Minä rakastan teita

Швеции тяжело ложиться спать. Тьма уже легла на холодную землю, легко шелестя траву, оставляя жемчугом на ней росу. Сладостный свет Луны не был ему особо мил, как и прелесть звезд. Швеция выпивал на ночь стакан молока с мёдом, садился на кровать и устало закрывал глаза, хотя сна в них совсем не было. Он вынуждал себя снять очки и тапочки, лечь и укутаться в одеяло и попытаться забыться. Швеции трудно спать. Бервальдовы руки, как и несчастная душа его, привыкли к нежному мягкому телу рядом, и в целом к нему самому. Поэтому и спать тяжело, и думать о ком-то, кроме него, тяжело, и на душе так тяжело. Кто знал, что когда-то он попадёт в такую мерзкую ситуацию, что будет лежать в холодной постели, по уши влюблённый и скучать по нему. Если бы только этот маленький, этот милейший и красивейший человек знал, как же сильно он любит его, и как раскалывается его душа вот уже несколько столетий этим ласковым и тяжёлым чувством. От этой тяжести глаза сами закрывались. И проходила ещё одна ночь. *** "Дорогой Бервальд, Я рад писать тебе это письмо. Сейчас много что в мире творится, знаешь. У меня собралось очень много новостей для тебя, но есть главная -- через пару дней, думаю, 18-го числа, я уже буду в Стокгольме. Там уже расскажу тебе всё, что смогу. Лишь одного сказать не смогу... " -- Тино агрессивно зачеркнул последнюю строчку, подумай, что слишком уж романтично она звучит. Финн взглянул на время: ему уже бежать на поезд, там с пересадкой до Стокгольма; а он всё ещё в почтовом отделении. Тино планировал отправить письмо Бервальду перед тем, как доедет до него -- чтобы тревожное сердце шведа не обливалось волнительной кровью и не переживало. Но была ещё одна вещь. Такая вещь, которую он, кажется, никогда бы не смог выразить ни одним словом, никак бы не смог произнести, о чем спешно писал шведу: "Кое-чего я сказать тебе не смогу..." -- финн залился краской, его сердце пропустило удар; душа, переполненная любовью, сжалась настолько, что Тино почувствовал это практически всём своим телом. Тино аккуратно и тревожно вывел последнюю строчку, отправил письмо, взял свои вещи и с ужасом взглянув на часы, побежал на вокзал. *** Швеция в очередной раз заваривал чай. Тревожный и неприятный ком мыслей и чувство влюблённости его было единственным, что его окутывало. Если бы ему только хватило смелости говорить ему нежные слова, прикасаться губами его мягкой кожи, смотреть в аметистовые глаза с такой любовью и этой любви своей не стеснять и не плакать по ней застывшими в ледяных глазах слезами; и любить, и прижимать к тревожному сердцу, которое билось быстрее и быстрее, и прижимать к истерзанной душе своей и не стесняться ни разу того, что и сердце быстро бьётся, и душа истерзана, и красноносен он от тяжёлой, чертовой, прекрасной любви. И слышать звонок в дверь. Чувство внезапной тревоги охватило его, но он точно себя сможет защитить; однако, когда он открыл дверь, его охватило искреннее и ясное, словно лучик солнца в этот мрачный день, чувство радости, хотя он, как обычно, и виду не подал. Тино снова приехал. Он приезжал совсем недавно, и сейчас вновь приехал. И со всей своей наивностью, Шве спросит: - Ч'го ты т'к внезапно? А опешивший финн, широко раскрыв глаза, спросит: - Ты разве не видел письмо? А Бервальд лишь покачает головой. И постучит почтальон, и вручит Тино в руки его же письмо. И он протянет его Бервальду, смущённо всхлипывая и смотря исключительно в пол, чтобы Шве не видел его красного-красного лица. Бервальд пройдётся взглядом по всем скомканным и тревожным строчкам, пока не обомлеет, пока не найдёт желанную и заветную строчку, которую он, со слезами на глазах, судорожно перечитывал и перечитывал, от которой сердце его билось быстрее, и быстрее, и быстрее; которая заставляла его всхлипнуть и обнять маленькое, но гордое и сильное финское тело: "Кое-чего я сказать тебе не смогу, поэтому пишу. Я тебя люблю, Бер. Невероятно сильно." Теперь и спать можно спокойно.