сильный. Он будет карабкаться из последних сил. Ведь всё это они уже проходили. Он не может...», мысли Иры накатывали волнами и мешали принимать правильные решения. Подчинившись некому глубинному инстинкту, она прилегла на кровать и, обняв мужа, начала говорить.

***

      Слова были несвязными, их смысл терялся среди её всхлипываний. Слёзы душили, она пыталась справиться с ними, уверяя себя, что сейчас она должна быть сильной, но всё было безуспешно. Сигнал уязвимости неожиданно возымел желаемый эффект. Кривицкий медленно повернул голову и, дотронувшись прохладными пальцами до её заплаканного лица, бережно вытер слёзную дорожку, словно вспомнив, что он талантливый хирург-волшебник, который может отшлифовать шрамы её души:       — Не плачь, пожалуйста. Не надо, — тихо, растягивая слова и наполняя их нежностью, произнёс он, словно обнимая её своим мягким голосом. Она прижалась к нему ещё плотнее и тронула губами его щёку:       — Не буду. Ты только не молчи. — Слёзы-предательницы не слушали её обещаний. Они непроизвольно катились сами. Он медленно вздохнул:       — Ириш, ты обещала.       — Не обращай внимания. Я уже не плачу. Они сами, — быстро стерев со щеки влажные следы от слёз и пытаясь создать видимость спокойствия, она попыталась улыбнуться. — Ну так что у нас случилось?       — Сходил к Петрову.              — И? Ты не хочешь рассказать мне, что он сказал? Кривицкий, отстранился от её объятий и резко сел, обхватив голову руками. Неприятные мысли о визите к Петрову, навалились вновь.Она села за ним и, положив голову на его спину, обвила руками его торс. Ладони скользнули под рубашку и ощутили еле заметное тепло его кожи. Ирина чувствовала, как под рукой бьётся его сердце, ей казалось, что она даже слышит его удары. Муж сдался под её теплом.       — Он сказал, что ничем не может помочь. Увы, Ир, я отработанный материал, — его голос дрогнул, пытаясь скрыть отчаяние.       — Как ты сейчас себя чувствуешь? — как будто не слыша его последних слов, спросила она.       — Честно, не знаю, — признался Геннадий, пряча лицо в ладонях. Его мысли путались, словно в вязкой паутине депрессии, а в голосе звучала безысходность. — Слишком много всего навалилось. Оторвав руку от своего лица, он тронул её ладонь, которая накрыла его сердце и нежно её сжал.       — Зачем я тебе? — произнёс он, искренне не понимая, какая сила может держать её рядом с ним после всего, что с ним произошло. — Такой. Зачем?       — Не мели чушь! — она отстранила голову, услышав этот мрачный вопрос. «Неужели не понимает?!» — Мелькнула смутная мысль. — «Нет, он понимает. Не хочет быть обузой». Она спустила ноги с кровати и села рядом с ним, обняв его за плечи.       — Чтобы ты сказал, если бы я тебе такие вопросы задавала два года назад? — поинтересовалась она, провоцируя его на воспоминания о том времени, когда у неё были не лучшие времена.       — А ты не задавала, — тихо заметил он, даже не перебирая в памяти всё то, что было связано с её депрессией. Слишком хорошо помнил.       — Вот и ты не смей, слышишь? — она попыталась заглянуть в его глаза.       — Ириш, — он коснулся её лица, проводя больши́м пальцем по скуле, — и всё же. Если что-то пойдёт не так?       — Даже не думай. Что бы ни случилось, я буду с тобой, — она обняла его крепче, как будто бы хотела своими объятьями подарить ему свою силу. — Давай будем решать проблемы по мере их поступления. Кривицкий горько усмехнулся:       — Ир, ты не поверишь, но проблема уже поступила. И такая, что я даже не знаю, с какого края к ней подступиться. «Прорвёмся» в этот раз не сработает. Возможно, я устал прорываться и быть сильным. Патовая ситуация. — Он закрыл глаза, когда признание сорвалось с его губ. В такой-то миг стало легче. — Всё бесполезно. В операционную я уже не вернусь. Меня ни одна комиссия не допустит.       — Ген, ну не конец же света. Не поверю, что Петров тебе ничего не предложил.       — Отчего же предложил. Подождать. Годик другой. Может, что-то изменится.       — Вот видишь. — Она ухватилась за соломинку.       — Конечно, вижу. Света в конце тоннеля нет. Ир, давай не будем обманывать хотя бы друг друга. Глупое занятие. У меня инвалидность. Всё! Это приговор. Я не профессию потерял. Я потерял часть себя. — Соломинка не оказалась спасительной.       — Ген, ты не должен раскисать. Петров прав, нужно немного подождать. Ты мне сам говорил, что я не инвалид. Так с какой радости ты себя в инвалиды записал?              — Не я записал. Меня записали на врачебной комиссии. — из внутреннего кармана пиджака появился сложенный вдвое лист. Он протянул его супруге. — Здесь всё. Ирина взяла протянутый им «приговор» и, развернув распечатанный бланк, быстро пробежала глазами. Заключение комиссии навсегда перечёркивало настоящее и будущее хирурга Кривицкого. Она до последнего надеялась, что он больше накрутил себя, сам загнал себя в водоворот страхов и опасений. Но в действительности он многое не договаривал и скрывал до последнего момента. До тех пор, пока чёрная дыра депрессии не поглотила его окончательно. Она отбросила «чёрную метку» и обняла его.       — Да, чёрт с ней, с этой комиссией! Мало ли что они там тебе написали! Ты столько раз обманывал смерть, что с какой-то инвалидностью точно справишься. Ты мне веришь?       — Звучит не очень убедительно, но спасибо, что ты рядом, — с теплотой в голосе поблагодарил он.       — И вообще! Мне не нужен хирург Кривицкий. Прежде всего мне нужен мой муж. Мой добрый и родной Гена. Пойми ты это наконец.       — Кажется, начинаю понимать, — Геннадий кивнул и, едва улыбнувшись, зарылся носом в такие родные пшеничные локоны.

***

      Солнце окончательно сползло за горизонт, потушив красные и оранжевые отголоски своего прибывания над этим городом. Двое, сидя на кухне, уничтожали приготовленную на скорую руку пасту и пытались строить планы на предстоящий день...