Behind the scene

      Только кажется, что всё в жизни так чудесно и распрекрасно. Жизнь — одна большая сцена, меняющая своих актёров. Опасно открывать своё нутро и чувства кому-либо, потому что их готовы ранить в первую очередь. Просто не берут в расчет, и всё. Их топчут, не беспокоясь, насмехаются, не придают должного смысла. Все одинаковы, ничтожны друг для друга.       Поэтому Эзреаль дарит им такие же лживые улыбки, отдав свой голос слащавым песням, которыми все восхищаются и все же не вникают в смысл. Исполняя на сцене популярную попсу, он воет и кричит внутри, срывая связки — ведь только это может пробиться внутрь и достать, задеть душу, заставив начать думать иначе. Уже поздно отступать и отказываться. Поздно сомневаться, но все чаще посещают мысли, что он больше не может. Больше не может держать в себе, больше не может с очаровательной улыбкой подписывать фотографии. Хочется рвать и метать, рычать нецензурные слова и кусаться, разбивая всё, что о нем уже успели надумать.       У него дрожат руки. Гримёрка — промежуточное место, следующий пункт остановки под светом прожекторов, перед всеми этими идиотами, что пришли поглазеть на певчую пташку. Нельзя просто сказать, что он не пойдет. Эзреаль не настолько эгоист, чтобы подвести всю группу из-за своих переживаний. Он не может себе такого позволить. Однако сил на как всегда фееричное шоу нет.       Скрипит дверь, и он оборачивается. Резко. Быстрее, чем думает, а потому на лице ничем не прикрытая тревога.       Афелий. Снова молчалив, но по глазам заметно, что всё понимает. Подходит ближе, снимает наушники — едва заметно колеблет воздух нечеткая мелодия — и надевает их на зелёную макушку. Эзреаль словно выпадает из мира. Громкие партии гитары и ударных перекрывают звуки извне, такие как голос ведущего концерта, что объявляет о скором окончании подготовки. Афелий чуть хмурится, не привыкший к шуму, в его глазах сверкает красная искра. Внезапно так близко, что видно движение маски от дыхания.       Эзреаля пробирает крупная дрожь, и он сам стягивает фиолетовую ткань вниз, машинально набирая в лёгкие воздух. Афелий правда был красив, даже странно, что он прятался за маской и длинной чёлкой. Многие были бы счастливы просто видеть его, и Эз как раз один из них.       Фел сам сокращает расстояние, касаясь губ вокалиста своими. Он хочет слышать его настоящий голос, хочет слышать его настоящие мысли и эмоции, а не то, что говорится общей массе. И любить. Настоящего. Целовать, пока не кончится кислород. Гладить и ласкать, пока не помутится разум.       Эзреаль глухо выдыхает, закрывая глаза. Согласен на большее, ждёт и жаждет. И Афелий знает это — мягко раскрывает поцелуй, непроизвольно царапая чужую губу. У самого они сухие, потрескавшиеся и обкусанные, но знает об этом только вокалист. Они совсем неопытные, но такие честные со своими ощущениями, что стукаются зубами, вздрагивая от того. Эзреаль тянет руки к музыканту, кладёт ладони на шею, зарывается пальцами в бирюзово-голубые волосы и тянет ближе, словно хочет всю душу вынуть через поцелуй, а потом хранить у самого сердца, никому не показывая. Афелий подаётся вперёд, упираясь одной рукой в стол, а другой оглаживая щёку злагоглазого. Эзреалю кружит голову музыка и сносит крышу искренний поцелуй. У него дрожат ресницы, едва ли не слёзы текут. Красноглазый невозможно балансирует между страстным безумием и невинной чистой наивностью, из-за чего хочется продлить этот момент в вечность, но в дверь ненавязчиво стучат. Несложно догадаться, что это Ёнэ — Каин бы ворвался сразу, Сетт или К'Санте не молчали бы, а он не стал комментировать. Знает ли об истинной причине задержки или же просто не хочет тревожить более того, что имеется? В любом случае, Афелий мысленно благодарит самого ответственного участника группы и отстраняется, оставляя в качестве извинений поцелуй на лбу.       Эзреаль открывает глаза и стаскивает наушники, протягивая хозяину. Выглядит уже намного лучше — готов бороться снова. Знает, что не останется один. Знает, что есть тот, кто примет настоящие чувства.