Hammer of the Witches

      «Главное правило — ориентироваться на желания клиента. Не важно даже, насколько они кажутся глупыми или опасными, если этот выбор осознанный…» — в который раз напоминая о том себе, Чимин вздыхает.       — Вы с ним составите гармоничную пару, — улыбаясь, всё же подтверждает ожидания он.       — Я так рада! — отчаянная клиентка, которую зовут, кажется, Со Минсо, подскакивает на месте. Да так резко, что приютившийся у неё на коленях кот с обиженным мявком спрыгивает на пол и возвращается к Чимину. — Ох, простите меня за излишнюю эмоциональность. Теперь я могу смело соглашаться на отношения, а то настолько сильно беспокоилась, что и не знала, как быть… — опомнившись, она поднимает с пола свою сумочку и поочерёдно выкладывает из той всё содержимое, пока не находит кошелёк. — Так обрадовалась, что чуть заплатить не забыла. Держите! Чимин замечает, что клиентка протягивает больше, чем необходимо, и еле удерживает себя, чтобы не выпалить всю правду. Улёгшийся в ногах кот ощущает, какая сторона в его внутренней борьбе одерживает верх, так что ограничивается предупредительным мяуканьем. Тихим, но достаточно недовольным, чтобы принять окончательное решение.       — Вы слишком любезны. Не стоит…       — Это то немногое, что я могу сделать для вас, чтобы выразить свою благодарность, — возражает клиентка. И кажется, что она с каждой секундой становится счастливее. — Вы не представляете, какую надежду мне дали. Буквально возродили меня! Так что возьмите, пожалуйста.       Не зная, как ещё её можно переубедить, Чимин кланяется и принимает деньги. Собой он не гордится, пусть и знает, что поступил согласно кодексу. А клиентка продолжает рассыпаться в благодарностях до самых дверей. И только те за ней закрыв, Чимин позволяет себе простонать от досады. Ему не претит лгать клиентам, даже если они сами отчаянно требуют ввести их в заблуждение. И даже если его ложь сглаживает последствия.       — Думаешь, лучше было бы нарушить кодекс и стать таким, как я? — напоминает кот. И столько в его голосе учтивости и заботы, что в искренность волнения верится с трудом. — Хотя вряд ли…       — Что ты имеешь в виду, Чонгук? — устало интересуется Чимин.       — Тебя могут превратить и в мыша, и в лягушку… Да в любую ведомую или неведомую зверюшку! Это будет зависеть от настроения Верховной Матери. Или от успехов Верховного Отца в искусстве её удовлетворения. Говорят, она не такая злая, если до суда хорошенько так…       — Я тебя понял! — вздохнув, Чимин ерошит волосы и наконец отходит от дверей. На ходу он ещё пытается что-то доказывать, хотя смысла в этом нет: — Без разницы, всё равно же промолчал…       — Смотри сам. Просто в последнее время ты молчишь всё громче.       Чонгук следует за молодым прорицателем и вместе с ним устраивается на незаправленной кровати. Пока он кот — ему можно всё. А когда опять станет чтецом памяти — впрочем нынешняя форма нисколько не препятствует, даже в виду милой пушистости способствует вторжению в чужие воспоминания — для него подобное вовсе потеряет ценность. Инстинкты, чтоб их! И Чимин думает, как же Чонгуку повезло, что он просто обожает кошачьих, но сражён аллергией на их шерсть, потому обычного кота или кошку завести не может. Но тут же добавляет, что ему самому повезло не меньше — о таком располагающем к себе клиентов напарнике можно только мечтать.       Показательно игнорируя Чонгука, Чимин открывает недавно начатую книгу. За авторством Ким Харим, почти что классика психологического триллера. Только сосредоточиться на тексте не может — на себе вдруг чувствует, что означает «молчать всё громче».       — Ну чего ещё? — раздражённо спрашивает он.       — Не твори глупостей. Хотя бы три дня, — просит Чонгук. — Потом истечёт срок моего наказания, и я смогу за тобой присматривать. Тебя же приму в любой форме. Даже тараканом!       — Спасибо, конечно, — на мгновение Чимин смущается. — Наверное, приятно знать, что, случись казус с твоей стороны, найдётся тот, кто тебя всё равно поддержит… — а потом догадывается, что это может быть очередной шуткой. Всё-таки став котом, Чонгук прекратил любезничать со всеми подряд и чаще показывал свою язвительную натуру. — Но я, в отличие от некоторых, не использую свои способности, чтобы узнавать для младших ответы на тест.       — А я не использую свои способности, чтобы вмешиваться в чужие судьбы!       Кажется, что Чонгук хмурится, но выражение кошачьей морды так просто не поймёшь. Чимин пытается прочувствовать его эмоции — чему, к слову, учат всех ведьм и ведьмотов — и ощущает, как собственные брови страдальчески изгибаются, а сердце покалывает в районе левого желудочка. Тут же удивляется, не веря в своё открытие.       — Погоди, ты вот это серьёзно говорил? Ну, про то, что станешь за мной присматривать, если меня вдруг в какую-нибудь живность превратят.       — Вообще-то да, — подтверждает Чонгук. — И вообще-то обидно твои упрёки слышать.       — Я не!.. — рвётся оправдаться Чимин, но останавливает себя на полуслове. — Я подумал, что ты опять издеваешься. Прости меня, пожалуйста, — он протягивает мизинец. Но Чонгук только морду воротит. — Могу в качестве извинений что-нибудь приготовить.       Лишь после этих слов душа напарника смягчается, и тот тянется лапой к мизинцу. Полное прощение уже почти заработано.       — Хочу паштет из говядины, — озвучивает условие Чонгук.       — Говядина, так говядина, — сразу же соглашается Чимин. — Ради тебя свежего мяса на дом закажу. Возможно, даже телёнка. О! — неожиданно вскидывается он, подобно недавно ушедшей клиентке. — Точно, нужно ещё бычьи сердца заказать. Тем более, что на них сейчас скидки. Как же я про это мог забыть?       На фырканье Чонгука Чимин не реагирует — он уже вовсю думает, сколько сердец заказать и как ими распорядиться. Конечно, сейчас острой необходимости в тех нет. Но и допускать её появления не разумно. Или как гласит девиз Чимина на все времена: «Лучше запастись и пожалеть, чем оказаться в ситуации, когда понадобится то, чего нет». Тот его ещё ни разу не подводил. Потому без лишних колебаний Чимин активирует домашнего помощника громким хлопком ладоней и диктует заказ. Голос помощника сообщает, что робот-доставщик прибудет через полчаса.       — Спасибо, что про говядину не забыл, — как-то раздражённо замечает Чонгук. Пожалуй, даже слишком для того, кого собираются кормить.       На всякий случай Чимин уточняет заказ. Говядина в списке первая.       — Так, я сейчас ничего не понимаю, — честно признаётся он. — Давай ты сразу скажешь, что не так, а то мои попытки угадать правильный ответ затянутся до самого прибытия заказа. Погоди… Или это и есть твоя цель? — ему кажется, что такое недоверие чрезмерно, но остановиться почему-то не получается. Язык живёт своей жизнью. — Спасибо, конечно, за попытку занять меня на время ожидания, но у меня книга есть.       И Чимин даже вновь сосредотачивается на ней. Точнее пытается. На этот раз ему мешает не громкое молчание, а испепеляющий взгляд кошачьих глаз цвета спелых апельсинов.       — Какой же ты… болван, — еле подбирает слова Чонгук.       — Учился у лучшего! — не остаётся в долгу Чимин. А потом, как и обычно, жалеет о сказанном. Пусть даже большая часть ответственности за его недоверие лежит на Чонгуке — точнее, на розыгрышах того, — он не может полностью избавиться от чувства вины. Хотя бы потому, что сейчас с ним пытаются поговорить нормально. — Прости…       Вместо ответа Чонгук отворачивает морду в сторону выключенного телевизора — одной из немногих электронных вещей, напоминающей о прошлом. Всё-таки они порой оказываются удобнее и привычнее нескончаемых новинок.       — Ты ведь просто за меня волновался, да? — осмеливается спросить Чимин.       — Да… И продолжаю волноваться, — признаётся Чонгук. А потом произносит совсем уж неожиданное: — Прости меня. Я столько срывался на тебя только потому, что превратился в кота и оказался вынужден принимать твою помощь. Это… стало унизительным испытанием для меня, но никогда не было твоей виной. Я поступал некрасиво по отношению к тебе. Когда, на самом деле, мне стоило каждый раз говорить «спасибо», пока ты готовил специально для меня или чистил мне глаза и уши.       — Ох… Не стоит…       Книга ожидаемо уходит на второй план. Чимин поворачивается к всё ещё смотрящему на чёрный экран телевизора Чонгуку и неуверенно тянет к нему руку. Тот не дёргается. Тогда он уже смелее кладёт ладонь на кошачью макушку и ласково опускает её к загривку. Раздаётся тихое мурчание. И Чимин впервые задумывается, что всё это время Чонгук мог чувствовать, когда клиенты, пребывающие в благостном неведении, тянули к нему руки. Отвращение, страх… собственную беспомощность. А ещё, вероятно, испепеляющий внутренности стыд за свои инстинкты. Чонгук просто не может промолчать, если прикосновения ему нравятся — горло того само начинает трепетать. Осознав это, Чимин тянет руку назад.       — Тебе можно меня трогать, — открывается ещё больше Чонгук. — И я правда благодарен за всё. Так что спасибо, — теперь он полностью разворачивается и смотрит прямо в глаза. А в его собственных такая необъятная любовь, которую, кажется, не могут испытывать люди.       «Может, это будет длиться, лишь пока он кот? — закрадывается в мысли Чимина опасение, но он тут же гонит то прочь. — Даже если и так, нет смысла гадать».       И пусть соблазн увидеть собственное будущее неотступно следует с ним по избранному пути, он опасается раскладывать любимую колоду для себя. Не из-за кодекса. Самосовершенствование всегда приветствуется, а собственная персона как нельзя лучше подходит для испытания способностей провидца — обратная связь приходит тут же и в лучшем виде, если нет предрасположенности к самообману. Собственно, у Чимина такой предрасположенности нет. Его вообще другое беспокоит, если не сказать — страшит. И как ни странно, дело в самой способности…       Он видит, что произойдёт, в буквальном смысле. Вселяется в будущую версию клиента и смотрит глазами того. Лица других людей разбирает пока плохо, если, конечно, до этого ему не показывали их фотографии, зато голоса слышит так, будто они существуют в реальном времени. А что ещё хуже, Чимин каждый раз испытывает несоразмерно их обычному течению сильные эмоции. Словно за двоих — свои и клиента. Потому опасается, как бы собственное будущее, которое уж точно не получится воспринять с безразличием, не довело его до инфаркта. Подобных прецедентов ещё не случалось, но ведь когда-то появится первый — а он не желает закрепиться в памяти остальных в качестве предостерегающего от ошибок примера. Впрочем это не совсем правда. На самом же деле Чимин просто убеждён, что случится нечто страшное, если он решится взглянуть на собственную судьбу. Почему? Ему и самому хотелось бы узнать ответ на этот вопрос. Вот только как что-то можно узнать, если никого не спрашивать?       — А могу ли я поинтересоваться, по какой причине ты обо мне волнуешься? — переключает внимание на, как ему кажется, более безопасную тему Чимин.       — Конечно, — в подтверждение Чонгук даже кивает. — Это нисколько не секрет… — он подминает под себя лапы, как-то делают коты, когда им комфортно, но осознав, что произошло, поджимает уши и шипит сам на себя. Чимин его не торопит. Очень предусмотрительно. Уже спустя минуту внутренней борьбы с собой, выражавшейся ударами хвоста о кровать, Чонгук смиряется и, выпрямив уши, продолжает: — Я волнуюсь, что однажды твоя честность победит благоразумие. Но ещё больше за то, что, когда это произойдёт, ты вместо лучшей судьбы для клиента получишь худшую и потеряешь веру в свои убеждения. Мне не хочется, чтобы так случилось…       Чимин не находит подходящих слов, чтобы ответить. Сколько он себя помнит, каждая ведьма и каждый ведьмот не упускали возможности его переубедить — заставить поверить, что правильно ориентироваться только на собственную выгоду и жить по кодексу. Всегда так было! А тут появляется человек — на данный момент, конечно, кот — который желает, чтобы Чимин не менялся. В это вообще возможно поверить?       — Спасибо… — наконец находится Чимин. Потом неуверенно, боясь испортить всё своим вопросом, спрашивает: — А что было не так, когда я заказ оформлял? — но только произносит последнее слово, сжимается и оттого походит на кота даже больше, чем Чонгук.       — Говядина для меня, бычьи сердца для работы — ты о себе вообще заботишься? — закатывает глаза тот.       — Но сердца же для меня! — оправдывается Чимин. — Они же мне для работы нужны. К тому же… на них скидки. И что бы я делал, приди ко мне сложный клиент? Позволил бы испортить свою репутацию? Мне кажется, это как раз забота о себе — пока действуют скидки, запастись впрок тем, что может пригодиться.       — Конечно. Именно поэтому ты заказал десять, когда в заморозке уже валяется три.       Возразить не выходит. Чимин даже думает, что действительно переусердствовал. Куда ему столько бычьих сердец, он понятия не имеет — магия скидок, чтоб их! Но самое главное и вместе с тем обидное — Чонгук совершенно прав. О себе Чимин вообще не заботится. И вся эта красивая ложь про сложных клиентов, чьё будущее закрыто ввиду их скепсиса и требует помимо контроля заряженным предметом усиления жертвенной плотью, разбивается о единственный факт. Скептики. Не приходят. Ни к ведьмам. Ни к ведьмотам. Они вылавливают шарлатанов на улице для своих шоу. И возможно, что скептиками являются лишь на словах. Тогда ничего не поделать — это бизнес! Который, между тем, никак не касается репутации и заработка Чимина. Просто ложь выглядит солиднее правды, заключающейся в использовании бычьих сердец перед понравившимися клиентами. Да, ему всегда хочется выложиться на все сто процентов, если человек приятный. Наверное, Чонгук это уже понял.       Потому Чимин не отвечает вовсе. Он переводит взгляд на книгу, понимает, что больше не в силах сосредотачиваться на чтении, и закрывает её. Следом осознаёт, насколько же не заботится о себе. Ему не хватило самоуважения, чтобы отказаться принимать клиентку в выходной день. Да мало этого! Чимин настолько вовлёкся в проблему той, что до сих пор чувствует себя совершенно опустошенным. Впрочем так может быть и потому, что он начал принимать больше клиентов в рабочие дни. Из-за своего стремления помогать всем жаждущим… Да уж, умение заботиться о себе в его характер вложить забыли. Однако же с этим Чимин смиряется быстро и, повернувшись на спину, фыркает в потолок.       — Ты сейчас на меня фыркаешь или на себя? — интересуется Чонгук, взбираясь ему на грудь. Ближе к ноющему сердцу.       — Не угадал, — улыбается Чимин. На Чонгука он не смотрит, боясь, что поддастся соблазну зарыться в его шерсть и тем самым заставит того чувствовать себя неловко. А чтобы такого соблазна избежать наверняка, намеренно удерживает взгляд на потолке, который представляет собой сейчас звёздное небо — со вчерашнего дня забытая голограмма. И даже пытается созвездия искать, но так как плох в прорицании по ним, знает немногие. Лишь когда Чонгук молочным шагом напоминает, что ждёт ответа, Чимин продолжает: — Я фыркаю на всех тех, кто считает меня неправильным.       — Тогда поддержу тебя, — говорит Чонгук и тоже фыркает.       Какое-то время они вместе молчат и, как бы сказали преподаватели по балансу энергии, — находятся в заряжающем состоянии умиротворения. Самое оно для выходного.       Первым выходит из этого состояния Чонгук. Его напряжённость следом возвращает в реальность и Чимина. Оба синхронно вздыхают. Чимин — потому что знает, насколько Чонгук, будучи котом, чувствителен к звукам, тот же в свою очередь — так как убеждён, что клиента никто не прогонит. А что поднимался именно клиент, становится очевидным, когда раздаётся уверенный стук в дверь.       — Может, всё-таки доставка? — надеется Чимин.       — Нет, тогда бы голосовое оповещение пришло, — возражает Чонгук. — Может, ты скажешь, что у тебя выходной? Вряд ли там что-то неотложное, — тут же просит он. Но сам сворачивается клубочком, как если бы не хотел, чтобы Чимин вообще к двери шёл.       — Не знаю… Надо посмотреть хотя бы, кто там. Но обещаю — если я почувствую, что человек пришёл с ерундовой проблемой, то без зазрений совести откажусь гадать.       Сказав это, Чимин подхватывает Чонгука и идёт к двери. Тот недовольно рычит, но не останавливает. И должно быть, очень о том жалеет, поскольку оба осознают, кто к ним пришёл, ещё даже не открыв двери. Слишком узнаваемое энергетическое поле. Да ещё и настолько интенсивное, что правильным кажется забиться под одеяло и прикинуться спящим. Жаль, но уже поздно. Человек за дверью слышал шаги, а потому ждёт. Больше не стучит, лишь давит своим присутствием. Так что остаётся только впустить его.       «Потому что заклинателям, ныне зовущими себя экзорцистами, помощь должно оказывать по первому зову…» — напоминает себе Чимин.       Но его пальцы всё равно дрожат, когда он тянется к ручке.

***

      «Наверное, Чонгук сейчас очень сильно злится…» — только и успевает подумать Чимин перед тем, как его грубо толкают и он падает на колени.       — Этого стоило ожидать… — сокрушённо вздыхает Верховная Мать.       Вероятно, она делает жест проводникам, потому как с глаз Чимина снимают повязку. Та не более чем дань традиции — каждая ведьма и каждый ведьмот хотя бы раз, но присутствовали в зале суда Ведов. И уж никто забыть не может гротескное сооружение в центре, напоминающее цирковую арену. Туда-то и выводят нарушивших кодекс. Иронично, что наказанием чаще всего является обращение в живность на определённый советом Верховной Пары срок. Чимин помнит зал после суда над Чонгуком, потому устремляет свой взгляд сразу на Верховную Мать.       — Всё так же необычайно прекрасны, — посылает комплимент он. — Польщён, что вы потратили время, чтобы подобрать наряд на такое обыденное событие, как суд надо мной.       — Традиции того требуют, Пак, — отвечает на комплимент учтивостью Верховная Мать. И пусть старается оставаться невозмутимо суровой, смотрит ласковее, чем прежде. Ни для кого не секрет — она любит, когда на её внешний вид обращают внимание.       Комплименты являются данью традициям едва ли не дольше, чем непроницаемая повязка на глаза нарушителей и праздничные наряды присутствующих. Но объединяет все элементы одно — театральность. Суд не более, чем красочное напоминание о временах инквизиции. Однако пусть это и представление, наказания всё равно настоящие. Каждая ведьма и каждый ведьмот должны понимать, что инквизиция может вернуться и тогда тех, кто не осилит требования кодекса — вероятно, обновлённого согласно духу времени, — постигнет мучительная смерть. Потому на суде начисляются простительные баллы нарушителям, строго следующим сценарию.       — Не выскажешься ли ты насчёт повязки? — поддерживает Верховный Отец. — Может быть, она раздражала твою кожу, и ты бы отдал голос за то, чтобы её впредь не использовать?       — Никак нет. Я преступник, и мне не должно знать, куда меня ведут.       — Возможно, тебе были неподвластны твои действия, и потому ты преступил через кодекс? — помогает и Верховная Мать.       Склонив голову, Чимин выдерживает паузу, как того требуют традиции. Спустя же несколько долгих секунд, во время которых в иных обстоятельствах успела бы жизнь пронестись, поднимает ту и обводит взглядом всех присутствующих. Обращается он также ко всем, пусть смотрит уже исключительно на Верховную Пару:       — Ложь — страшный грех. Не стану я брать на душу и его. Действия мои были продиктованы лишь собственными желаниями — вот правда. И говорю я её без утайки, так как верю в мудрость и справедливость Верховных.       Настолько возвышенные слова ещё на суде над Чонгуком вызвали у Чимина смущение. Теперь же он произносит те на одном дыхании, нисколько в них не усомнившись. И даже считает, что каждая ведьма и каждый ведьмот ощущают их важность. Ведь всё сейчас — не более, чем представление. Но когда-то оно вновь может стать реальностью, где повязка провоцирует ужас неизвестности, праздничные наряды указывают на неравенство, а комплименты выступают единственно возможным способом заслужить снисхождение своих палачей. Как никогда Чимин чувствует собственную значимость. Потому задаётся вопросом — то же ли самое испытывал Чонгук. Торжествовал, трепетал и восхищался ли так же, как он сейчас?       Жаль, что Чонгук всё ещё кот и оттого не может присутствовать на суде…       — Наказание твоё неизбежно, но я ценю искренность, — произносит Верховная Мать. Соглашаясь с её словами, склоняет голову Верховный Отец. — Не отступайся же от неё и поведай нам, какими желаниями ты руководствовался, что даже кодекс не стал для тебя преградой. Поведай, к чему же устремилась твоя грешная душа?       «Прости… Ты того не хотел, но я всё равно сделал это. В том и настоящее моё преступление. Если не готов мне его простить, то прошу, хотя бы помолись за мой успех», — прикрыв глаза, обращается к Чонгуку Чимин. И тем не менее верит, что поступил верно.       — Верховные знают, что я прорицатель, использующий заряженную колоду Безумной Луны, чтобы вселяться в будущие версии клиентов и видеть ответы на их вопросы своими глазами, — пояснение необходимо неосведомлённым присутствующим. Каждая ведьма и каждый ведьмот должны лицезреть полную картину произошедшего. — И вчера мне поступил срочный заказ на определение совместимости. С помощью карт я заглянул в будущее клиентки, но не смог к нему остаться равнодушным. Пусть удерживал себя от соблазна долго. До вечера, если быть точным, — тогда лишь почувствовал, что не могу всё оставить, как есть, и связался с клиенткой. В итоге, я рассказал ей всю правду, которую она слышать не желала. Несмотря на то, чему нас учат, мне не удалось справиться с голосом эгоистичной совести. Я полностью осознаю, что открывал правду клиентке лишь затем, чтобы облегчить свою жизнь, и совсем не руководствовался желаниями той. Это прямое нарушение главного правила кодекса.       Свет софитов, устремлённых на Чимина, приглушают, оттого всё ему начинает казаться нереалистичным. Тут же по залу суда лёгким дуновением проносится робкий шепоток. А по коже незамедлительно бегут мурашки — присутствующих не видно, и можно поверить, что говорят призраки прошлого. Верховная Пара же молчит. Чимин смутно ту видит только благодаря слабому свету, струящемуся из пола. Сейчас трудно поверить, что это лишь представление. Уж страх, щекочущий под кожей клубками могильных червей, точно не часть того. На лбу выступают первые капельки холодного пота, но Чимин старается не обращать на них внимания. Он твердит себе, что это такая же дань традиции, что волноваться смысла не имеет. И всё равно чувствует, как тело трясётся в ожидании наказания.       Наконец пол под ним загорается. Такая же голограмма, что у него дома на потолке, но понимание того не освобождает от ощущения жара пламени. Пот уже вовсю стекает по лицу. А Верховная Пара так и продолжает выдерживать паузу. Будто наслаждается его страданиями, вызванными одним лишь образом огненной бездны под преклонёнными коленями.       — Пак… — строго произносит Верховный Отец. И Чимин с ужасом осознаёт, что это уже не часть представления. — Заглядывал ли ты в будущее клиентки после того, как открыл ей всю правду?       — Нет… — отвечает Чимин. В его горле образуется ком боли и отчаяния, проглотить который он не в силах. Сейчас ему не нужно видеть будущее, чтобы узнать о последствиях.       — Твоя клиентка, Со Минсо, покончила с собой.       Слова эхом проносятся по залу. И робкий шепоток присутствующих в один миг обращается негодующим ропотом. Не заставляя себя долго ждать, волна негатива обрушивается на Чимина, вынуждая дрожать его уже от холода. Он оказывается зажатым между фантомным жаром огненной бездны и морозом презрительных взглядов. Но считает, что заслуженно — благими намерениями ему не посчастливилось разрушить чью-то жизнь. Как того и опасался Чонгук.       «Я не хотел… — кается было Чимин, но не позволяет себе даже мысленно оправдываться. — Нет, это было необходимо. И мне удастся исправить вообще всё, если право на последнее желание будет в силе», — настраивается он на хорошее.       — Этого стоило ожидать… — повторяет те же слова, с которых и начинала процесс, Верховная Мать. Свет под её ногами становится ярче, отчего синее платье с россыпью глаз, подобных тем, что украшают павлиньи перья, искрится. Чимин смотрит на неё, такую строгую и возвышенную, щурясь от боли. Но тем не менее замечает — она плачет. — Я надеюсь, ты усвоил урок, потому что отказываюсь от высшей меры наказания, веря в твою сознательность, — осознание накрывает с головой. Глаза Чимина широко распахиваются, и он переводит взгляд на Верховного Отца. Тот подтверждает догадку лёгким кивком головы. Всё могло закончиться реальной казнью… — И даже несмотря на тяжесть последствий, вызванных нарушением кодекса тобою, чту традиции и даю тебе право на последнее желание. Хорошенько подумай, что загадать и кого выбрать в качестве исполнителя.       Каждая ведьма и каждый ведьмот знают: желание должно быть реалистичным и не касаться отмены наказания. Чимин не исключение. Однако же отличается подготовленностью. На всё это он пошёл только ради права на последнее желание. Права, которое никто не будет в силах отобрать, даже если и догадается, что происходит.       «Ты же молишься за мой успех, Чонгук?» — позволяет себе улыбнуться Чимин.       — Исполнителем станет… — торжественно оглашает он, не забыв про драматичную паузу. — Ким Тэхён.       — Есть названный среди присутствующих? — спрашивает Верховный Отец.       Ответа нет. Чимин зажмуривается, ожидая худшего. Если Тэхён по какой-то причине не здесь, весь план распадётся, словно карточный домик. К его счастью, присутствующие начинают шевелиться. И он слышит шаги. Размеренные, оглушающе звонкие. Так ступает хищник, уверенный, что уже загнал добычу в угол и той не спастись. Так, возможно, ступает и сама смерть.       Тэхён проходит мимо проводников и становится прямо напротив Чимина. Тогда же проведённые вместе годы сливаются в единый миг, рождая один лишь вопрос: «Были ли они когда-то друзьями?» Ловя отстранённый, но тем не менее заинтригованный взгляд, Чимин осознаёт, что не помнит, как тот, кого он считает другом, смотрел на него раньше. Тепло, с тем же равнодушием или и вовсе с потаённой злобой. В его памяти не отпечатался ни один из взглядов Тэхёна. И лишь поэтому ему удаётся оставаться спокойным, когда тот бесстрастно повторяет первую часть фразы Верховной Матери:       — Хорошенько подумай, что загадать.       — Само собой… — отвечает Чимин. Пусть на самом деле давно сформулировал желание. — Тогда… — он улыбается, глядя прямо в глаза Тэхёну, и произносит: — Я хочу, чтобы четыре года назад, тридцатого декабря, вместо Ким Сокджина на вызов отправился сам Ким Намджун.       Вновь по залу проносится робкий шепоток. Но он не успевает окрепнуть, обратившись негодованием или насмешкой — реальность будто ставится на паузу. И как в замедленной съёмке на лице Тэхёна вырисовывается улыбка. Чимин понимает, что план сработал. Только не может даже пошевелиться. Впрочем то и ожидалось — всё-таки одно событие может всколыхнуть тысячи судеб, а он, загадавший его изменить, вероятнее всего, уже не сможет жить прежней жизнью.       — Да исполнится твоё желание, — отвечает Тэхён.       И реальность исчезает. Как и предостерегал Чонгук, меняется слишком многое, чтобы что-то оставалось прежним. Но пусть так, Чимин верит в лучшее. Он прикрывает глаза, готовясь встречать новую реальность, и по этой же причине вздрагивает, когда слышит незнакомый голос.       — Спасибо тебе, друг, — тянет слова будто на последнем издыхании тот.       Дальше Чимина настигает пустота. И всё, что у него остаётся от разрушенной реальности — скатывающаяся по щеке одинокая слеза.

***

      В квартиру не входят — врываются. Барьер для защиты от несущих недобрые намерения, созданный в рамках программы сотрудничества с экзорцистами, прогибается под напором иного заклинания. Какого именно, Чимин не знает — он застаёт в движении губ лишь последний слог, — а потому не уверен, что клиент не несёт с собой угрозы. Чонгук тоже. Вся природа того и вовсе готовит к худшему: заставляет вздыматься шерсть, вынуждает шипеть, требует сокращать мышцы для прыжка. И вот Чимин уже еле удерживает, прижав к себе, кошачье тело, такое маленькое, но безумно мощное сейчас. Он просит успокоиться, поглаживает бока большими пальцами… Бесполезно, Чонгук его не слышит.       — Тихо, — приказывает экзорцист, и кошачье тело в руках Чимина обмякает.       — Кто… Кто вы? — дрожащим голосом спрашивает молодой прорицатель. Ему прекрасно известно, что сила заклинаний зависит от уверенности, но какой та должна быть, чтобы усыплять косвенным влиянием, он не представляет. — Для чего… вы здесь?       С ответом экзорцист не спешит. Медленно снимает с себя обувь и шляпу, зачем-то оставаясь в пропитанном влагой пальто. Чимин следит за каждым действием того одними глазами — так застывает олень, когда оказывается перед несущимся на него электромобилем. Двигаться же начинает, только когда слышит:       — Идём.       Он не осознаёт, как это происходит, но ступает вслед за экзорцистом в свой кабинет. Почему тот знает, какая комната для чего служит, не думает — не в силах. Подобие контроля — так как теперь он не чувствует, что воля принадлежит ему полностью — возвращается к Чимину, лишь его спина касается спинки кресла. Тогда же получается лучше рассмотреть клиента, от которого невозможно отказаться. И первыми, куда падает взгляд, оказываются глаза. Горящие решительностью два янтаря смотрят сквозь — будто цель находится очень далеко. Чимин рад тому. Откровенно говоря, ему не хочется быть тем, на кого направлена ледяная ярость. Потом же лицо экзорциста начинает казаться знакомым. Чимин щурится, а затем восклицает:       — Неужели Ким Намджун, что управляет Агентством? Не могу даже предположить, какая цель могла привести вас ко мне.       — То, что ты подошёл лучше остальных, никак не связано с твоими способностями, — холодно подмечает Намджун. Потом переводит взгляд на всё ещё спящего в объятиях Чимина Чонгука и командует: — Очнись.       Вибрация проходит даже по телу Чимина. А уж что чувствует кошачье, невозможно представить — только оно вздрагивает и наконец выскакивает из сжатых в кольцо рук, подобно пружине. Приземляется Чонгук, как и полагается коту, на лапы. Секунду он ошеломлённо оглядывается по сторонам, пытаясь сориентироваться в происходящем, а потом задаёт вполне закономерный, но оттого не менее бессмысленный вопрос:       — Какого чёрта?       — Будешь мешать, не проснёшься до самого возвращения человеческого облика, — предупреждает Намджун. Спокойно, даже можно сказать, нежно, но именно потому мороз бежит по коже.       Неуверенным шагом Чонгук подходит к Чимину и запрыгивает к нему на колени. Оттуда же затем осторожно перебирается на стол. Намджун не реагирует. Посчитав то за разрешение, Чонгук ложится ближе к колоде таро, именуемой Безумной Луной. С давних времён считалось, что чёрные коты усиливают способности ведьм и ведьмотов. Наукой это не подтвердилось, но перед настолько сильным экзорцистом хочется цепляться даже за суеверия. И не только Чонгуку. Чимин невольно тянется рукой к кошачьей спине, надеясь обрести больший контроль над ситуацией.       Вот только той владеет исключительно Намджун.       — Значит, вы напарники, — с неясным значением говорит он. — Что ж, посмотрите оба на эту фотографию… — из внутреннего кармана пальто появляется карточка десять на пятнадцать. — Прорицатель пусть увидит будущее изображённого на ней человека, а чтец памяти — его прошлое.       Придвинув к ним карточку, Намджун упирается локтями в стол и скрещивает пальцы. Чимин и Чонгук синхронно переглядываются, а потом снова переводят взгляды на хорошо знакомого обоим человека с застывшей в свете вспышки лёгкой полуулыбкой.       «Не понимаю, зачем ему что-то знать про Тэхёна… Тот, конечно, два года работал экзорцистом, но только его напарник слёг в больницу, вернулся в Содружество. Неужели…»       Догадки Чимина одна другой хуже: насильственное возвращение ввиду способностей, жажда расплаты за ошибку в работе, месть обиженного в любовном треугольнике. Он настолько теряется в них, что не знает, как быть. Помогает Чонгук, хлестнувший хвостом руку — жест, значащий на их языке «сначала разложи карты, а потом решай». Чимину же нечем возразить. На миг прикрыв глаза, он берёт в руки колоду и вытаскивает из неё карту. Затем кладёт ту на фотографию, а подождав с секунду, переворачивает. Да так и застывает. И даже не потому, что выпал Дьявол — видение никак не идёт. Пребывая в растерянности, Чимин забирает карту, перемешивает колоду и пробует ещё раз. Выпадает Паж Кубков — но так же безрезультатно.       — Бред какой-то… — не удерживается от комментария он.       Чонгук смотрит на него вопросительно, но как такое ещё можно пояснить? Не дождавшись продолжения, тот подползает к карточке и тыкает в неё лапой. Затем, видимо, тоже не получив результата, пробует коснуться носом. Только после этого Чонгук заключает:       — Полностью с тобой солидарен: я даже не могу увидеть, как Тэхён фотографировался, хотя предметы запечатлевают такого рода память.       — Примерно этого я и ожидал, — прикрывает глаза Намджун. — Подумайте хорошенько, как давно вы двое знаете Ким Тэхёна. Помните ли, когда познакомились с ним, что связывает вас вместе, какие отношения у него были с преподавателями. Особенно ты, прорицатель, подумай. Ким Тэхён твой одногодка, так что вы должны были пересекаться на некоторых занятиях… — на миг уверенность того колеблется, но в следующий разгорается пуще прежнего.       Скрестив руки на груди, Чимин откидывается на спинку кресла и честно пытается всё припомнить. Конечно, он знает, что Тэхён — его друг. Но как с тем познакомился?.. Ему известно, что Тэхён учился на ритуалиста, потом же неожиданно решил стать экзорцистом. А когда это произошло?.. Наконец его осведомили, что Тэхён вернулся в Содружество и восстановился как ритуалист. Уже год с того момента прошёл. И кто же о том поведал?.. Чем больше пытается вспомнить Чимин, тем меньше понимает, как такое могло произойти. Они же тесно общались и даже напарниками несколько раз оказывались — почему же он ни в чём быть уверенным не может? С каждым новым воспоминанием всё сильнее кажется, что это кадры кинофильма про дружбу. Картинки красивые — но копнёшь вглубь, а за ними ничего нет. Сплошная игра на камеру.       — Я… я не понимаю! — восклицает Чимин.       — Мне удалось вспомнить только то, что фотография Тэхёна висела на почётной доске среди фотографий десяти лучших студентов, — добавляет Чонгук. — Вот только их десять без Тэхёна. Раньше я этого как-то не замечал…       Стоит ему только об этом сказать, как свет гаснет во всём доме. Долгую минуту в кабинете царит мрак. Никто не произносит ни слова — хотя Намджун мог бы, всё-таки экзорцист. А после истечения минуты наконец включается аварийное освещение. Двойной луч льётся из-за спины Намджуна, и тёмное пальто того отсвечивает зелёным, а насыщенная кожа — оранжевым. Смотря на него теперь, Чимин думает, что зря подобных людей ныне называют экзорцистами. Потому что перед ним сидит отравляющий разум, точно кобра, заклинатель, не иначе.       — Стоит ли мне подтвердить, что человека по имени Ким Тэхён никогда не существовало? — без доли иронии спрашивает Намджун.       — То-то Чимин вечно сокрушается, что забывает его с праздниками поздравлять!       Шутку Чонгука встречают сразу два недовольных взгляда. Не ожидав подобного, тот испуганно икает и сжимается в пушистый комочек. И если бы не глаза цвета спелых апельсинов, без проблем слился бы с тенью.       Более Чонгук Намджуну неинтересен. Тот переводит взгляд, всё так же исполненный непреклонной решимости, на Чимина:       — Теперь перейдём к цели моего визита… Она вполне тривиальная для экзорциста, но осложнена некоторыми условиями, из-за которых я вынужден обращаться за помощью. Провидец… Нет. Пак Чимин! Я хочу, чтобы на суде Ведов ты загадал Ким Тэхёну одно определённое желание. Большего от тебя не потребуется. Плата же будет в установленном размере и ещё сверх того в качестве компенсации за причинённые неудобства.       — Погодите! Кем тогда является Ким Тэхён? — осмелившись, вмешивается Чонгук.       — Джинном, — отвечает Намджун и смиряет того таким красноречивым взглядом, что даже у Чимина голос пропадает. — Я, кажется, уже говорил, что может тебе грозить, если ты будешь мешать. Не вынуждай меня, — этим словам невозможно не поверить. Настолько ровна интонация, с которой они произносятся.       — Джинны сильны… — сглотнув ком в горле, приходит на выручку Чонгуку Чимин. — Можно ли мне узнать все детали плана?       В ответ молчание. И настолько оно затягивается, что кажется, Намджун не собирается говорить вовсе. Хотя сидит, склонив голову. И даже решимость в его взгляде уступает место задумчивости. Сколько проводит времени в ожидании, Чимин не подозревает. Оно для него льётся вязкой смолой — так секунда длится дольше минуты, а час становится продолжительнее дня. Но он ждёт. Из страха, что Намджун может решить привести в силу предупреждение и причинить вред ему или Чонгуку. Ждёт, затаив дыхание. И к счастью, ожидание щедро вознаграждается.       Расстегнув ворот пальто, Намджун заносит руки за шею. Затем Чимин замечает кулон той модели, что создана для запечатывания энергии. Талисман, который сейчас может сделать любой желающий, — только инструкцию прочти и материалы купи. А Намджун не выпускает его из рук.       — Кулон-талисман, да… Но мне бы хотелось, чтобы чтец памяти на него посмотрел, — говорит тот и жестом подзывает к себе Чонгука. — Не волнуйся, пока ты не мешаешь, — слова, что имеют цель приободрить, напротив вызывают волнение. — Я не могу отпустить его, так что тебе нужно подойти, чтобы всё увидеть. Если информация правдива, то ты читаешь память через прикосновения. Или хочешь сказать, что это не так?       Только сейчас Чимин обращает внимание на осведомлённость Намджуна, но не осмеливается даже предположить, каким способом тот её обрёл.       Чонгук же решает довериться и подползает к протянутому кулону-талисману. Тыкает в тот сразу носом, на мгновение замирая. А потом вздыбливает шерсть и громко шипит. Понимая, что он на грани, Чимин хватает его, сжимая в объятиях. Несколько секунд они сидят так. Намджун же на них никак не реагирует. Наконец Чонгук приходит в себя и объясняет:       — Там чья-то кровь. Не человека. Это я понял, потому что сейчас кот. Прошу прощения за мои инстинкты… — отвлекается на чувство вины он, но покачав головой, продолжает: — Ритуал… Никогда такого не видел, но я и не эксперт в этой области. Начинался на закате и продолжался до ночи. Не знаю, обязательна ли для этого ритуала полная луна, но она была. Женщина всё время что-то пела. С перерывами, будто песня должна исполняться на два голоса. Но я слышал только её. Язык мне не знаком. Когда в человеческое тело вернусь, попробую по звукам записать, может, из языковедов кто-то поймёт.       — Если мои предположения верны, то это бесполезно, — отрезает Намджун.       — Может, вы наконец перестанете испытывать наши способности и начнёте нормальным человеческим языком говорить? — фыркает Чонгук. Чимин невольно усмехается — забавно слышать про человеческий язык от кота — и за это получает задней лапой по бедру. — Что вы там подозреваете? — прямо спрашивает Чонгук. Хвост его мечется из стороны в сторону, задевая то живот, то ноги Чимина, — самое очевидное проявление злобы. И виной тому, возможно, запах крови.       — Я не хотел говорить, потому что ваша информированность ни на что не повлияет. Что ж, если мои предположения верны, то кровь в кулоне-талисмане принадлежит джинну. Мне его подарила мать, но я не думал, что он и правда будет действовать. А теперь… Есть только один человек, на которого не повлияла магия джинна, известного сейчас как Ким Тэхён. Это я…       — То есть… вы его не помните? — уточняет Чимин.       — Именно, — кивает Намджун. — Я предложил вам обоим посмотреть на фотографию только затем, чтобы вы осознали, что Ким Тэхён никогда не существовал. Так провидец сможет без мук совести поспособствовать его исчезновению из нашего измерения, казалось мне. Но… Раз уж очень хотите узнать подробности, скрывать не стану: я собираюсь изменить одно событие четырёхлетней давности и самолично запечатать джинна, — сказав это, он поднимает кулон-талисман выше. — Благодаря ему, магия джиннов на меня не действует. Не важно, будет ли в новой линии у меня память о произошедшем в этой, но я всё равно не подвергнусь такому влиянию, как… Не важно, как кто.       Теперь Чимин видит причину столь непреклонной решимости Намджуна. Пожалуй, даже сочувствует тому. Подвергнись его дорогой человек разрушительному влиянию — а магия джиннов рано или поздно, но неминуемо приводит к смерти, — он бы тоже пошёл на риск и постарался изменить реальность. Потому Чимин подаётся вперёд, желая согласиться помочь Намджуну, но его останавливает яростное:       — Не смей! Изменению подвергнутся четыре года не только у него и того, кого он пытается спасти. Мы можем пострадать!       Не проходит и мгновения, как за тем следует короткое:       — Спи, — и Чонгук засыпает там же, где и был — в руках Чимина. — Я ведь предупреждал, — зачем-то добавляет Намджун.       Сердце Чимина замирает, пусть он и чувствует, как вздымаются кошачьи бока. Невольно, но его взгляд фокусируется на двери. До той один резкий рывок. Только миг подгадать… Но он не успевает даже представить свой побег — Намджун предостерегающе качает головой. Теперь же Чимин замечает, как много боли стоит за решимостью того. И повинуется даже без приказа.       — Два года всё казалось нормальным… — неожиданно начинает исповедь Намджун. — Конечно, я с самого начала знал, что друг попал под влияние джинна, но хотел думать, что с ним ничего не произойдёт. Нет… Просто боялся, что мои попытки переубедить приведут лишь к разрыву дружбы. А потом друг просто не вышел на работу. Ушёл и Ким Тэхён, — он прикрывает глаза и делает глубокий вдох, справляясь со своими чувствами. Лучший миг, чтобы сбежать. Но Чимин им не пользуется. — Я… Мне позвонили из больницы и сказали, что мой друг половину времени находится в бессознательном состоянии. Вероятно, я мог бы заметить раньше, что с ним не всё так. Но он отправлялся на вызовы с той же частотой, сдавал отчёты вовремя… И мне казалось, что… справляется. Год я искал способ. Говорил с другом, когда он приходил в себя, о Ким Тэхёне, стараясь выведать всё. Это было сложно, потому что страх перед потерей своего счастья много сильнее страха смерти, особенно под влиянием магии джинна. Да и сил у друга становилось всё меньше. Но маленькими шагами я приблизился к моменту, когда всё пошло не так. К моменту, когда друг загадал желание, чтобы запечатать джинна. К моменту, когда его душа открылась, а пути к спасению не осталось. И решился… — Чимин вздрагивает, когда взгляд Намджуна упирается в него. — Я стану тем, кто запечатает джинна. Так как кулон-талисман оберегает меня, магия того мне не почём. Но подобраться к Ким Тэхёну в Содружестве — задача непростая. Тем более, что джинны судят справедливо. Потому мне и понадобился посредник из Содружества, который не откажет в помощи и ради этого нарушит кодекс. А такой только ты, Пак Чимин.       «Так вот, что он имел в виду, когда говорил, будто я подхожу лучше остальных не из-за способностей… — наконец понимает Чимин. — Я ставлю голос сердца превыше голоса разума. И даже несмотря на риски готов помогать. Наверное, Чонгук будет злиться…»       — Я согласен. Но пожалуйста, разбудите Чонгука — он уже не сможет меня переубедить.       — Чон Чонгук, ты должен проснуться, — настойчиво произносит Намджун, и кот в руках Чимина начинает шевелиться. — Сам дальше со всем справишься? Чимин кивает.       — Мне ведь нужно только каким-то образом нарушить правило из кодекса, выбрать исполнителем последнего желания Ким Тэхёна и загадать ему, чтобы четыре года назад на вызов отправились вы? — на всякий случай уточняет он.       — Верно. Тридцатого декабря, четыре года назад. Вместо Ким Сокджина на вызов должен отправиться Ким Намджун.       На том Намджун и уходит. Чимин же сидит недвижно, вникая в только что произошедшее с ним. Неужели ему довелось принять судьбоносное решение? И не за себя, за многих. Риски он прекрасно осознаёт, но считает, что пойти на них необходимо. Ведь если джинн останется в их измерении, неизвестно, сколько людей ещё может пострадать. В таком ключе Чимин думает, пока не слышит, как захлопывается входная дверь. После этого же в нём просыпается вполне человеческий страх перед неизвестностью — потому что успешное изгнание джинна не гарантирует той судьбы, которой он желал бы себе. Потому что насколько бы доброй ни была душа человека, тот всё равно остаётся эгоистом…       — Раз вознамерился, то не трясись, — бурчит Чонгук.       Только после его слов Чимин замечает, что дрожит. Правда, сделать с собой ничего не может. Вздохнув, Чонгук начинает успокаивающе мурчать и тереться головой об обвивающие его руки. Как никогда требовательно. Как никогда дерзко. Можно даже подумать, что тому всё-таки нравится быть котом. Но Чимин знает правду. Пусть и позволяет себе зарыться пальцами в шерсть, ни на миг не забывает, что это лишь его привилегия. А потому беспокоится, что сам лишит себя той, если предпочтёт благо всех собственному.       — Оу! Кажется, кто-то у нас начал думать не только о других, — всё же не удерживается от колкости Чонгук. — Я тебе прямо скажу — мне побоку даже то, что дело касается джинна. И так будет продолжаться дальше, пока ему неинтересны ни я, ни ты. А вот то, что после изменения реальности за четыре года не станет нас, какие мы есть, меня пугает. Однако… Кое-что пугает меня даже сильнее этого, — он поднимает голову и старается поймать взгляд Чимина. Поскольку знает, что настолько сильное признание должно звучать, только когда собеседники находятся лицом к лицу. — Я боюсь, что ты перестанешь быть собой. Уж лучше мы друг друга знать не будем, чем тебе придётся наступить на горло своей совести. Так что выбирай сам. Останавливать и отговаривать тебя не буду.       — Даже не скажешь, что многие судьбы, сложившиеся счастливо сейчас, могут сформироваться иначе в другой реальности? — спрашивает Чимин, пусть и знает ответ. Потому что иногда нужно тот ещё и услышать.       — Даже не скажу, что это самое глупое твоё решение! — убеждает Чонгук. — У тебя и подурнее найдётся. Например, сказать той дамочке, что тебе сегодня навязалась, всю правду о её возлюбленном, — на удивлённый взгляд Чимина он лишь отвечает: — Ты думал о ней — дальнейшие твои действия предугадать нетрудно. Однако… Ты действительно готов ей сказать, что её доверчивостью пользуются? — после короткого кивка, ему уже не сидится в объятиях. — Да ладно? Они же… как ты и говорил… гармоничная пара — он лжёт в лицо, она слепо верит! — пыхтит Чонгук, вырываясь. Чимин пожимает плечами и садит того перед собой на стол.       — Мне же каким-то образом нарушить кодекс всё равно надо, — неопределённо выражается он. — И я думаю, пусть даже ей будет неприятно, но она справится. Тем более, после изменения реальности за четыре года и её судьба может сложиться иначе. Как знать…       — Всё-таки решился… — смиряется Чонгук. Взгляд же свой намеренно прячет, чтобы тем случайно не поколебать уверенности Чимина.       — Уже давно. Просто только сейчас осознал.       — Стало быть, тебе опять колода и меховой бочок под ручкой для успокоения нервов понадобятся? Только… как ты информацию получать собрался? — вдруг вспоминает, что Чимин гадает на судьбу или через фотографию, или непосредственно клиенту, Чонгук. — Погоди! На дамочку разложить карты не получится, значит…       — Разложу карты на себя. Одного намерения найти несчастную Со Минсо достаточно, чтобы в будущем я нашёл способ связаться с ней. Так что это просто экономия времени.       — Мне что-то жутко стало…       Но Чимин не разделяет опасений Чонгука. Он смело берёт любимую колоду в руки, перемешивает ту и достаёт карту. С секунду держит её рубашкой к себе, а потом переворачивает. Восьмёрка жезлов. И перед глазами сразу всплывает обрывок бумаги, на котором его беглым подчерком записаны цифры. Чимин запоминает их. А вернувшись обратно, бросается на поиски телефона. Тот обнаруживается в спальне на полу — по всей видимости, ожидающий его там ещё с утра. Ласково стерев с экрана тонкий слой пыли, Чимин активирует телефон голосом, ждёт загрузки и вбивает заученные цифры. А потом замирает в новом и куда более тревожном ожидании.       Начало положено. С этого мгновения где-то внутри запускается обратный отсчёт до… Если бы знать, до чего!       Впрочем на звонок отвечают быстро, а сам разговор длится недолго. Чимин почти стыдится, когда бурная радость клиентки сменяется нестерпимым горем. И всё-таки даже тогда он верит, что та найдёт в себе силы пережить все предательства возлюбленного. Ещё больше в том убеждается, когда в доме загорается свет. Но не осознаёт, что как и ранее перед Намджуном, ему сейчас просто хочется цепляться пусть даже за суеверия. Оттого Чимин не понимает, что заставляет Чонгука вздрогнуть сразу после обыденной фразы:       — Ну, раз уж свет дали, сердца нам долго ждать не придётся!       Наконец думает, что такая реакция у всё ещё кота вызвана лишь переменчивостью его собственной памяти. Что он просто забыл упомянуть про говядину, а Чонгуку это показалось странным. И потому, конечно же, Чимин не понимает правильно, с чем связан животный ужас, засевший в кошачьем тельце.

***

      Пробуждение даётся тяжело. А кто испытывает лёгкость, когда мышцы и кости будто на дыбе растягивают? Если такой человек и существует, то он точно не Чимин.       «Я что, вчера с ритуалистами в карты на выбывание играл? Если так, выиграл не я…»       Странно. Обычно же проигравших заставляют пить. Далеко не зелья — которые, к слову, на базовом уровне должны уметь готовить каждая ведьма и каждый ведьмот, — а нечто с немалым градусом. Часто это почему-то виски. Но Чимин прекрасно осведомлён, как у него проходит похмелье, и готов поклясться, что испытывает нечто другое. Впрочем на их этаже обитают самые озорные студенты, и они вполне могли разбавить алкоголь зельем, скажем, роста. Тогда такое состояние легко объясняется.       «Стоп… Я же уже закончил обучение и работаю! — вспоминает Чимин. — Да и карт давно в руки не беру… Так почему мне настолько плохо? — он силится открыть глаза. С третьей попытки это даже получается. Вот только оттого вопросов становится лишь больше. — Я… в больнице? Да что со мной случилось?»       — Чимин? Ты как? Почему… плачешь? — раздаётся сочувственное где-то над ухом.       — Меня… каток переехал? — предполагает страдалец, стирая единственную слезу. — Может, по мне табун лошадей пробежал? Или мною молния заинтересовалась? Я как-то пока не вспоминаю, что со мной произошло и почему это так неприятно, что даже глаз потёк!       — Всё в порядке. Знахарка сказала — может понадобиться время, чтобы память восстановилась. Это нормально.       «К слову, а ты кто?..» — скосив взгляд на парня, силится припомнить Чимин.       Тёмные волосы, такие мягкие на вид, что хочется зарыться в них пальцами, и глаза цвета спелых апельсинов кажутся смутно знакомыми. Он смотрит всё пристальнее, надеясь припомнить, при каких обстоятельствах уже видел их. Но… ничего. Парня же такое внимание нисколько не смущает — он даже меняет позу на более открытую, чтобы не создавать преград восприятию. Выглядит при этом самодовольно, будто не против, когда им любуются. Как ни странно, но и подобная раскрепощённость кажется Чимину знакомой. И память начинает проясняться…       — Чон-… -гук? — неуверенно спрашивает он. — Чон Чонгук?       — Я уже почти забеспокоился, что ты меня не вспомнишь! Видимо, что-то для тебя всё-таки значу, раз в твоей памяти даже после такого разряда всплыло моё имя, — широко улыбается Чонгук и, вытягивая ноги, откидывается на спинку стула.       Прежде, чем Чимин это осознаёт, ответная улыбка расползается на его лице. Почему — он понять не может. А память пусть и выдала имя, другой информации не подсказывает.       — О каком разряде речь? — меняет тему на более, как ему кажется, безопасную Чимин.       — О магическом… — удивляется Чонгук, впрочем тут же находит удовлетворительное объяснение: — Точно, сильнее страдает память о событии, нанёсшем травму. Давай я тебе просто кратко расскажу, как дело обстояло? — после кивка он продолжает: — Что ж… В тот самый день меня распределили к тебе в качестве нового напарника. Вышла небольшая путаница с датами, потому что текущий должен был уйти только через неделю. Мы ещё долго бегали по всем инстанциям, пока нам не сказали работать втроём. Впрочем это только завязка… — на миг лицо его искажается эмоцией, которая Чимину кажется презрением. Но в следующий возвращается плутовская улыбка. — А потом был вызов. Вы-то двое опытные, так что предварительный ранг B. Да, полицейские не поняли, с кем столкнулись. И поступили глупо. В общем, нам не посчастливилось наткнуться на раздраконенную карликовую виверну. Если б её не растревожили, был бы ранг C максимум. Но благодаря этим идиотам, она перешла в режим агрессивной защиты и всё время кричала. Подойти, казалось, не возможно, так что рассматривался вариант её убийства. Ты был против. Сказал, что виверна не виновата, что ей просто не посчастливилось оказаться в нашем измерении, а потому нужно её вернуть обратно…       — Подобные решения, конечно, в моём духе, но как я это собрался осуществить? — перебивает Чимин. — Прости… — тут же стыдится своей нетерпеливости он. — Я помню, что карликовые виверны, если находиться к ним близко, прошивают своим криком даже через защитные заклинания. Потому удивился своему решению настолько, что тебя перебил…       Вдруг в его памяти всплывает отчётливый образ маленькой рептилии, в страхе зажавшейся в угол. Со своим размером чуть больше кошки, она не представляет опасности для людей. Пока не кричит… Чонгук прав, называя обнаруживших её людей идиотами, — им стоило не предпринимать ничего и дождаться, когда прибудут экзорцисты. Из-за необдуманных действий карликовая виверна, как и полагается живому существу, использовала единственный механизм защиты, предусмотренный её природой — крик. Чимин вспоминает, что к их приезду уже имелись пострадавшие. Разорванные барабанные перепонки, сбивающиеся с ритма сердца, нарушения в работе желудочно-кишечного тракта — и всё это из-за попытки непрофессионалов справиться своими силами. К счастью, никого не хватил инфаркт. Но вероятно, лишь потому, что в понедельник большая часть людей обычно находится на работе, а не разгуливает по торговому центру. Ещё вероятнее, дело в непредсказуемой удаче.       — Не страшно, — успокаивает Чонгук. — Наоборот, здорово, что ты не просто так слушаешь. Ну, знаешь… Мне кажется, таким образом тебе легче будет память восстановить. Так вот… — он на миг хмурится, припоминая, на чём остановился, и продолжает: — Ты заметил, что виверна выдыхается, потому убедил всех сосредоточиться пока на госпитализации пострадавших. Мы прочли заклинания защиты от магических разрядов и принялись перетаскивать тех. Вскоре стало понятно, что твои наблюдения оказались верными — радиус поражения крика виверны постепенно уменьшался. Надо было подождать ещё немного, но… Нас начали торопить полицейские, — его разочарованный вздох передаёт куда больше, чем слова. И точно больше, чем ему того хочется.       Чимин готовится слушать дальше, но внезапно осознаёт, что знает итог. Он вскидывает руку, останавливая Чонгука, и заканчивает сам:       — Никакие убеждения на них не действовали, и я решил сделать всё, чтобы заставить карликовую виверну сбежать в разлом между измерениями. Её крик ослаб, но долгое воздействие всё ещё могло прошить защиту, потому мне пришло в голову запрограммировать себя, чтобы выполнить задуманное. Но последнее, что я помню — сотворение разлома около виверны. Дальше пустота… Что случилось? План сработал? Вы запечатали потом разлом?       — Не мы, а ты — это тоже в твою программу входило. Но план сработал, да, — Чонгук обиженно дует губы. Видимо, несмотря на все слова «до», ему всё же хотелось закончить самостоятельно. Впрочем обида почти сразу сменяется удивлением. — Эй… Ты разве не помнишь, что разломы между измерениями открывать и закрывать могут лишь трое? — Чимин хмурится, и он фыркает. — Боже! Вот такие они — гении. Вечно считают, что посильное им и для других труда не составляет. Напоминаю: разломы между измерениями открывать и закрывать пока умеют наш босс, Ким Намджун, старший экзорцист, Ким Сокджин, и ты, Пак Чимин.       «А, точно… Я же сменил направление с прорицания на экзорцизм как раз потому, что обнаружил в себе эту способность, — озаряет Чимина. — Причём за год до выпуска. Чонгук же тогда долго называл меня дурнем, а потом неожиданно и сам перевёлся. Стоп… — и тут его резко настигает куда более сильное открытие. — Он что, за мной решил последовать? Не захотел, чтобы мы виделись реже?»       Какое-то знакомое чувство просыпается в груди. Некое окрашенное в тёплые тона дежавю — он уже задавался вопросом, будет ли Чонгук испытывать то же самое после определённого события. Что за событие — Чимину не удаётся вспомнить. Да и важно ли это? Ответ уже положительный.       Потому он тихо смеётся, вызывая у Чонгука недоумение.       — Наверное, ты был прав, называя меня дурнем. Я только сейчас понял, что ты из чтеца памяти решил стать экзорцистом, потому что так можно чаще быть со мной.       — Определённо прав, — убеждённо кивает Чонгук. — Только дурень может быть настолько несообразительным, что его даже не удивляет, как это новый напарник пришёл к нему, пока старый ещё работает, — видимо, лицо Чимина принимает такое уморительное выражение, что тот еле подавляет желание залиться хохотом. — Да! Эта путаница с датами произошла из-за меня. Я не хотел, чтобы меня направили напарником к кому-нибудь другому, поэтому не поскупился.       — И кто ещё тут дурень? — закатывает глаза Чимин.       Но несмотря на спокойствие происходящего, его душу терзает недоброе ощущение. Будто бы не всё необходимое восстановилось в памяти. Будто бы следует спросить о чём-то ещё… Чимин напрягается и понимает, что до сих пор не осведомился о своём старом напарнике. Долго вспоминает имя того, но наконец произносит:       — А что стало с Ким Тэхёном? Я что-то сильно увлёкся тобой и совсем позабыл спросить о его самочувствии.       — Мной не грех увлечься, — подмигивает Чонгук. — Только Кан, а не Ким, — переключается на сам вопрос он. — Но тут любой фамилию спутает, когда столько Кимов в Агентстве. Он благополучно сдал отчёт по вызову на карликовую виверну и ушёл раньше оговоренного срока. Вроде как сам Ким Намджун на то согласие дал. Что ж, пожелаем Тэхёну успехов в поисках новой работы. Ты ведь помнишь, что он последнюю неделю с тобой дорабатывал, потому что уволился? — следует запоздалое уточнение.       — Да, это помню, — кивает Чимин. — Просто беспокоился, что с ним что-то случилось.       «И почему мне казалось, что он всё-таки Ким…» — на миг теряется он, а потом принимает версию Чонгука — в Агентстве действительно много Кимов.       — Кстати, ты три дня пролежал без сознания, — от этой новости Чимин подскакивает, несмотря на все неприятные ощущения в теле. — Спокойно-спокойно… — тихо говорит Чонгук, следом же мягко надавливает ему на грудь, чтобы он обратно лёг. — Тебе нужно было восстановиться.       — А ты, дурень, со мной сидел…       — Ну да-к что ещё дурню делать? Присматривал, конечно. Скорее за персоналом — вдруг кому из них пришло бы в голову тебя стащить!       Это не самая удачная шутка, но Чимин смеётся, как будто ничего лучше в жизни не слышал. Чонгук ворчит, что живот заболеть может, и оказывается прав, как и всегда. Мышцы пресса немногим после предупреждения сводит судорога. Однако же Чимин на то не обращает внимание — что ему все неприятные ощущения, когда душа его поёт от счастья? Тем более, и Чонгук присоединяется к нему в веселии.       Идиллию нарушает стук в дверь. Не дожидаясь ответа, в палату входит Ким Намджун.       — Жаль прерывать ваше веселье, но мне необходимо переговорить с Чимином, — он подходит к кровати и настойчиво смотрит прямо в глаза Чонгуку. — Наедине… — следует пояснение. Тот корчит недовольную гримасу, нисколько не скрывая своей досады, но всё-таки подчиняется. Намджун же занимает его место и обращается уже к Чимину: — Как себя чувствуешь?       — Наверное, не так плохо, как могло быть… — отвечает он. — Дело ведь в уверенности, а она у меня была абсолютной.       — Рад это слышать.       Улыбка Намджуна отчего-то кажется сейчас лишней. Чимин позволяет себе осмотреть того внимательнее и открывает для себя причину подобного несоответствия — напряжённость в позе. Ладони сжаты в замок, ноги с силой упираются в пол, плечи вздёрнуты… Так обычно сковывают своё намерение. Не самое доброе… Или же несоразмерно ситуации бурные эмоции! Своего босса Чимину не часто доводится видеть, потому он не уверен, что именно сейчас сдерживает Намджун. Зато убеждён, что только того могли пропустить к пациентам в пальто.       — Жаль, конечно, что тебе приходится восстанавливаться так долго, — продолжает Намджун. — Но важнее всего — план сработал.       — Да. Главное, что карликовая виверна вернулась домой…       На мгновение Намджун удивляется и Чимин успевает обеспокоиться, уж не подумал ли тот, что ему важнее жизней и здоровья людей благополучие существ из иных измерений. Но всё заканчивается, будто и не начиналось. Намджун снова смотрит учтиво, и он успокаивается.       — Как бы мне хотелось, чтобы ты помнил больше… — срывается с губ того. Настолько отчаянное, что в это трудно поверить.       — О чём вы? — осторожно интересуется Чимин.       — Я имею в виду, что было бы здорово, пойди твоё восстановление быстрее, — находится Намджун. И не позволяя усомниться в верности своих слов, добавляет: — Я хорошо знаю, каковы последствия столкновения с криком карликовой виверны, но словно бы не имею совести — хочу, чтобы ты как можно скорее приступил к работе. Тем более, у меня есть особое задание для тебя и Сокджина. Догадываешься, наверное, с чем оно может быть связано?       — Вероятно, с тем, что мы открываем и закрываем разломы между измерениями… Хотите нам всё же поручить понять механизм работы этого процесса?       — Именно, — кивает Намджун. — Я бы присоединился к вам, но боюсь, что мне не хватит времени, даже на то, чтобы задуматься об этом, — Чимин слабо улыбается в ответ, так как представляет степень занятости босса. — Впрочем тебе и Сокджину тоже придётся постараться, чтобы выполнить такое задание — вы оба предпочитаете разъезжать по вызовам.       — Я очень постараюсь разъезжать по вызовам меньше! — шутит Чимин.       Улыбнувшись, Намджун кивает. Ещё с секунду он смотрит так, будто хочет что-то добавить, но ничего не произносит. Молча поднимается и, оправив пальто, разворачивается к двери. Тогда всего на мгновение открывается нечто знакомое, но Чимину и того достаточно, чтобы заметить. Кулон-талисман. Правда, откуда он о нём знает, сам не понимает. Спросить же не решается. Так и отпускает Намджуна, оставаясь в замешательстве.       В этом-то состоянии его и застаёт Чонгук, но нисколько не удивившись, спешит успокоить:       — Не забивай себе голову — он уже как четыре года странненький. Всё старается между собой связывать. Высший смысл, что ли, ищет… Говорят, это на него так джинн повлиял. Ну, ты и сам вспомнишь, когда полностью восстановишься.       — Кого? Джинна? — не понимает Чимин.       — Слух, — цокает языком Чонгук. — Всем новеньким рассказывают. Ну, будто босс наш четыре года назад на вызов отправился, а там на джинна наткнулся. Поговаривают, даже запихнул того в другое измерение. Собственно, он мог. Но свидетелей же никаких не было. И отчёта о вызове нет — видать, засмеяли в своё время босса за выдумки, — не сумев совладать со своим злорадством, он усмехается. Однако тут же возвращает себе нейтральное выражение лица и заканчивает: — Правда или нет, но слух остался.       — Знаешь, это правда, скорее всего, — сам от себя не ожидая, произносит Чимин. — Мне почему-то так кажется…       Пауза затягивается на несколько секунд, после чего Чонгук решает:       — Да побоку! Тебе, кстати, и этим голову лучше не забивать. Отдыхай больше, силы восстанавливай… — он ещё ненадолго замолкает, будто бы перекатывая слова на языке, чтобы удостовериться в их соответствии моменту. — Знаешь… Тебе не нужно выходить на работу сразу, как почувствуешь себя лучше. Мы могли бы в кино сорваться, пока ты на больничном. Что думаешь?       — Думаю, что это отличное предложение. Тем более, у меня ещё несколько неиспользованных выходных есть, — улыбается Чимин.       А видя широкую улыбку Чонгука, он думает, что несказанно счастлив. Несмотря на неприятные ощущения в теле. Несмотря на вызывающий беспокойство шепоток бессознательного, утверждающий, что важное ещё не вынырнуло на поверхность. Несмотря ни на что. Чимин просто знает, кто ему важен и чего его сердце желает. При этом не собирается сидеть сложа руки или зарываться в работу. Он будет жить не только для других, но и ради себя, потому что одно другому не помешает. И это самое важное озарение, снизошедшее на него.