Бог умирает на раз, два, три

Тимур никогда не верил в Бога. Он плевал в иконы, жег писания, писал Его имя с маленькой буквы и, как и всякий разочаровавшийся, говорил, что Он к нему несправедлив. Ненавидел со всей силы и кричал о своей ненависти прямо в небо. А когда оторвался от небосвода и возвел глаза в толпу, то рухнул на колени и склонил голову перед его светлым ликом. Его Бог, его личный Бог наконец здесь и имя ему Ильназ Галявиев. В их храме, формально – квартире Галявиева, они лежат нагие на скомканных простынях. Вместо свеч – лучи заходящего солнца, иконы заменили серо-зеленые глаза, а самой сладкой молитвой был шепот Ильназа на ухо. – Ты такой хороший. Лучше всех, кого я когда-либо встречал в своей жизни. Я так сильно тебя люблю. Худые руки обвивают его плечи и притягивают ближе. Сердце Бога неторопливо бьется в грудной клетке и мысль о том, что Ильназ, как и все люди смертен и может в любой момент умереть, молниеносно прокрадывается в сознании. Тимур укладывает голову выше, Галявиеву на плечо, чтобы не слышать чужой пульс и пытается сморгнуть выступившие в бесчисленный раз за день слезы. Но Бог все слышит и видит. Ильназ прижимает их тела друг к другу, казалось невозможно близко и начинает утешать Тимура. Бекмансуров отзывается на ласку, тянется к своему божеству, желая соединиться с ним: иметь одно тело, одну душу, одно сознание, раствориться в другом, но таком любимом. Настолько любимом и до одури обожаемом, что дышать трудно и в глазах темнеет. Тимур прикладывает руку Галявиева к своему сердцу и надеется, что тот поймет без слов. И татарин понимает. Он берет руку Бекмансурова и прикладывает к своей груди и тихо шепчет: – Мое сердце бьется для тебя, а твое – для меня. Без тебя меня бы не было. И улыбается. В полутьме не видно, но Тимур знает, что это так. Кареглазый хочет возразить: «почему это, не Бог?», но Ильназ снова шепчет: – Разве может Бог одного человека быть настоящим Богом? Так не бывает. У настоящих религий много последователей и Бог их всесилен. Галявиев сомневался. Сомневался в себе, своих возможностях и их будущем. Бекмансуров весь для Ильназа и Галявиев все чаще задумывался о том, чем все должно закончиться. Его стали мучить кошмары, в которых они мертвы. Лежат в обнимку, Бог и его ангел, с пробитыми одной пулей на двоих черепами под ясно голубым небом. И чем чаще он видел этот сон, тем сильнее хотел прогнать Тимура. От себя отвадить и неважно какими способами, лишь бы помогло. Лишь бы вытянуть Бекмансурова из той могилы, в которую Галявиев их загоняет. Он согласен гнить в двух метрах под землей только ради того, чтобы его кареглазое солнышко, его ангел и дальше жил. Но ангел лежит рядом и уже никогда не уйдет от своего Бога. Не уйдет, ведь жить без татарина не сможет: в петле задохнется или вены вскроет, волком воя от одиночества. И это пугает Ильназа. У Тимура нет выбора. Он живой мертвец и Галявиев ничего не изменит. Не умереть он не может – судьба такая, но тянуть за собой на дно и кареглазого, будто быть заживо сожженным: до одури больно. И Ильназ не знает, что делать, когда видит эти влюбленные глаза на себе. Не знает, ведь ничего не поможет. Хоть бей его, хоть оскорбляй, Бекмансуров и бровью не поведет, ведь слишком зависим от своего Бога. – А зачем нам, как у других? Ты же сам говорил: я – твой, ты – мой. И если ты думаешь, что никто другой, кроме меня, не считает тебя сильным, ты ошибаешься. Ты себя недооцениваешь, Иль, ты можешь гораздо больше. И они это знают. Но бояться признать. Я заставлю. – Я не желаю тебе зла, Тим. – Я знаю, я сам положил голову на плаху. Галявиев не знал, что сказать. Мысли убежали в открытое окно спальни, вместо них пришла невероятная усталость. Солнце уже давно зашло, комната погрузилась во мрак. Под боком сопел Тимур. Ильназ натянул на них двоих одеяло, медленно погружаясь в сон, прислушиваясь к дыханию рядом и шуму машин с улицы. Дни за днями бесконечной вереницей сменялись в их квартире. Галявиева исключили из колледжа, Бекмансуров почти бросил школу. Все свободное время они проводили вместе, изредка выбираясь в магазин или на пустырь в паре кварталов от дома, чтобы пострелять. Родители потеряли их, а может специально не стали искать. Они просыпались посреди дня, когда стрелки часов перешагивали далеко за полдень, ели картошку и макароны – все, на что хватало заработанных в Доте Ильназом денег и каждый шел заниматься своим делом до наступления ночи. Ночью парни садились на холодный пол балкона и смотрели в небо, выдыхая в мерцающие звезды каждый порцию дыма от скуренной сигареты. И ощущалось все в этой тишине и темноте таким странным и пугающим. Небосвод становился еще больше отдаленным, чем раньше, а тени причудливо извивались. Кареглазый всегда сидел запредельно близко к татарину и продолжал сидеть так, пока они не шли спать. В такие моменты время останавливалось, и они были лишь друг для друга. Медленные поцелуи, нежные объятия, будто через секунду они умрут и больше не увидят друг друга. Когда-то это и правда случится, но не сейчас. Не прямо в эту секунду, а где-то там, в будущем, а здесь и сейчас Тимур в тысячный раз за день лезет обниматься и сероглазый не может ему отказать. Они наслаждались друг другом каждую свободную минуту, но все хорошее, что у них было что-то омрачало. И это что-то подкрадывалось все ближе и ближе. Жаркий майский денек. Над заросшем травой пустыре раздавались оглушительные выстрелы. – Заебись, все положил. Пока Тимур перезаряжал ружье, Ильназ ставил новые банки. Парни были в приподнятом настроении. – По движущимся мишеням будет сложнее попасть. Галявиев улыбнулся и похлопал Бекмансурова по плечу, забирая ружье. – Ты справишься. – Если ты будешь рядом, я со всем справлюсь. Время пришло. Они выходят из дома и идут в гимназию. Они оба в черном и им невероятно жарко под палящим майским солнцем. Тимур оглядывается на Галявиева. На нем черная кофта с длинным рукавом и маска «Бог», а на лице не было ни тени страха или нерешительности. Первым заходит татарин и сразу начинает стрельбу, а Бекмансуров остается сзади, прикрывая тыл. Еще в холле от их рук падает первая жертва. Первая пуля пробивает грудь, превращая легкие и сердце в кровавую кашицу, вторая летит прямо в лоб, застревая в мозге и выбивая наружу правый глаз. Почуяв вкус крови, они начинают свою жатву. На втором этаже они разделяются: Тимур идет выше, Ильназ остается здесь. По коридорам эхом разносится звук выстрелов, дети и учителя спешно прячутся и строят баррикады у дверей. На первом этаже взрывается бомба, да с такой силой, что на других этажах вылетают окна. Бекмансуров отряхивается от осколков и начинает бросать гранаты на своем этаже. Стрелки иногда перекрикиваются, срывая голос, но чем громче, тем лучше: те, кто сидят в классах наверняка от страха дрожат, когда их слышат. Спустя минут двадцать террористы воссоединяются на втором этаже. Кто-то уже должен был вызвать полицию, поэтому они должны спешить: подходит последний этап их жатвы. Они в последний раз осматриваются вокруг. Трупы на полу в неестественных позах, стены исписаны кровавыми «Бог здесь», «Бог пришел», в воздухе пыль и страх – вот и весь их вклад в общество. Стрелки подходят ближе и что-то шепчут севшими голосами. Ничего не слышно, но они понимают. Оружие падает на пол, они – за ним. Карие в серо-зеленые смотрят глаза и колени пачкаются в кровь и осыпавшуюся побелку – в целом им плевать, ведь скоро они умрут в объятиях друг друга, напоследок явив миру нового Бога и его верного последователя. Время идет, а они все смотрят и смотрят друг другу в глаза. Умирать страшно; как не готовься, рука все равно будет дрожать, нажимая на курок. Тимур тянется по ружье и приставляет дуло к их подбородкам. С улицы доносятся полицейские мигалки, а Бекмансуров все не стреляет. Не может убить своего Бога. Рука не поднимается, чтобы хоть царапину на его идеальном теле оставить. Себя бы он костьми наружу вывернул, но не Ильназа. Но и живыми нельзя остаться – не светит ничего хорошего – смерть единственный выход. Тимур это понимает и открывает рот, чтобы попрощаться, но слова предательски застревают в горле колючим комком. В глазах начало щипать и вот-вот потекут слезы. Ему не жаль убитых, они были своеобразной данью, платой за известность его Бога, он жалеет только обладателя серо-зеленых глаз, ну и немного себя. Галявиев тоже плачет. Он теряет единственного человека, которым по-настоящему дорожил и это разрывает его на части. Он обхватывает дрожащие руки кареглазого своими и улыбается сквозь слезы: – Я так сильно люблю тебя. Тимур улыбается. И эта улыбка, как луч солнца среди туч, как глоток воздуха, как капля воды в засуху. – Я тоже тебя люблю. Прощай. Бекмансуров прижимается к чужим губам, а через долю секунды звучит выстрел. Им сносит лица, и стрелки валятся на пол, содрогаясь в предсмертных конвульсиях. Через пару минут их находит спецназ, и еще через десять минут медики констатируют смерть обоих. Они умерли, как в кошмарах Ильназа, но только напоследок он понял, что были это не кошмары, а всего лишь предсказания их самого лучшего будущего. Через пару часов в их квартиру выбивают дверь и начинают перерывать все вверх дном. Интернет же заполонили фотографии еще живых Ильназа и Тимура, на которых они только начали встречаться и еще ничего не предвещало беды. Через пару месяцев новостные каналы все еще обговаривали недавний теракт: «ЛГБТ-пара террористов-самоубийц: раскрыто детали расследования», «Тимур Бекмансуров и Ильназ Галявиев: кто они на самом деле», «Трагедия в казанской гимназии: что известно на сегодня». Из слов знакомых террористов и тех, кто проводит расследование можно было составить их портрет. Некоторые утверждения противоречили друг другу, но не смотря на это общество могло составить собирательный образ убийц. «… 23 мая в гимназии №10001 города Казани произошло массовое убийство. Убито 45 человек, более 200 ранены. Нападавшими оказались бывший студент колледжа Ильназ Галявиев и ученик одиннадцатого класса Тимур Бекмансуров. По предварительным данным теракт произошел на религиозной почве. Также в социальных сетях убийцы утверждали, что состоят в отношениях. Расследование под личный контроль взял губернатор…» «… Тимур был тихим, хорошим ребенком. Он и мухи не обидит! Я ума не приложу, как такое могло случиться…» «... Я училась с ним в одном классе. Ни он с нами не конфликтовал, ни мы с ним. Нормальный парень был. Десятый класс на пятерки закончил, а в одиннадцатый класс совсем другим человеком пришел. Наверное после того, как с этим снюхался… » «… Да нормальная семья у них была! Приехали сюда все втроем, как только Тимур родился. Не помню, может месяц-два ему было. Отец не пил, не курил. Работал! Развелись, правда через пару лет, но с кем не бывает. Но он все равно приезжал к сыну, подарки дарил. Мать? Мать тоже нормальная. Бухгалтершой работает…» «… Да, я с Тимуром какое-то время общался по переписке. У нас были общие интересы: история нацистской Германии. Познакомились в комментах под постом в каком-то паблике. Я понял, что он в этой теме разбирается и решил с ним подружиться. Понимаете, я скинхед, но история для меня штука скучная, а мы на сборах всегда Третий Рейх обсуждаем. Вы что? Нет, конечно. Времена настоящих скинов прошли. Мы другое поколение, более мирное. Мы просто собираемся вместе и обсуждаем общую идею. Касательно Тимура я не скажу чего-то прям сенсационного. Да, он фанател по Гитлеру, это было видно. Еще он любил обсуждать геноцид. Он в принципе хотел, чтобы люди умирали. Я поэтому и перестал с ним общаться. Он показался мне слишком бесчеловечным и кровожадным…» « … Анализ личных дневников и электронных переписок Бекмансурова свидетельствуют о наличии у него подозрений на шизофрению. Поначалу она была вялотекущей: Бекмансуров страдал от неглубоких личностных изменений, был равнодушен и холоден к близким, не имел друзей, не делился внутренними переживаниями. Также по результатам вскрытия известно, что юноша занимался самоповреждением. Это тоже может указывать на наличие шизофрении. Вероятно, после встречи с Галявиевым у Бекмансурова сработал какой-то триггер и с вялотекущей она переросла в острую форму. Мои коллеги подмечают, что у Галявиева тоже были признаки острой формы шизофрении. К сожалению, никто из них к специалистам за помощью не обращался. В обратном случае можно было избежать трагедии…» «… Да, я знал Бекмансурова. Я на год раньше него выпустился со школы. В школе он был козлом отпущения и не верьте тем, кто говорит, что над ним никто не издевался, они пиз***. Я сам видел, как его одноклассники брали снег с подоконников и потом за ним бегали, чтобы за шиворот насыпать. Учителя тоже на него срывались. Однажды учительница физики бросила в него стопку тетрадей и попала. Я вот что скажу: им (прим. ред. – показывает пальцем на школу, где учился стрелок) повезло, что Бекмансуров пришел не сюда…» «… Я только недавно сюда переехал с семьей. Года два назад. Мы с ним соседями были. Отец их купил тут квартиру. Старую, сказал, отремонтируют и сдавать будут. Ну, поначалу оно так и было, но через полгода все съехали, кроме него (прим. ред. – Галявиева). Еще через полгода второй (прим. ред. – Бекмансуров) появился. И вот, когда этот появился, да-да, Бекмансуров, то в квартире будто шайтан поселился. То кричит, то плачет, то бьется о стены что-то. У меня двое погодок, но никто ни разу не жаловался на моих детей, а к ним каждую неделю соседи ходили и хоть бы что…» «… Если бы я знала, что мой сын едет непонятно к кому в другую страну, я бы его, конечно, не пустила, но он сказал, что едет жить к отцу. Я должна была не доверять собственному ребенку?!» «… Глупость он (прим. ред. – Галявиев) сделал. Я его за это никогда не прощу, и никто не простит. Видимо он понимал это и застрелился. Мы с матерью давали ему, что могли. Я не знаю, что сказать. Я очень зол…» «… По моим предметам у Галявиева были всегда высокие оценки. Я видела, что у него глаза горят, когда он садился за компьютер. За последний год он изменился. Все в колледже это заметили. Он стал пропускать учебу, оценки снизились. Мы пытались что-то сделать, но не смогли и его отчислили. Не думаю, что это его сильно опечалило. Скорее всего, он мыслями был уже о другом. Жаль, что так вышло...» «… Да, я с ним встречалась. Примерно два месяца. Не знаю, как вы меня нашли – о нас почти никто не знал. Парень в целом он был не плохой. Со своими заскоками и странностями, но не плохой. Никого не обижал, подкармливал бродячих животных. Когда мы впервые встретились, мне было шестнадцать, ему – семнадцать. Мы сидели на очень скучной паре и начали разговаривать. Он показался мне интересным и мы обменялись номерами. Через два месяца я предложила ему начать встречаться, он согласился. Ухаживал он красиво: цветы, кино, кафе. Но мы редко обнимались и никогда не целовались. Про интим я вообще молчу. Расстались мы по моей инициативе. Ильназ все чаще стал меня пугать. Когда мы ссорились, он очень сильно кричал и бил кулаками в стены до крови. Он никогда меня не трогал, но его поведение меня пугало. Еще он часто нес какой-то бред. Сейчас я понимаю, о чем он говорил. Он говорил, что он – Бог и ему нужны последователи и жертвы. Жаль, что тот мальчик на это купился. Ильназу нужна была помощь. Не знаю, почему родители ничего не сделали…» «… К сожалению, знал. Одноклассники бывшие. Знаете, такие, как он появляются незаметно и так же незаметно исчезают. Но этот особенный оказался: прогремел на всю страну. Я не буду его жалеть. У него были проблемы еще в школе – неконтролируемая агрессия и какая-то глупая гиперчувствительность, но если тогда его не хотели лечить родители, то во взрослой жизни он сам несет ответственность за себя и мог пойти к врачу. Да, над ним в школе издевались, думаю, над Бекмансуровым тоже. Они чем-то похожи. В роликах, которые они выставляли в сеть видно было, что с ними что-то не так. Встретились два несчастья и решили, что нести свое дер*** в мир – хорошая идея…» Возле казанской гимназии стоял мемориал памяти жертв. Рядом лежали детские игрушки, лампадки и красные гвоздики. Прошло столько времени, но никто не забыл. Рядом с памятником кто-то написал: «Ты не Бог, ты – гнида».